Осень добровольца - Григорий Степанович Кубатьян

мою забинтованную ногу, двумя росчерками чёрного фломастера перечёркивает бинт и молча уходит.

— Понятно без слов, — вздыхает медсестра.

Неужели мне отрежут ногу?..

— … никогда нормально направление на рентген не выпишет. Всегда — вот так, — продолжает жаловаться одна медсестра другой, и я с облегчением выдыхаю.

— Фамилия, имя, отчество!

Озноб стал тише — и теперь я без труда называю своё имя.

Медсестра выписывает мне «форму 100» — главный документ раненого. В нём значится МРТ (минно-разрывная травма) правого бедра и касательное ранение головы. Оказывается, второй осколок рассёк мне лоб, и его залила кровь. Ещё сантиметр — и пробил бы голову насквозь. А так на лбу лишь глубокая царапина — ерунда.

Когда меня везут на рентген, в коридоре я вижу своих товарищей, сидящих на скамейке. Только сейчас замечаю, что их лица — черны от копоти.

— Парни, какие вы чумазые!

— На себя посмотри, — улыбаются они.

После долгого пути по больничным переходам мою каталку паркуют возле одного из кабинетов. Медсестра уходит — и я снова лежу и смотрю в белый потолок, разглядывая лампу, тоже белую, продолговатую.

Опять начинает бить озноб. Попеременно сводит то правую руку, то левую ногу. Точно — промедол. Достав руку из-под одеяла, пытаюсь её размять. Со стороны это выглядит так, будто я вцепился рукой в невидимого врага и пытаюсь его душить.

— У-у-у, какой бабайка! — идущая мимо пожилая санитарка удивлённо цокает языком.

Шапка порвана осколком. Лоб в крови. Лицо как у шахтёра, вышедшего из забоя. Встрёпанная борода. Скрюченная ладонь. И правда — бабайка, точнее не скажешь.

Рентген — хороший: ранение бедра сквозное, осколок вылетел наружу; кость не задета.

В душевой мне протирают лицо, грудь и спину влажным полотенцем. Это и впрямь необходимо: я давно не мылся…

— Мест в больнице нет, — сообщает один из врачей позднее. — Нужно везти в Стаханов.

Я слушаю эту новость без радости, с содроганием вспоминая дорогу в Первомайск. Слава богу, в Стаханов нас везут на современной машине «скорой помощи», с мягкой лежанкой.

— А где рентген? Не дали? Вот они всегда так. Ну, поехали делать заново. И голову тоже, — говорят в больнице в Стаханове.

Повторный рентген не обнаружил в моей голове и ноге осколков и опасных предметов. В этой больнице тоже нет мест в хирургии — слишком много раненых, — поэтому меня размещают в урологическом отделении.

— Как быстро заживёт? — разглядываю кровавую дыру в ноге, пока медсестра делает мне перевязку.

— Точно не скажу… Мы… другими органами занимаемся. Не задело, кстати?

Я мотаю головой.

— Ну и славно! Пригодится ещё.

Нас распределяют по разным отделениям, и я оказываюсь в палате с незнакомыми ребятами.

— Кто может ходить, тех завтра эвакуируют в Россию, — сообщает вечером врач.

Я — лежачий, значит, мне придётся подождать.

— Держи, браток, — сосед по палате отдаёт мне пару носков, трусы и блокнот с фломастерами. — Гуманитарка. Мы в Ростов летим, а тебе — пригодится.

★ ★ ★

Меня колют антибиотиком и обезболивающим — и я сразу засыпаю. Проснувшись на следующее утро, понимаю, что не могу открыть глаза. Неужели ослеп? Парализован? Оказалось, ресницы слиплись от грязи. Тру глаза пальцами; наконец, мне удаётся их разлепить. Нужно умыться. Одолжив у соседей костыли, медленно ковыляю в туалет, с трудом переставляя ноги.

— Э, братишка, ты неправильно костыли держишь. Их под рост отрегулировать нужно, — окликает меня из соседней палаты пожилой мужик. — Я-то знаю, мне ноги на шахте отдавило… Сам на костылях сколько отходил! Меня Саня зовут. А ты откуда? Отту-уда?! Ох ты!.. А сам откуда? Из Пи-итера?! Го-осподи!

Саня провожает меня по коридору, помогает, придерживает дверь. А чуть позже — приносит мне в палату пакет с фруктами и салатом:

— Вот, возьми. Жена принесла. Мне всё равно есть не хочется.

Я тоже не могу есть. Точнее, могу хлебать бульон от супа, а от остального меня выворачивает. Накатывают приступы тошноты; у меня жар.

— Ой, мамочки, 40! — переживает медсестра, проверяя термометр. — Сейчас укол поставим.

После укола я не засыпаю, а проваливаюсь в лихорадку, горячку, грёзу. Мне кажется, что бой ещё продолжается, что я стреляю по врагам. Главное — каким-то образом я точно знаю, откуда прилетит снаряд или мина, и ловко успеваю уворачиваться. И вот я уже в том самом посёлке, который мы так долго не могли взять. Побеждаю врагов. Даже беру в плен польскую снайпершу-блондинку и чернявую украинскую медсестру. Они во всём раскаялись, и теперь ходят за мной и воюют за меня — белый ангел смерти и чёрный ангел сострадания. Что это значит и чем заканчивается, я не успеваю досмотреть, — меня будит разговор санитарок:

— …Лена, вот здесь нужно планку прибить, отвалилась. И слив раковины забился совсем.

— А я что сделаю?! Мужиков в больнице не осталось. Все воюют.

Я хочу сказать им, что могу приколотить и прочистить, — но у меня не получается даже приподняться в кровати.

В палату заходят двое пожилых дядек с пакетами в руках: Саня, мой вчерашний знакомый, и Женя, его сосед.

— Вот, держи, братишка, поешь! Тут жареная печёнка, гречка… Тебе нужно! А ещё сало, я сам солил.

— А ты правда — оттуда? Где стояли? — спрашивает Женя. — У меня сын под Соледаром сейчас… А я в 2014-2015-м поучаствовал. Но теперь — всё, старый стал. Держи и от меня тоже: тут хурма, мандарины…

…Саня и Женя навещают меня по несколько раз на дню, проверяя, всё ли у меня в порядке. Саня попросил жену принести для меня его старые треники и тапки, поскольку ни штанов, ни обуви у меня нет — а впереди долгая дорога в Россию.

Когда мне становится легче, я приподнимаюсь в кровати, пишу заметки или рисую что-то детскими фломастерами в блокноте.

Звоню жене с чужого телефона, говорю, что ранен в ногу и что скоро вернусь домой.

— Сильно ранен? А через дырку в ноге что-то видно? — интересуется жена.

Я смеюсь — и говорю, что попрошу не зашивать, пока она не посмотрит. Или, специально для неё, вставлю в рану небольшое стеклянное окошечко.

Несколько раз по ночам слышны прилёты. Бьют по Стаханову или рядом. Я надеюсь, что не попадут в госпиталь. Не хочется умирать тут, раз уж повезло выжить на поле боя.

На четвёртый день нам объявляют, что сегодня эвакуируют лежачих. Меня везут на каталке, выкатывают во двор. Погода хорошая; я любуюсь осенними деревьями и с наслаждением дышу свежим воздухом, по которому соскучился в палате.

Раненых размещают в медицинском «пазике» с надписью на двери «груз 300».