Освобождение шпиона - Данил Корецкий

Искали часа три, наверное. Или даже больше. И в воду заходили по колено, и в самую настоящую канализацию… Тупоголовые дылды, чего с них возьмешь… Это им-то по колено, а нормальному маленькому человеку по самые яйца, если не выше… А у человека этого и нормального комбинезона нет, дали какое-то говно — старое да порванное, веревочками подвязали, он уже все ноги промочил, в сапогах хлюпает… Бруно даже стало казаться, что Леший спецом кругами ходит, чтобы над ним поизгаляться. Или, что гораздо хуже, Леший хочет его завести в какую-нибудь глухомань и пристрелить там, а начальству потом доложить, что, мол, убит при попытке к бегству. Хитрый. Он даже наручники с него снял. Хрен бы попал, конечно, Бруно бы первый его прикончил, и всех остальных его уёбков отшмалял бы, как картонных зайцев в тире. Только у него настроения нет, вот в чем дело. И он шел, не опохмелившись, без кокса, да и без пистолета!

К тому же, поразмышляв на трезвую голову, человек-звезда пришел к неутешительным выводам. Даже если Леший его и не пристрелит, то взялись за него крепко, а значит, на этот раз не отпустят. Опять потащат в суд, опять впаяют срок, опять погонят на зону. А там не мед, если честно… Правда, на Череповецкой ИК-10/6 Магомед ему жизнь обеспечил хорошую, но если в другую колонию пошлют, то дело плохо… Да и Магомед его вряд ли встретит по-дружески, он, небось, за Амира обиделся… Да, лучше к Маге не попадаться! Куда ни кинь — везде клин! Короче, одно стало для Бруно ясно: бежать надо! Все равно куда… Стал приглядываться к обстановке, напряг мышцы, волю в кулак собрал…

В конце концов набрели на какой-то г-образный коллектор, вроде тот самый. Бруно показал, кто откуда шел, кто в кого стрелял. Они его сфоткали и на камеру сняли, как он все это рассказывал и показывал. И тут Бруно окончательно понял, что Леший его на белый свет больше не выпустит, потому что вместо того, чтобы подниматься наверх, они пошли куда-то еще глубже, хрен знает куда. Леший сказал, «Адская щель» здесь какая-то, им типа надо смотаться туда, раз они близко. Ни хуя себе близко!

Еще три часа они брели, ползли раком, протискивались, прыгали и перелезали через какие-то завалы, потом едва не посворачивали себе головы в бездонной широченной шахте, а потом оказалось, что здесь вообще нечем дышать, и все натянули регенераторы, и Бруно тоже дали регенератор, только у него бородища, и маска никак не хотела налезать, из-за чего он едва не склеил там ласты, а в конце концов послал их всех нах.

Но тут они подошли к этой самой «Адской щели», и это была такая блядская щель! такая, блядь, щель!.. что от этого зрелища Бруно даже захотелось обратно на Лубянку. Но прикинул: дылды через нее ни в жизнь перебраться не смогут, а вот узенький карнизик вдоль скалы — как раз для него! И рванул он на этот карнизик! Никто по такому узкому не пройдет, но он же Человек-Ядро как-никак. Он же не дылда какая-нибудь — неуклюжая, тупоголовая, пальцем деланная…

Леший со своими орал сзади:

— Стой, Кульбаш! Назад! Там тебя пристрелят!

Он им в ответ:

— От винта, нах! В гробу я вас видал!

И пошел себе дальше. Равновесие держал, к стеночке прижимался, чтобы из автомата не сняли. Нормально так шел, как канатоходец. Светил себе налобным фонарем, ноги аккуратно ставил цепочкой… А потом блядская щель кончилась, просторно стало, он и побежал подальше от Лешего и его банды. Те почему-то не стреляли, наверное, понимали, что в Бруно Аллегро стрелять нельзя, за него и под международный суд попасть можно, который в этой, как ее, Гаге…

На всякий случай он фонарь-то выключил и ввинчивался в вязкую темноту, как штопор в пробку. Хер они его догонят! И хер найдут! Он тут так спрячется, что сможет хоть сто лет прожить! Жратву найдет, воду, золото… Ему везде хорошо! Голоса сзади становились все тише, а потом и вовсе смолкли. И вдруг, уже спереди, из густой темноты, из пустоты этой черной, до него вдруг долетело: скрип — не скрип, скрежет — не скрежет, карканье какое-то… Будто сидит там впереди огромный черный ворон и говорит ему человеческим голосом, но с явным вороньим акцентом:

— Стой! Стрелять буду!

«Минус двести». «Старая Ветка»

Часовой Башмакин услышал шаги, когда чужакам еще полкилометра оставалось идти до Разлома.

К встрече подготовился без суеты, спокойно. Он каждый день брился, одеколонился, надевал чистое белье. Система ликвидации была активирована, оставалось только разбить колпак, сорвать пломбу главного, «нулевого» тумблера, повернуть — то ли на задержку, то ли сразу на ноль… Что ж, разбил, сорвал. Ничего в нем не дрогнуло при этом. Повернул на первое деление: на шестьдесят минут — максимальное время задержки.

Если не вернется на КП через час, если ранят его или убьют — все взлетит на воздух. Наверху, в Москве, наверное, тряханет здорово. Что-то вроде землетрясения. Может, взлетит на километр вверх столб земли, камней, грязи, а может, полгорода провалится в бездонную яму. Или только трещины пойдут по стенам и асфальту да стекла посыплются…

Башнабаш не знал, какова мощность ликвидационного заряда, не знал, где именно он заложен — в найденных документах это не значилось, и ни в одной схеме не прорисовано. Наверное, чтобы не могли разминировать. Но, если мыслить логически, а последние двадцать лет это у него хорошо получалось, то под Бункером вполне могла быть и атомная бомба. Ведь самоподрыв планировался на самый крайний случай, когда враг победил и уцелевшая горстка советского руководства, героически погибая, наносит последний, страшный удар! Так что когда рванет, то мало никому не покажется. Может, не только до Москвы, но и до самого земного ядра достанет!

В жилблоке, в тумбочке, уже много лет дожидалась этой минуты бутылка французского двадцатилетнего коньяка. Хотя какого «двадцатилетнего»? Это он тогда был двадцатилетний, а сейчас ему, как и Башнабашу, стукнуло 74! И банка черной икры была заготовлена. За все эти годы он так и не перешел на генеральские яства и не жалел об этом нисколько. Вот честно — не жалел. Хотя соблазн и был, иногда пробовал — ничего особенного! Сейчас даже соблазн исчез, осталась одна скука. Но порядок есть порядок — последний бой, как-никак, без ста граммов нельзя — положено так для храбрости… И потом — перед смертью вполне можно высшие деликатесы отведать! Хотя новым своим, пробудившимся умом понимал он: к деликатесам привычка нужна, иначе они не в радость.

Башнабаш вскрыл икру ножом, скрутил пробку бутылки… Понюхал то и другое. Ничего особенного не почувствовал. Лучше, чем спирт да тушенка? Наверное… Но он с куда большим удовольствием навернул бы сейчас вареной картошечки с обычным деревенским самогоном…

Ну, да ладно, время не ждет. Вытер стакан, налил. Выпил. Зачерпнул сухарем икру из банки. Закусил. Перелил немного коньяку в походную флягу, которую носил с собой. Убрал остатки пиршества обратно в тумбочку, поправил кровать. Всё, вроде бы… Нет. Взял с полки вахтенный журнал, сделал последнюю запись:

Обнаружил приближающиеся к охраняемому объекту силы противника. Численность пока неизвестна, но это уже не имеет значения. Мой пост обнаружен, теперь от меня не отстанут. Активировал систему самоликвидации, таймер на 60 минутах… Осталось уже 54. Ухожу на позицию принимать бой. Буду стоять до последнего, пока жив. Да здравствует товарищ Сталин! Да здравствует коммунистическая партия! Прощайте. Рядовой Башмакин.

Вот теперь точно всё.

Вахтенный журнал, а также книжку бойца и комсомольский билет он запер в сейф на командном пункте и отправился на позицию, к месту своего последнего боя.

ДШК он давно перетащил подальше от Разлома, чтобы увеличить угол обстрела и стать недосягаемым для противника — это тебе не карлики с дубинами и стрелами, эти из автоматов поливать будут. Обустроил удобную огневую точку: выложил из камня полукруглый бруствер с тремя амбразурами. В среднюю вставил пулемет, положил справа пять коробок с лентами, слева десятка три гранат да восемь ППШ с полными дисками: чтобы не перезаряжать. Можно было и десять ППШ приготовить, и двадцать, только он прикинул: убьют его на пятом, а может, и на четвертом.

Свет ему не нужен, он заглушил генератор, лег и стал ждать. Непроглядный мрак впереди — непроглядный для обычного человека, — проступал для Башнабаша вполне ясной, хотя и обесцвеченной картиной, эдаким полупрозрачным занавесом, за которым постепенно проявлялись, набирали объем и фактуру приближающиеся к Разлому человеческие силуэты. Он ощупывал пришельцев невидимыми для них руками, трогал маски регенераторов, чудные фонари на головах, странное обмундирование без привычных погон и нашивок, сапоги со шнуровкой на толстой подошве, рацию, оружие… Грозное оружие, незнакомое. Много оружия.

Правда, один из пришельцев был безоружен. И это был не человек. Карлик, папуас. Только одетый в человеческую одежду.