Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян

что значило: «Офигенные!», развернул бумажку, достал из неё козий шарик и протянул мне.

Военный врач принялся за моё лечение. Я дышал кислородом, глотал хитрые разноцветные таблетки, сидел под капельницей, выпил три флакона глюкозы и получил уколы. Уже к вечеру я смог съесть пару ложек риса и ковылять по округе. Юра поддерживал меня, чтобы я не упал.

Периодически я пытался фотографировать окрестности, всё-таки я был на журналистском задании:

— Юра, посади меня на землю! Мне нужно сделать кадр снизу, — просил я, а затем: — Подними меня! Поменяю ракурс.

Другой бы взбунтовался, но Юра терпел. Он — очень надёжный друг.

На следующий день военные собрались ехать в поселок Рутог и предложили взять нас с собой. Ехать на велосипеде я не мог, и мы согласились.

Перед выездом заночевали на военной базе. Юра ворчал:

— Мне тоже было плохо, и хоть бы одну пи-люлечку дали!.. А ему три кислородных подушки, капельницу, уколы…

Хотя таблетки Юре предлагали, но он не стал их принимать.

До чего холодно было той ночью! Я пережил горную болезнь, но теперь опасался, что замёрзну насмерть. Китайцы постелили нам лёгкую циновку на полу барака, а вместо одеял выдали короткие бушлаты.

Ранним утром по двору в морозном тумане бродил долговязый призрак и сердито размахивал рукавами бушлата, отбиваясь от окруживших его китайцев. Солдаты упаковывали армейское имущество в грузовик и пытались отобрать казённый бушлат у замёрзшего Юры. Но тот не отдавал.

Из-за гор показалось солнце. Вслед за мешками и ящиками мышиного цвета в нутро грузовика отправились наши рюкзаки и велосипеды. Сверху сели китайские солдаты, рядом пристроились мы.

Было тесно, и ноги сидящих переплелись, как корни бамбука. В дороге нас трясло, мы толкались и мешали друг другу. Один из китайцев толкал меня особенно сильно. Я мысленно назвал его Сяо. Слово «сяожэнь» на китайском означает «дурной, низкий человек» или «коротышка».

Пыль грунтовой дороги вырывалась клубами из-под колёс грузовиков. Эта пыль оседала на стенках тента, на армейских мешках, на наших руках и лицах. В волосах было столько грязи, что я чувствовал себя мешком от пылесоса.

Виновата была горная болезнь или цветные китайские таблетки, но я заметил у себя необычные способности. Перед глазами сверкали яркие шары, катящиеся по наклонной плоскости. А ещё возникали узоры и разные предметы, как фракталы, повторяющие себя до бесконечности. Можно было заказать изображение любого предмета, и оно появлялось в огромном количестве, объёмное и яркое. Я придумывал: «компьютерный стол» — и видел тысячи компьютерных столов, «одноногий пиратский капитан» — и перед глазами возникали тысячи одноногих капитанов. Мозг работал как разогнанный компьютерный процессор; чуть не дымился. Его нельзя было успокоить, и всё время нужно было чем-то занимать.

Пока меня трясло в грузовике, я искал рифмы к необычным словам, сочинял бизнес-проекты, которые можно реализовать в Тибете, придумывал университетские лекции по литературе и географии и разрабатывал план строительства собственной империи, причём в активе у меня лишь кривой уйгурский нож и горстка оборванных крестьян. Это была не просто фантазия, а пошаговый план: что и как сделать, кому и что сказать, какими словами. Где применить уговоры, где хитрость, а где силу. Когда мы добрались до посёлка Рутог, где планировали остановиться на ночлег, я уже владел двумя воображаемыми городами и составлял свод законов, предусматривающих за неповиновение императору, то есть мне, самые жестокие кары.

Кажется, и характер у меня изменился. Появились властность и агрессия, которых раньше у себя не замечал. Толкающего меня ногами вредного китайского солдатика на одной из остановок я решил прилюдно расстрелять из несуществующего ружья.

— Эй, Сяо, пойдём со мной. Иди, иди! — вытащил я его из грузовика.

Поставил Сяо к борту, я достал невидимое помповое ружье, перезарядил и — бах! бах! — выстрелил прямо в него.

Солдатик изменился в лице и молча полез обратно в грузовик. Остаток пути он не толкался.

Находиться в мире фантазий было интересно, но в реальном мире я еле переставлял ноги. Чтобы не упасть, хватался за Юру. В ступни не вернулась чувствительность, шевелить ими я мог, но ощущения были странные. Вечером в ночлежке, отпаривая ноги в тазу с горячей водой, я решил, что могу передавать мысли на расстоянии.

«Принеси мыло!» — мысленно скомандовал я пожилому хозяину заведения, возящемуся за стеной. Через минуту дверь открылась, и старичок молча протянул мне мыло. Я не удивился своим сверхспособностям, я твёрдо знал о них. Поэтому начал мысленно сочинять на английском языке передовицы для индийских газет о приезде в Мумбай великого чудотворца — меня.

Спать я не мог, голова была занята работой, которую я не контролировал. Мозг мне не принадлежал. Наоборот, это он решал, кто я такой и что мне делать.

Перед рассветом мне пришло в голову, будто я — командир секретного диверсионного подразделения «Слоновья нога». Наш отряд разбит, а под моим началом остался один боец — Юра, и теперь нам нужно любой ценой выйти из окружения.

— Отряд «Слоновья нога», подъём! — заорал я в темноте, испугав ночующего с нами в комнате тибетца.

Дальше из меня без остановки, как из военного репродуктора, извергались речи на тему выживания нашего отряда.

Юра против статуса «последнего бойца» не возражал. Мы носились по городу, пытаясь «прорваться к своим». Лишь к полудню наваждение прошло, и стало понятно, что я — это снова я, обычный. И голова работала как надо: медленно и не перегреваясь.

Юра облегчённо вздохнул:

— Ну, наконец-то, пришёл в себя. Добро пожаловать!

★ ★ ★

В медроте с меня срезают штаны и берцы, бинтуют рану.

— Фамилия, имя, отчество! — строго склоняется надо мной помощник врача с блокнотом в руках.

— Га-га-га… Гы-гы-гы… — я пытаюсь произнести имя, но меня бьёт озноб: то ли от потери крови, то ли от действия промедола; несколько раз с силой выдохнув, я справляюсь с этой задачей.

В дверях появляется начштаба Назар и раздаёт раненым документы — паспорта и военники. Меня, накрыв одеялом, на носилках перемещают в медицинский УА.З-«буханку». Рядом — парни из нашего батальона. Нас везут в больницу города Первомайск.

«Буханка» подскакивает на кочках, моя нога бьётся о край носилок — и я вскрикиваю при каждом ударе.

— Сейчас запишем, как ты стонешь… Будешь потом слушать и вспоминать, — смеются парни.

В больнице санитары, переложив меня на каталку, везут в смотровую. Поднять голову и посмотреть по сторонам я не могу, поэтому в ожидании врача разглядываю больничные потолки — белые и довольно скучные.

Доктор, откинув одеяло и равнодушно взглянув на