Рыцари креста - Том Харпер

Я больше не верил тому, что в этом городе у меня есть какие-то иные союзники, кроме варягов, от лагеря которых меня отделяло изрядное расстояние. Я замедлил шаг и тихонько подошел к двери караульного помещения.

— Отплывай сразу, как только окажешься в гавани, — послышалось изнутри. — Медлить нельзя! В самом скором времени Кербога может нанести удар по Святому Симеону, чтобы отрезать нас от моря. Ты должен поспеть туда до этого.

Ответа второго человека я не расслышал, ибо меня объял ледяной страх. Мне были прекрасно известны властность и бесцеремонность обладателя первого голоса. Он предал город огню, желая наказать малодушных и слабых, поскольку ему не хватало людей. А теперь, похоже, отсылал часть своих последователей в какое-то неведомое мне место. Что еще затеял Боэмунд?

— Прикажешь владельцу судна плыть в Таре. Денег у тебя на это хватит? — Из-за двери послышался звон монет. — Вот и прекрасно. Пройдешь Киликийскими воротами и займешься поисками греческого императора Алексея в Анатолии. Мне докладывали, что его силы находятся сейчас возле озер в окрестностях Филомелия, хотя с той поры они могли и переместиться. Впрочем, отыскать его будет несложно.

— Они сочтут меня трусом, — послышался голос второго человека, который тоже показался мне знакомым, хотя я не мог припомнить имени его владельца.

— Скажешь, что у тебя не было иного выхода. Мол, оставил Антиохию только для того, чтобы Господь сохранил тебя и твой меч, дабы разить исмаилитов. Скажешь, что в момент твоего бегства Кербога стоял у самых ворот города и что наше войско обречено. Убеди грека в том, что спешить нам на выручку не стоит. Самое лучшее для него — вернуться в свой дворец.

— Понятно, — задумчиво произнес собеседник Боэмунда. — Убедить его в этом будет несложно, поскольку судьба нашего войска действительно висит на волоске. Город объят огнем, армия спасается бегством, и при этом ты поручаешь мне остановить единственного человека, который мог бы спасти нас? Я выполню твой приказ, но он кажется мне безумным.

— Порой игрок в кости ставит на один бросок все свое состояние. Если он проиграет, его назовут безумцем. Но если он выиграет, Вильгельм, он разом добьется всего. Когда мой отец бросил вызов упадочной мощи греков и высадился с войском в Иллирии, он тут же предал огню обоз, и потопил корабли, отрезав трусам путь к отступлению. Нечто подобное происходит и сейчас. Этот город будет принадлежать только мне, и никому больше! Дважды мне отказывали в законном праве на землю, но в третий раз у них это не пройдет!

Установилось долгое молчание: они то ли шептались, то ли обнимались, то ли просто молчали. Наконец Боэмунд произнес:

— Да пребудет с тобой Господь!

— Пусть лучше Он останется с вами. Вы нуждаетесь в этом куда как больше.

До меня донеслись звон доспехов, шарканье сапог по камню и скрип туго натянутой веревки. Потом все стихло. И вдруг раздались громкие шаги. Дверь распахнулась так стремительно, что петли даже не скрипнули, и я едва успел спрятаться за нею. Я затаился, надеясь, что Боэмунд ничего не услышал.

Опасения мои оказались напрасными. Он прошел мимо моего укрытия, быстрым шагом направился к соседней башне и исчез за ее дверью.

На всякий случай я немного выждал, поскольку Боэмунда могли сопровождать другие рыцари. Таковых не оказалось. Я покинул свое убежище и вышел на укрепление. К зубцу стены была привязана толстая веревка, спускавшаяся до самой земли. В этом месте перед стеной находился высохший луг, но я не стал его осматривать. Подслушанного мною было достаточно для того, чтобы понять, что по веревке спускался Вильгельм Гранмениль, свиноподобный шурин Боэмунда. Несомненно, вскоре о его бегстве должны были узнать и другие. Я не понимал, в чем состоит коварный замысел Боэмунда, но сейчас мне было не до того. Я поспешил уйти оттуда.

Оказавшись перед запертой дверью, я понял, что добрался-таки до нужной башни. Из последних сил я забарабанил по ней кулаками и громко потребовал на греческом языке, чтобы мне открыли.

Караульные были настороже и ответили мне едва ли не сразу.

— Кто ты?

— Деметрий.

Из-за двери послышался грохот разбираемых бревен. Дверь распахнулась, и на пороге появилась огромная фигура, заполнившая собою весь проем. Позади Сигурда я увидел нескольких изумленных варягов, оружейника Мушида в неизменном тюрбане и заплаканную Анну, которая стояла, обхватив себя за плечи.

— Болван! — рявкнул Сигурд. — А мы-то тебя уже похоронили!

Собрав остаток сил, я переступил через порог и упал ему на грудь, не обращая внимания на колючую кольчугу. Он обхватил меня своими медвежьими лапами так крепко, что у меня потемнело в глазах.

27

Едва Сигурд впустил меня в башню, я, лишившись последних сил, растянулся прямо на каменном полу и заснул. Они дали мне поспать всего час, а потом принялись мучить бесконечными расспросами. Мы развели костер на верхней площадке башни, поскольку после долгого пребывания в темном подземелье я нуждался в свете и в свежем воздухе. Сигурд насадил на кончик копья и изжарил специально для меня маленький кусочек мяса.

— Конина, — объяснил он. — Один норманн убил свою лошадь и торговал ее мясом по византину за порцию.

— Когда сюда явится Кербога, твой норманн пожалеет об этом.

— Думаю, он уже сбежал из города или погиб. Ты видел, во что Боэмунд превратил город?

Сигурд махнул рукой, указывая на юго-восток. С нашей башни разорение этой части Антиохии было особенно заметным. Пламя больше не ярилось как прежде, ибо ветер поменял направление и огонь повернул к горе, где уже сгорело все, что могло гореть. Но до сих пор повсюду виднелись рдеющие, помигивающие в ночи пожарища. Казалось, что на город высыпали ведерко горящих углей.

— Да, я это видел, — сказал я со вздохом. — Я был в самом пекле.

— И я тоже.

— Ты-то что там делал?

— Искал тебя.

Сигурд достал копье из огня и протянул его ко мне. Обжигая пальцы, я снял с него истекающий соком кусочек мяса и принялся перебрасывать его с руки на руку.

— Сигурд искал тебя целых два дня, — объяснила Анна. Она сидела немного в сторонке, возле парапета, не желая ко мне приближаться.

— Я сдался только после того, как Боэмунд учинил это безумие. В такой толпе я не смог бы отыскать даже собственного брата. Надеюсь, теперь ты поведаешь нам, где тебя носило все это время.

Мясо уже остыло. Я положил в рот сразу весь кусок, надеясь сполна насладиться его вкусом после столь продолжительного вынужденного поста. Увы, мясо было проглочено в два счета. Я знал, чего стоило Си-гурду отдать мне свою порцию, но этот кусочек лишь еще больше разжег испытываемое мною чувство голода.

— Я отправился на поиски Одарда. Мне хотелось понять… — Я задумался, пытаясь припомнить, что же мне хотелось понять. — Мне хотелось узнать, не он ли убил мальчика Симеона, своего слугу.

— Это сделал он?

— Не знаю. Думаю, что да. Я почти ничего не помнил. — Он совершенно ополоумел и нес всякую чушь. Я… Я убил его.

Анна резко подалась вперед.

— Что?!

Стараясь не встречаться с ней взглядом, я рассказал, как тафуры заставили меня сразиться с Одардом, как кинжал сам собою вонзился ему в сердце, как я бежал по улицам города и как на меня напали грабители.

— Придя в себя, я обнаружил, что нахожусь в пещере. Она оказалась прибежищем еретиков.

— Каких еретиков? — удивился Сигурд.

— Еретиков, которые вырезают кресты у себя на спинах. Сара, приходившая в палатку Дрого, — их главная жрица. — Я мысленно содрогнулся, вспомнив о времени, проведенном мною в мрачном подземелье. — Я стал свидетелем их ритуалов, мне были открыты их тайны — они столь гнусны, что я не буду говорить о них вслух. Меня привязали к лежанке и снимали мне боль настойкой морозника.

— Морозник не только снимает боль. Он еще и притупляет чувства, — откликнулась Анна. — Скорее всего, тебя хотели одурманить.

Вероятно, она была права. При одной мысли о том, что говорила мне Сара, я испытывал боль. Была ли это боль ошибки или же боязнь истины?

— В начале пожара они бежали из подземелья. Как видите, удалось выбраться и мне.

Воцарилось молчание.

— Что ты будешь делать с этими еретиками? — спросил Сигурд.

— Что я могу с ними сделать? Я запомнил одно-единственное лицо. Если я сообщу о нем франкским священникам, его сожгут живьем.

— А если ты не сделаешь этого, они заразят своей скверной всю армию и Бог окончательно отвернется от нас.

Сигурд отчаянно боялся прогневить Бога и был по-солдатски прямолинеен в вопросах веры.

Но Анну божественная чувствительность заботила куда меньше.

— Отвернется? — переспросила она. — Посмотри вокруг. Он уже отвернулся от нас! Город объят пламенем, армия бежит, Кербога вот-вот нанесет решающий удар! Неужели же все из-за того, что кучка франкского сброда вздумала обсудить единосущность Святой Троицы?