Россия на пороге Нового времени. (Очерки политической истории России первой трети XVI в.) - Александр Зимин

Автор «Казанской истории» рассказывает, однако, что «черемисы злыя казанския наших поби». Поражение было нанесено судовой рати. Разгромлен был весь «яртоульный» полк (убито 5 тыс. человек), передовой полк также «весь побиша» (уничтожено 15 тыс. человек), а в большом полку истреблено 10 тыс. человек. Казанцы «в местех островных» запрудили Волгу. Из-за этого «згрузившимся ладьям и друга от други сокрушахуся». В результате «много пушек великих и малых погрязе, много людей истопоша и метахуся сами в воду от страха». Позднее черемиса извлекла этот «наряд огненный» и отправила его в Казань. Тем временем, не зная о происшедшем, конная рать на Отяковом поле (на Свияге) вступила в бой с казанскими полководцами Отучем и Аталыкой. Бой продолжался три дня и окончился бегством казанцев. Убито было 42 тыс. татарских воинов. Подойдя к Казани, воеводы были удивлены отсутствием судовой рати. Когда ее остатки прибыли, то выяснилось, что «несть лзе приступити ко граду без стенобитного наряду», который потонул в Волге. Тогда, «ни единаго дни» не оставаясь под Казанью, воеводы «с печалию великою» «поидоша на Русь». По пути «много же войска… з гладу… изомроша, овии же черною болезнию на Русь пришедша, долго болевша, помроша»[1056].

В общем «Казанская история» дополняет версию официальных летописей, которая умалчивает о неудачах, постигших судовую рать.

Сложнее обстоит дело с подробным рассказом Герберштейна. Согласно его сообщению, огромная судовая рать 7 июля расположилась неподалеку от Казани у «острова купцов, Гостинова озера» и ожидала в течение 20 дней конницу. Между тем «московские клевреты» поджигаюг Казанский кремль, и тот сгорает дотла. Но русский воевода М. Ю. Захарьин «по своему страху и малодушию» не воспользовался этим обстоятельством и не только не пошел на штурм города, но и допустил, чтобы казанцы восстановили стены. Только «в двадцать восьмой день того же месяца» (июля) воевода переправился через Волгу и расположился на Казанке, где снова выжидал 20 дней. Тем временем черемисская пехота совершала дерзкие набеги на русский лагерь. Постепенно иссякали у русских запасы продовольствия, а достать ничего нельзя было, так как черемисы опустошали все окрестности и тщательно наблюдали За движениями врагов. Связь с Москвой благодаря действиям черемисов была прервана.

Тогда Василий III послал в Нижний князя И. Палецкого, который должен был доставить осаждающим продовольствие и сообщить в Москву о состоянии дел под Казанью. «Другое лицо» с 500 воинами послано было сухим путем. Но весь отряд (за исключением девяти человек) был перебит черемисами. Известие об этом произвело замешательство в лагере осаждающих Казань. Решено было начать отход. Тем более что черемисы разбили и судовую рать И. Палецкого, состоявшую из 90 судов по 30 человек в каждом. Тем временем русская конная рать, переправившись через Свиягу, вступила в соприкосновение с татарами и черемисами.

Герберштейн пишет, что «после столкновения с ними, в котором обе стороны понесли большие потери, татары отступили, и конница соединилась с остальным войском». Соединившиеся войска 15 августа начали осаду Казани. Осада шла вяло, и в конце концов «начальник Палецкий» (очевидно, речь идет о Захарьине) снял ее, добившись от казанцев обещания послать послов в Москву с изъявлением верности московскому государю[1057]. Поговаривали, что осада была снята «вследствие подкупа дарами со стороны татар»[1058].

И. И. Смирнов целиком поддерживает версию Гербер-штейна. Действительно, она очень обстоятельна: ведь автору подробности сообщали «участники этой войны, люди, достойные доверия»[1059]. В рассказе настораживают два обстоятельства: посылка военачальника И. Палецкого со вспомогательным отрядом — этот эпизод другим источникам неизвестен. Умалчивает Герберштейн и о разгроме судовой рати. Но это можно объяснить тем, что ему рассказывал о походе князь С. Ф. Курбский[1060]. А именно этот воевода командовал передовым полком судовой рати и уж, конечно, не был заинтересован в увековечении собственной неудачи. В данном случае «Казанская история» дополняет Герберштейна. Но когда ее автор говорит, что конные полки первыми достигли Казани, а потом к ним присоединилась судовая рать, то следует отдать предпочтение версии Герберштейна о прибытии под Казань сначала судовой рати, а затем конной.

Сразу же по возвращении в Москву крестоцеловальные записи в верности московскому государю дали один из воевод похода 1524 г. — И. Ф. Бельский и его брат — Д. Ф. Бельский, ответственный за то, что русские воеводы пропустили Мухаммед-Гирея в глубь России. В грамотах говорилось, что каждый из князей в чем-то «проступил» перед московским государем, а тот «вину» ему «отдал»[1061].

Во исполнение договоренности с князем И. Ф. Бельским под Казанью в ноябре 1524 г. в Москву прибыли Аппай-улан и князь Бахты-Кият, которые «биша челом от всей земли Казаньской за свою вину и о цари Сафа Кирее»[1062]. Было еще обстоятельство, толкавшее казанскую знать в московские объятия. Вскоре после ухода русской рати Казань подверглась опустошительному набегу ногайцев, которые «в конец царьство его (Сафа-Гирея. — А. 3.) доспели пусто»[1063]. В Крыму осенью 1524 г. Ислам-Гирей поднял мятеж и в течение октября — декабря осаждал Саадат-Гирея в Перекопе. Только после того как Саадат-Гирей согласился назначить своим калгою (наследником) бывшего казанского хана Сагиб-Гирея, наступило временное успокоение [1064].

В таких условиях скорейшее примирение с Москвой было единственным выходом для Сафа-Гирея.

К мысли о мирном исходе казанско-московского спора начал склоняться и Василий III, которому опыт похода 1524 г. показал, что время для окончательного присоединения Казани к России еще не приспело. Поэтому великий князь благосклонно принял миссию Anna я и «пожаловал» казанцев. Правда, все-таки на одном московскому государю удалось настоять. В марте 1525 г. в Казань были отправлены князь В. Д. Пенков и дьяк А. Ф. Курицын, объявившие, чтобы казанский хан отныне «велел своим гостем и всей Казанской земле торговати в Нижнем Новгороде». Сафа-Гирей вынужден был принять это требование, «и князь Василей Данилович и перевел торг ис Казани в Новгород в Нижней»[1065].

Событие это было важное. Василий III добился не только гарантии безопасности русских купцов, дважды на протяжении его княжения истреблявшихся казанцами (в 1506 и 1524 гг.). Отныне торговый центр Поволжья переносился из Казанского царства в Россию. Казань тем самым теряла свое экономическое значение на Великом Волжском торговом пути. Это в конечном счете и предопределило окончательное включение ее в состав Русского государства. Результаты переноса торга сказались не сразу. На первых порах следствием этого явилась дороговизна и недостаток во многих товарах, которые привозились по Волге с Каспийского моря, из торжища Астраханского, а также из Персии и Армении[1066]. Но все это были временные трудности. Прошло время, и позитивные результаты похода 1524 г. дали себя знать.

Глава 12

Дело Максима Грека и второй брак Василия III

В июле 1524 г, т. е. во время неудачного Казанского похода, в Москву прибыл долгожданный посол из Порты. Однако и на этот раз великого князя ждало разочарование. Этим послом оказался не «великий» или «ближний» человек султана, а все тот же плутоватый грек Скиндер, который и раньше внушал недоверие Василию III. Да и в грамотах султана можно было прочесть много пышных слов о дружеских чувствах, которые якобы питал султан к московскому государю, о желании развить торговые отношения между двумя странами, однако никаких конкретных союзнических обязательств Сулейман на себя и на этот раз брать не захотел.

Всем этим Василий III был настолько раздосадован, что когда в сентябре решил отпустить Скиндера обратно в Порту, то с ним не послал больше своей миссии. Ему было «своего доброго человека послати не пригоже того для, что салтан большего посла не прислал». Но слишком много значил в дипломатических планах Василия III турецкий вопрос, чтобы великий князь пошел на открытый разрыв с Сулейманом. Поэтому со Скиндером отправлено было султану новое послание с просьбой направить «большого посла» и начать переговоры о реальном союзе[1067].

Вскоре после этого из Кафы стали поступать сведения, что Скиндер «великого князя людем… великую соромоту чинил». Вероятно, грек не делал секрета из того, как его принимали при дворе московского государя. Тогда 4 июня 1525 г. с казаком Кудояром Кадышевым султану была послана новая грамота. Целью ее было предотвратить «злые козни» Скиндера, который мог «непригожие речи султану и пашам говорить»[1068].