Пламя Десяти - Рия Райд

Я бросилась к Марку и положила пальцы ему на шею, пытаясь нащупать пульс, но так ничего и не почувствовала. Тишина была вязкой, пронизывающей и неумолимо жуткой.

Марк умер, а я все еще была здесь и, что самое страшное, понятия не имела, как вернуться. Мысли гудели в голове как рой пчел. Я могла оказаться в другом месте, лишь связав свое сознание с кем-то еще, войдя в чью-то голову. А раз после смерти Марка я все еще оставалась на Бастефорской площади…

Я задержала дыхание и медленно обернулась. Андрей, Питер, Хейзеры, миссис Ронан – их взгляды, как и глаза всех остальных присутствующих, были прикованы к эшафоту, и от осознания происходящего у меня похолодело внутри. Все они – все, кто был на площади, – смотрели не на Марка и Леонида, а на меня. Они видели меня, будто я и правда стояла в нескольких метрах. Последнее мгновение тишины прозвучало в ушах как таймер на готовящейся разорваться бомбе, и на меня тут же обрушилась бешеная какофония голосов.

Я слышала мысли их всех – тысячи, сотни тысяч обрывочных фраз, разрывающих мозг, будто кто-то пытался изнутри вскрыть мою черепную коробку. Их голоса – разные по тембру, громкости, интонации, скорости – гремели со всех сторон и вместе образовывали дикий звуковой смерч. Андрей, Алик, Питер, миссис Ронан, мисс Бренвелл, Муна, Лаим Хейзер, Роберт Адлерберг, Карл Багговут – и снова Андрей, Алик, Изабель… Я в ужасе металась взглядом по толпе, пытаясь выцепить из общего гула знакомые голоса, чтобы сосредоточиться только на одном из них, но все будто становилось только хуже. Я пошатнулась и схватилась за голову, прижав запястья к ушам.

– Что ты творишь! – прогремел в сознании разрывной крик Кристиана. – Сейчас же убирайся отсюда!

Я упала на колени и в панике попыталась найти его в толпе, схватиться за связь с ним как за спасительный трос. Но ничего не вышло. Голоса становились все громче, требовательнее и яростнее, а тысячи силуэтов сливались в один.

– Убирайся! Убирайся! Убирайся! – продолжал кричать Кристиан в моей голове.

Последнее, что я увидела через пелену слез, – это зеленые глаза Андрея, прикованные ко мне в панике и немом ужасе, пока он бил кулаками по силовому полю. А потом, перед тем как все погрузилось во мрак, меня озарила очередная вспышка света и вновь оглушила тишина.

На этот раз могильно пустая и окончательная.

Глава 13. «Новый свет»

Кристанская империя. Аранда, вторая планета Данлийской звездной системы, резиденция императорской семьи Диспенсер, 4860 год по ЕГС* (7085 год по земному летоисчислению)

За 6 лет до трагедии на Мельнисе

Организовать пышный прием в связи со своим тридцатипятилетием Джорджиану Диспенсер убедила ее кузина, Нелли Фарицкая. Около месяца назад она ворвалась в их Данлийскую резиденцию, потребовала немедленной аудиенции с сестрой и намекнула той, что длительное затворничество в течение семи лет после смерти мужа пора бы прервать.

– Люди говорят, Джорджи, – без предисловий сразу начала Нелли, когда Джорджиана встретила ее в своей любимой зеленой гостиной. – Я только что от Бренвеллов, и половина наших разговоров была посвящена тебе. Первые пару лет после кончины Александра твоя нелюдимость была понятна, всем нужно время поскорбеть. Но сейчас это становится серьезной проблемой. В лиделиуме говорят, и, поверь, эти разговоры тебе не понравятся.

После двух часов уговоров Джорджиана сдалась. Прием в их Данлийской резиденции состоялся ровно через месяц, а Кристиана к нему так и не допустили. Сам Кристиан даже не пытался спорить, как и в каких-либо других вопросах, с матерью. Зачем спрашивать дозволение, когда заранее знаешь, что получишь отказ? Потому Кристиан и не спрашивал – никогда и ни в чем. Он жил своей жизнью и, избегая лишних вопросов, оставлял мать в полном неведении.

Он делал это ради нее. Иногда ему казалось, что на самом деле в глубине души Джорджиана и не хотела ничего знать – ни о том, как он проводит время, ни о том, что чувствует или чего желает. Кристиан ее не винил. В конце концов, его мать по-прежнему была рядом. Практически во всем она была идеальной. Джорджиана всегда, строго по расписанию, завтракала и ужинала вместе с ним и Эмилией, принимала участие в их распорядке дня, следила за учебной программой и академическими успехами, устраивала семейные вечера. Отсутствие разговоров по душам можно было пережить, так же как и не обращать внимания на некоторую отстраненность и осторожность в их отношениях, что появились несколько лет назад.

Это случилось после смерти Адриана Мукерджи. Поначалу Кристиан пытался это отрицать, но со временем все больше осознавал, что все началось именно тогда. Они с матерью никогда не говорили об этом, но в тот день за ужином Джорджиана впервые посмотрела на Кристиана так, будто совсем его не знала, и за пеленой сомнения он вдруг разглядел в ее глазах то, чего никогда не видел до этого, – страх. Так, без единого слова Кристиан понял, что она все знает, и это открытие ранило его даже сильнее, чем убийство Адриана.

Его мать боялась его. Она пыталась защитить Кристиана от всего мира, но сама боялась его, в глубине души осознавая, что создала чудовище. Эти мысли словно яд отравляли сознание Кристиана каждый раз, когда он смотрел на Джорджиану. Иногда ему было особенно тяжело молчать. Боль от этого знания разгоралась где-то глубоко внутри, выталкивая из груди непрошеное признание.

В такие моменты Кристиану отчаянно хотелось броситься к матери, рассказать ей все: каким человеком был Адриан Мукерджи и какую боль причинял Изабель. Ему хотелось обнять ее и заверить, что он скорее умрет сам, чем когда-либо причинит хоть малейший вред ей или Эмилии. Кристиан был готов поклясться, что в этом мире для него нет людей дороже и он сделает все, чтобы их защитить. Но, сам не зная почему, он молчал. Ком вставал у него в горле, едва пропуская воздух, и спустя какое-то время Кристиан сдавался и уходил.

Порой ему казалось, что его мать смотрит на него так, будто сомневается, что он действительно ее сын, а потом, просыпаясь в поту после очередного кошмара, он видел в темноте ее удаляющийся силуэт. Ночные кошмары, одолевающие его вот уже на протяжении почти семи лет, не прекратились, но Кристиан медленно учился с ними справляться. С каждым разом он все быстрее возвращался в реальность, не позволяя панике и страху уничтожить его сознание. Джорджиана никогда не говорила с ним о том, в каком обезумевшем состоянии находила его по ночам, но практически каждый раз, задыхаясь в огне, глотая песок или теряя силы от ледяного, пронизывающего ветра, Кристиан чувствовал тепло ее руки, с силой сжимающей его пальцы. Так он узнал, что, даже находясь в проклятых воспоминаниях Десяти, можно сохранять физическую связь с реальностью. Это и был способ вернуться. Рука матери была своеобразным мостом, соединяющим Кристиана с его настоящим телом. Джорджиана не могла избавить сына от ночных призраков прошлого, но она не позволяла тьме поглотить его окончательно. Она боролась за него как могла, хоть и предпочитала никогда об этом не говорить.

А потому их разговоры оставались поверхностными, улыбки дежурными, а взгляды – холодными. В глубине души Джорджиана боялась его, а сам Кристиан – того, что однажды ее страхи станут правдой. Он думал об