Стая - Виктор Точинов

Утопленник-новобранец выпустил из легких излишки воздуха (наверху склонившийся над проемом Гоша радостно заржал, глядя, как течение уносит пузыри…). Макс наклонялся, и вытягивал руки вперед, и сгибал в коленях ноги, схваченные цементным пленом. Стойкий оловянный солдатик на тяжеленной оловянной же подставке, пытающийся залечь под шквальным огнем противника…

Течение препятствовало, старалось разогнуть, выпрямить. Но он наконец мягко рухнул вперед и вцепился пальцами в долгожданные звенья.

Дальше — проще.

Все рассчитано, все проработано. Быстро перебирая по цепи руками, он подтягивал тело к железобетонной опоре моста. Дно здесь было — камень-плитняк, сковавшая ноги гиря тащилась легко, опора все ближе…

Опора в сечении напоминала букву «Н» из толстых палочек с не менее толстой перекладиной между ними. Цепь уходила в нишу между ножками буквы, крепясь к торчащей арматурине…

Там же, на дне, в нише, Макс и Райнис оставили акваланг с аккуратно заклеенным загубником. Аккуратно, но не слишком прочно — даже обессилев, даже безнадежно выбившись из графика, даже задыхаясь — в четверти шага от спасения не загнешься. Крутнуть вентиль, проткнуть-прокусить пленку на загубнике — и дыши на здоровье…

Макс из графика не выбился.

Но акваланга в нише не было.

ТВОЮ МАТЬ!!!! АКВАЛАНГА НЕ БЫЛО!!!

О том, что у опоры не оказалось и ломика, предназначенного разбить цементную гирю на ногах, — о такой мелочи не стоило и задумываться…

Акваланг исчез. Максу хотелось закричать. Но было нечем — воздуха в легких почти не осталось.

Да никто бы и не услышал.

Глава вторая

К вопросу о загробной жизни

Обыкновенно я мог просидеть под водой минуту, а тут, должно быть, просидел минуты полторы. Потом поскорей вынырнул наверх, и то чуть не задохся.

1

Внутри квартиры надрывался телефон. На звонки никто не реагировал.

Аналогично никто не пытался открыть дверь, в которую постучал условным стуком Танцор — до кнопки звонка он не дотронулся. Но и хитрая комбинация из ударов и пауз не выявила никаких признаков жизни за дверью.

Версия о том, что Макс по тем или иным причинам залег на дно, становилась все менее вероятной. Если и залег, то не здесь.

Граев вынул из кармана зажигалку (не «Зиппо», как мог бы подумать свидетель недавней кремации — но обычную газовую). Зажег, провел язычком пламени вдоль стыка двери и косяка. На уровне плеча огонек затрепетал. Граев долго принюхивался к тянущей из-за двери слабой струйке воздуха.

Ничего. Ничего подозрительного.

Ни тяжкого смрада от давно лежащего трупа, ни табачного или порохового дыма, ни резкого запаха бытового газа…

Телефон в квартире замолк.

Танцор спустился на несколько ступеней с лестничной площадки, внимательно оглядел стену. На узкой лестнице не горела ни одна лампа, свет едва сочился сквозь давно не мытые стекла.

…Когда-то на втором и третьем этажах этого дореволюционного дома на Староневском располагались весьма респектабельные квартиры (на первом — не менее респектабельные магазины) — с двумя входами: парадным и черным, в каждую квартиру можно было попасть с двух лестниц. По широким беломраморным ступеням ходили, соответственно, белые люди. По узенькой темной лестнице, на которой стоял сейчас Граев, приходили дворники, истопники и прочий черный люд…

В годы вселений и уплотнений барские апартаменты располовинили, воздвигнув кирпичные перегородки поперек огромных кухонь — господские комнаты с главным входом пошли под коммуналки, а отгороженные комнатушки прислуги стали отдельными двухкомнатными квартирками. Немного странными — входная дверь открывалась прямиком в кухоньку, а мебель приходилось затаскивать по черному ходу в разобранном виде. В одной такой квартире, приобретенной пять лет назад, жил Макс…

Крохотную металлическую дверцу в стене Граев нашел почти ощупью — вековые наслоения грязи маскировали ее надежно. Подцепил лезвием ножа, петли скрипнули. За дверцей — темный провал. Не то бездействующий дымоход, не то вентиляция. Он запустил туда руку по локоть — без особой надежды что-то найти.

Однако нашел.

Тонкая леска натянулась и извлекла из шахты связку ключей. Привычки Макса не изменились.

Можно сделать кое-какие выводы. Макс уехал сам, и не в дикой спешке — спокойно, обдуманно. Уехал куда-то, где совершенно незачем таскать лишний металл в карманах. Уехал недавно — связка не успела превратиться в сгусток пыли…

Либо — все это изобразил некто, знакомый с привычками Максима не хуже, чем Танцор. Вот только к чему бы такая обстава?

Отперев замок, он не стал входить — развернулся и спустился по лестнице на один пролет, стараясь топать погромче. Простоял несколько минут, держа ПМ наготове. Ничего. Или засады нет, или у охотников железные нервы. Бесшумно поднялся, толкнул плечом дверь, нырком ушел с линии огня…

Засады в квартире не было. Не было вообще никого. Ни живых, ни мертвых.

И то ладно.

2

Последней умирает не надежда.

Последним умирает мозг. И бьется за жизнь до конца.

Бьется, забирая оставшиеся крохи жизни — атомы кислорода — у прочих органов. Но, осознав: все равно не спастись, — мозг торопливо лепит свою личную загробную жизнь из осколков чего-то слышанного и читанного. Персональное свое, мозга, бессмертие… И несется бедная душенька — полюбовавшись на суетящихся у скрюченного тела реаниматоров — несется сквозь бесконечный туннель со светом в конце, и видит заждавшихся ее, душеньку, предков-родственников — охи-ахи, слезы встречи…

И встречает ее, душу, Некто в сияющих белых одеждах, и берет за руку, дабы навеки ввести в прекрасный сад… Но, поскребя затылок свободной рукой, вдруг вспоминает Некто, что с местами в небесном карантинном отделении совсем туго, и прибывшим душенькам, даже самым то ни есть ВИП, приходиться валяться в душевых, и в кладовых, и даже в проходах между койками.

И, развернув душу пришельца лицом к грешной земле и к реанимационной палате, придает сияющий Некто ей ускорение пинком по… хм… в общем, по тому месту, каким душа выделяет свои эманации. И опять вокруг суета врачей, и тело корчится в разрядах дефибриллятора, и радостный стон-выдох: вытащили, бля! поживет!

Вот и вся загробная жизнь.

Не слишком длинная — секунд тридцать-сорок реального времени.

…Мозг Макса тоже не хочет умирать. Но созиданием персонального бессмертия пока не занимается. Мозг отдает команды скрюченным пальцам.