В рамках дозволенного - Валерия Савельева

Молодой мужской организм опять добровольно голодает, а виноватой в этом чувствую себя я.

– Тимофей, ты там дуешься, что ли? Это по-детски, так и знай! – Использовала тяжёлую артиллерию, решила играть по-крупному. Тимка же не любит, когда его считают маленьким? – Если не спустишься хотя бы поесть, в следующий раз буду кормить с ложечки.

И кто зарекался, что больше не будет таскать ему еду? Но я и не таскаю, я пытаюсь выкурить в люди, чтобы поел самостоятельно.

За дверью раздаётся шорох, потом клацанье замка. Я чуть было не запищала от счастья, понимая, что угрозы подействовали. Ах, мальчик молодец! Не хочет кушать с ложечки.

– Ну что опять? – проворчал Тим, наконец-то приоткрывая дверь.

Сначала он выглянул чрез маленькую щёлочку, заметил стоящую у порога меня и покачал головой. Потом дверь открылась шире, и подопечный предстал передо мной во всей красе: привычные джинсы, полное отсутствие майки, бесконечно всклокоченные волосы, тёмная щетина на щеках… и усталые глаза, которые сейчас сверлили меня хмурым взглядом. В памяти промелькнули картины той ночи, которую мы провели в квартире Джоя, и не менее бурного утра. Такие же встрёпанные волосы, поджатые губы.

Не знаю, что меня дёрнуло, сделать шаг ближе и, поднявшись на носочки, поправить Тимке волосы. То утро что-то изменило в моём к нему отношении, и теперь даже злящийся подопечный казался чертовски милым и домашним.

Тим не отшатнулся от моего порыва, зато раздражение в глазах сменилось удивлением и… растерянностью? Он стоически вытерпел, пока я поправляла лохматую чёлку, тяжело вздохнул и вновь поинтересовался:

– Пришла поправить мне причёску? Не стоит, всё равно растреплется.

А на губах-то улыбка! Я опустила голову, пряча ответно растянувшиеся губы, и отозвалась:

– Нет, я как обычно, пришла звать на ужин, если мой подопечный сам не спускается.

– Я слышал… – пробормотал Тимка.

Он опёрся плечом о косяк и снова тяжело вздохнул. Я не могла прекратить улыбаться, потому так и не поднимала головы. Рассматривала дыры не его драных джинсах и скрещенные в щиколотках ноги. Большой размер. Какая там примета есть насчёт крупного размера ноги?

Пока я пыталась поймать эту мысль за хвост, Тим опять зашевелился, спугивая её, и сообщил:

– Я не хочу есть. И я не дуюсь, а думаю. Спокойно сижу в комнате и размышляю о жизни. Нельзя?

Окончательно потеряв суть дурацких раздумий о ногах, когда услышала очередное «не хочу есть», я всё же вскинула голову. И поняла, что стою к подопечному непозволительно близко, почти вплотную. Сама так близко подошла, когда поправляла волосы, или это Тим неведомым образом придвинулся ближе? А ещё он смотрел так… так…

Я ощутила, как жар опаляет щёки, и нервно сглотнула, отступая на шаг.

– Но еда… – только и смогла выдавить в ответ.

Тимка усмехнулся, то ли оценив мою изобретательность в плане речи, то ли заметив поведение. Что за реакция, Ладочка? Или после «того утра» изменились и твои собственные мозги? Сначала доводишь парня, потому что он последние четыре дня вёл себя слишком отстранённо, теперь смущаешься от одного пристального взгляда. Это непедагогично, дорогая. Ему ещё семнадцать.

Ага, непедагогично. Как и недоротические сны, когда засыпаешь рядом с собственным подопечным. И когда это самое дитятко смотрит на тебя так, словно готово съесть прямо здесь и сейчас, тоже совсем неправильно. Раньше Тим тысячу раз кидал в мою сторону пошлые шуточки и оценивающие взгляды, но… не такие! Что изменилось за эти несколько дней? Во мне? В нём?

Что пошло не так?

– С едой я не откажусь от твоего последнего предложения, – заметил Тим, спустя несколько бесконечно долгих секунд, за которые я успела окончательно потерять суть разговора.

– Какого?

Я тряхнула головой, отгоняя непрошеные мысли, и отступила ещё на шаг. Впрочем, Тим тоже исправился: отвёл взгляд и теперь сосредоточенно разглядывал косяк. Косяк ему взаимностью не отвечал, была максимально молчалив, гладок и спокоен.

– Покормить с ложечки, – отозвался Тимофей, пожимая плечами и складывая руки на груди.

Что? Я вновь подняла голову, удивлённо смотря на него, но подопечный был совершенно серьёзен, не только не шутил, но, кажется, даже не издевался.

– Хорошая идея, потому что иначе я есть сегодня не планирую, – добавил он. – Я же веду себя «по-детски», сама сказала. Значит, и кушать буду только по-детски. – Тим ненадолго замолчал, ожидая моей реакции, а когда не получил, продолжил: – Зато могу пообещать, что «чёрную ауру» больше распространять не буду. По крайней мере, постараюсь. Так что можно успокоиться, оставить меня в комнате и пойти к себе – отдыхать и высыпаться. Утром у нас пробежка, после завтрака занятия, после занятий… я пойду играть дальше, ты – заниматься своими делами.

Чёрной ауры не было уже сейчас, но в словах подчинённого сквозила какая-то обречённость. Словно исправиться он пообещал, а чего-то стоящего для этого за весь день сделать так и не решился.

А каким я должен быть? Я не виноват… Почему я всю жизнь отдуваюсь?

Утренняя ссора обрывками пролетала в голове, пока я всматривалась в напряжённое лицо Тима. Неправильный, «неученический» взгляд больше не был направлен на меня, и его, длившийся всего пару секунд, легко можно было выкинуть из памяти, а вот брошенные в запале слова никуда не девались. А каким Тим должен быть? Почему и за что он отдувается? Я обязана узнать, если хочу спокойно доработать оставшуюся половину месяца. Может, если я лучше узнаю Тима, то смогу понять, почему он иногда так странно себя ведёт?

– Отлично, – кивнула. Тим уже украдкой облегчённо вздохнул и собирался закрыть дверь, когда я добавила: – Если покормлю с ложечки, согласишься ответить на пару вопросов?

Подопечный так и замер, сжимая пальцами край двери. Подозрительно посмотрел на меня и протянул:

– Серьёзно?

– Всего на пару, – я улыбнулась, понимая, что спрашивает пацан совсем не это.

– Нет же, серьёзно будешь кормить?

Тим даже позу сменил, весь словно подобрался – в каждом жесте