Звездопад - Отиа Шалвович Иоселиани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Отложили на завтра, — сказала Мака, не глядя на брата.
— Кто будет оперировать?
— Я не знаю этого врача.
— Но есть же у него фамилия?
— Хиджакадзе.
— A-а, это Джумбер его уговорил.
— При чем тут Джумбер? Он врач этой больницы. Не тбилисская знаменитость.
— Много ты понимаешь!
— И не хочу понимать, — Мака взглянула на спящего больного и, понизив голос, прибавила: — Ты должен сегодня остаться!
— Где?
— Здесь, вот в этой палате. Если отец спросит, где я, скажи — пусть не волнуется, я скоро вернусь. Мне надо съездить за Гочей. Утром сменю тебя.
— На чем собираешься ехать-то?
Мака не хотела затягивать разговора с братом:
— На чем люди ездят?
— Поезд завтра утром будет там, а не здесь. До половины третьего через Ианиси ни один поезд не пройдет.
— Проклятие! — в сердцах вырвалось у Маки. — А ростовский?
— Ростовский здесь не останавливается.
— Что же делать? Мальчишка опять не будет спать. Где ты пропадал до сих пор? Я бы на автобус успела.
— Если его завтра оперируют, ты и без меня могла уехать, чего ты, собственно, ждала?
— Ласки твоей и внимания. Только не я, а вот он! — Мака кивнула на спящего отца, но тут же прикусила язык и постаралась придать лицу спокойное выражение — ей не хотелось спорить с братом, особенно здесь, в больнице. — Ни на шаг меня не отпускает. Ты прекрасно знаешь, отец никогда не беспокоил нас…
— Это он тебя не беспокоил.
— А тебя? Хотел уму-разуму научить, так для тебя это беспокойство?
Дверь в палату приоткрылась, и вошла толстенькая, румяная медсестра. Мака с изменившимся лицом обернулась к ней:
— К телефону?
— Маку Лежава.
— Да, да, это я! Звонят?
— Да, к телефону.
— Господи, что же делать? — проговорила Мака, вскакивая, и почувствовала, как задрожала у нее нижняя губа.
Она оттолкнула остановившуюся в дверях медсестру и выбежала в коридор.
— Гражданка!.. — донесся до нее изумленный возглас толстушки.
Коридор показался бесконечно длинным. В комнате дежурного врача она не увидела ничего, кроме черной телефонной трубки, лежащей на толстом стекле стола, и, еще не поднеся ее к уху, крикнула: — Алло!..
— Алло! — повторила она, распутывая шпур и морщась, как от нестерпимой боли. — Что случилось, Гено, почему ты звонишь? Гено, ради бога, я слышу плач! Это Гоча? Откуда он?.. Ах, на машине Авксентия… Он и сейчас плачет, я же слышу. Боже мой! Дай ему трубку! Дай скорее! Гоча, Гоча! Родной мой, это я, мама!.. Да, мама, — она улыбнулась, прислушиваясь к детскому голоску в трубке. — Я сейчас приеду. Ты больше не плачь. Гено, не сердись на него! Я еду. Прямо отсюда. Да, да… Перехвачу какую-нибудь машину. Бичико здесь, он мне поможет. Через полтора часа буду у вас, сынок.
У дверей дежурки столпились санитарки и больные. Они удивленно переглядывались и пожимали плечами.
Даже не поблагодарив врача и медсестру, вызвавшую ее к телефону, Мака выбежала в коридор.
Когда она вернулась в палату, отец уже не спал.
— Что у них там, дочка?
— Ничего, отец, не волнуйся.
— Худо мне без тебя. Как в лесу я…
— Не бойся. Завтра все будет хорошо. Я сейчас говорила с Гено, — мне придется ненадолго съездить…
— Да, да, берегите Гочу. А мое дело пропащее. Маленького береги.
— Ступай! — Мака обернулась к Бичико. — Сейчас же ступай и достань машину!
— Вот дает! — усмехнулся Бичико. — Где я ее теперь возьму?
— На что в городе такси?
— Такси всего шесть штук, да и те такие раздолбанные, что за город не поедут.
— Не знаю! Достань частную! — Мака торопливо сняла халат и повесила его в изголовье отцовской кровати. — Пошли!
Бичико встал.
— Что за мальчишка у вас там такой? Видно, тоже буян растет.
— Тебе этого не понять. Ступай вперед.
— Мака! — окликнул ее отец.
— Я привезу его сюда, папа. Ты ведь тоже хотел его повидать, — она прикрыла за собой дверь.
Пройдя весь длинный больничный двор, она буквально пробежала через проходную у ворот и остановилась. Сзади слышались шаги Бичико.
Улица была пустынна.
Она огляделась. Бичико вышел на середину мостовой и встал там, засунув руки в карманы.
Мака подошла к нему.
— Позвоню Джумберу. Может быть, он согласится поехать, — сказал Бичико.
— Тхавадзе?
— Кто же еще? Остальные Джумберы на своих на двоих ходят.
— Ни в коем случае! Хватит и того, что он с тобой возится.
— Ни с кем он не возится. А ты лучше укороти язык и не болтай, чего не знаешь.
— Это я-то болтаю! — Мака вспыхнула от возмущения, но Бичико не мог увидеть этого в темноте. — Что может быть общего у меня с Тхавадзе? — сказала она и, понизив голос, добавила: — Я не знаю, кто такой Тхавадзе.
— Не прикидывайся. Ты прекрасно его знаешь, но вчера почему-то не поздоровалась.
— Откуда тебе известно, знаю я его или нет?
— Да уж известно…
— В таком случае, может быть, тебе известно и то, что ты мой брат?
— А тебя, кстати, никто не оскорбляет. Ни твоего надутого мужа.
— Это Гено-то надутый?
— Черт с ним, с твоим Гено. Вот еще!.. Человек к тебе с уважением, а ты…
— Не нужно мне его уважения. Пусть он тебя уезжает.
Далеко на дороге засветились фары автомобиля.
— Могла бы поздороваться или хотя бы поблагодарить, что до дому довез. Ничего б с тобой не случилось. Тебя и твоего Гено спросить, так вы все на свете знаете и понимаете, — образованные!..
— Не тебе нас учить! А я не желаю знать твоих дружков-собутыльников! Не желаю, и точка!
Машина приблизилась настолько, что стал различим ее силуэт.
— Вон машина идет. Плати, сколько запросит!
— Не учи ученого. Это грузовая.
— Если б ты хоть на что-нибудь был годен, ты не пошел бы в лакеи к Тхавадзе! — вырвалось у Маки, и она решительным шагом пошла по дороге.
— Что ты сказала? — крикнул брат, нагоняя ее.
— Если ты хоть на что-то способен, если хоть кто-то в этом городишке считается с тобой, — сейчас же найди мне машину! — не оглядываясь, жестко отозвалась сестра.
— Я нашел тебе машину, но ты же не хочешь!..
Мака вдруг остановилась и замерла, прислушиваясь. Ей почудился детский плач. Огляделась. Она стояла у чьих-то ворот. В глубине двора, в доме, плакал младенец.
— Ты слышишь! — крикнула Мака. — Мне — хоть пешком идти!
На столбе с дощечкой «Остановка автобуса»
