Последние дни Константинополя. Ромеи и турки - Светлана Сергеевна Лыжина

В засаде предстояло высидеть час или даже два, и Заганос полагал, что это самое трудное, но Шехабеддин удивил его. За годы службы во дворце евнух давно привык сидеть неподвижно, изображая идола и ничем не привлекая к себе внимания. Именно так он сидел в покоях султана, готовый ожить лишь тогда, когда султан сделает знак налить вина, подать письменный прибор или сделать что-то иное. А теперь следовало ждать знака от друга, когда настанет время дёрнуть за шнур.

Сеть была большой, четырёхугольной и имела два шнура, за которые следовало дёрнуть разом, чтобы два уголка, прикреплённые к веткам кустов, открепились одновременно, а сеть накрыла бы всю стаю. В детстве, когда Заганос ловил соловьёв этой сетью, то управлялся с ней один, но теперь доверил второй шнур другу, и Шехабеддину казалось, что это знак судьбы. Раз шнура два, то и ловцов должно быть двое! Уверенности в этом добавляло поведение Заганоса, который часто трогал Шехабеддина за рукав, чтобы не говорить "эй", и показывал пальцами, сколько слетелось соловьёв: пять, семь, девять, одиннадцать.

Безмолвная беседа явно доставляла Заганосу удовольствие, поэтому Шехабеддин с радостью перестал быть неподвижным идолом. Оба ловца часто переглядывались и, придавая лицам то или иное выражение, вели безмолвный спор, пора или не пора опускать сеть.

Наконец Заганос красноречивым кивком заявил, что пора, а то соловьи скоро начнут разлетаться прочь. Оба шнура дёрнулись разом и сеть упала, накрыв птиц, которые с удивительной быстротой взмыли в воздух, но улететь не успели. Лишь один соловей, которого чудом не накрыло, упорхнул в небо.

Посмотрев, как птахи бьются в сети, Шехабеддин повернулся к Заганосу и вопросительно на него посмотрел: "Пора радоваться или не пора?" - а Заганос засмеялся и одобрительно похлопал его по плечу:

- Пойдём пересчитывать добычу.

* * *

Шехабеддин неподвижно сидел в носилках и время от времени отодвигал боковую завесу, чтобы оглядеть ночную улицу возле чайханы. Евнуху не с кем было делиться наблюдениями, поэтому он мысленно поздравил сам себя и сам себе улыбнулся, когда увидел, что из дверей чайханы вышли двое, которые не остановились на улице, а направились к носилкам: "Соловей летит на трапезу. Летит под мою сеть".

Лишь одно обстоятельство немного настораживало - то, что сейчас не весна. Время было осеннее, и это могло стать плохим предзнаменованием даже в нынешней ловле, но, как уверял Заганос, осенью птички тоже пели, хоть и не так охотно, как весной.

Шехабеддин помнил все уроки своего друга, поэтому с самого начала проявлял терпение и не забыл о прикорме. Чтобы нынешняя ночь оказалась удачной, пришлось проявить много терпения и немного потратиться. Тень, которая следила за секретарём Халила-паши, два раза получала от своего господина мешочек серебряных монет и наказ:

- Когда игрок снова проиграется, используй их.

В первый раз, следуя указаниям, тень сама выбрала минуту, когда игрок остался без денег, и обратилась к нему, изображая простодушие:

- Я не умею бросать кости. Сыграй за меня, а я посмотрю. Но если выиграешь, отдашь выигрыш мне.

Серебро оказалось проиграно, но зато в следующий раз, когда секретарь Халила-паши остался без денег, то обрадовался, увидев в толпе знакомое лицо:

- Эй, друг. Хочешь, я снова за тебя сыграю?

До этого он уже успел обратиться к нескольким товарищам по игре, чтобы взять в долг, и получил отказ, поэтому тень Шехабеддина-паши обиженно произнесла:

- Что же ты сразу не подошёл ко мне? Или ты думаешь, что у меня денег нет?

Как и следовало ожидать, "соловей" был слишком глуп, чтобы задуматься, почему его подкармливают раз за разом, и охотно принял всё предложенное. А когда он обратился к тени ещё через некоторое время, то услышал:

- Сегодня у меня нет. Но мой господин может одолжить тебе, если сочтёт тебя достойным доверия.

Шехабеддин-паша помнил слова друга, уверявшего, что соловьи любят питаться в укромных местах и в отличие от воробьёв не летают по чужим дворам. Если бы тень повела секретаря Халила-паши прямиком в дом к своему господину, то вряд ли бы довела. Соловей наверняка отказался бы вылетать из зарослей, но когда ему сказали, что надо всего лишь пересечь улицу, он, наверное, подумал, что рядом с чайханой находится дом ростовщика, и согласился.

Конечно, соловей оказался немного озадачен, когда, миновав охрану, приблизился к носилкам и за откинутой завесой заметил незнакомца, у которого мог видеть только глаза, подведённые чёрной краской. Ростовщики не прячут своих лиц.

- Кто ты? - спросил соловей, наблюдая, как тень ставит на землю возле носилок небольшой зажжённый фонарь, чтобы собеседникам не пришлось говорить в темноте.

- Я тот, кто может дать тебе денег, - невозмутимо ответил Шехабеддин-паша. - Присядь, и мы обсудим это.

Соловей покорно опустился на раскладной табурет, который ему предложили, и внимательно слушал тихую речь ловца, уже расставившего сеть:

- Я знаю, что ростовщики тебе уже не верят, но я готов поверить и дать денег, если ты споёшь мне песню, которая мне понравится.

- Песню? О чём ты говоришь? - "птичка" явно успела подумать, что перед ней безумец, но у Шехабеддина был свой расчёт: "Пусть лучше подозревает во мне безумца, чем задаётся вопросом, кто я такой".

Всё так же тихо и невозмутимо ловец продолжал:

- Я хочу, чтобы ты рассказал мне что-нибудь о своём господине, Халиле-паше. И если твой рассказ окажется интересен и правдив, ты получишь то, что хочешь. Золото. Много золота, - с этими словами Шехабеддин запустил руку себе за спину и извлёк из темноты увесистый кошелёк.

Фонарь на земле освещал нижнюю часть фигуры сидящего в носилках, поэтому было хорошо видно, как Шехабеддин открыл кошелёк и высыпал себе на ладонь пять или шесть золотых монет. Затем, убрав кошелёк за спину, евнух протянул ладонь к соловью.

Дикие соловьи не возьмут с руки корм, поэтому Шехабеддин, улыбнувшись, аккуратно уронил монеты на колени собеседника, по-прежнему сидящего на табурете.

- Если возьмёшь, это твоё. Без всяких условий.

В свете фонаря было прекрасно видно, что некоторые уроненные монеты вот-вот соскользнут по складкам кафтана на землю, и это решило дело. Секретарь Халила-паши не дал им упасть.

Тогда Шехабеддин снова достал кошелёк и высыпал себе на ладонь ещё семь или восемь монет. Евнух снова протянул ладонь к собеседнику, роняя ему на колени