Сливовое дерево - Вайсман Эллен Мари

Генрих закрыл брату рот рукой.

— Nein, Dummkopf[71], — заявил он. — В России снега по самое горло.

Карл извивался и бубнил, стараясь вывернуться. Фатер поднял руку, чтобы утихомирить их, и допил свой чай. Он поставил пустую чашку на стол и потер лоб. Все умолкли и обратились в слух.

— Наверно, это было перед самым Рождеством, — начал отец. Он снова взял солонку и принялся крутить ее в пальцах. — Точно не знаю. Русские сказали кому-то в наших бараках, что нас перевозят. Неизвестно, зачем и куда. Сначала мы обрадовались, думали, нас отправят в лагерь получше. Через несколько дней нас погрузили в поезд, и мы надеялись, что чем дольше мы едем, тем ближе к дому окажемся. Я ехал в товарном вагоне дней пять.

— И ты выпрыгнул? — закричал Карл.

— Ш-ш-ш… — шикнул на него Генрих. — Не мешай!

— Через три дня, — продолжал отец, — поезд остановился в чистом поле, нам приказали вылезать и строиться в шеренгу прямо в снегу. К тому времени некоторые так ослабели, что не могли даже выползти из вагонов. — Фатер замолчал, высыпал немного соли себе на ладонь и лизнул ее. Сначала Кристина не поняла, зачем он это делает, но потом ей пришло в голову, что отец, должно быть, не ел соли несколько лет.

— А дальше что? — проявлял нетерпение Генрих.

— Мы вылезли из вагонов и построились, думая, что нас выпустили подышать свежим воздухом или умыться в снегу. Но охранники пошли вдоль строя и стали наугад стрелять пленных. Некоторые пытались убежать или запрыгнуть в вагон, но их тоже убивали. Я стоял не шевелясь. Через некоторое время нам приказали лезть назад в вагоны. А раненых так и оставили умирать вдоль путей в снегу.

Карл придвинулся ближе к отцу и положил голову на его руку. Фатер обнял сына и взял его руки в свою, глядя на маленькие бледные пальчики, лежавшие в его большой заскорузлой ладони.

— А как же ты убежал? — поинтересовался Генрих.

Фатер поцеловал Карла в маковку и взглянул на мутти, которая так и сидела на табуретке, складывая и разворачивая полотенце на коленях, и упорно не поднимала глаз.

— Во второй раз поезд затормозил в лесу. И я уже знал, что сейчас произойдет. Я не собирался умирать, поэтому решил: когда нам велят выходить, я нырну под поезд и убегу в лес. Мой товарищ тоже хотел сбежать. Поезд остановился, дверь откатилась, мы спрыгнули, скользнули под вагон и дали деру. В спину нам стреляли, но мы мчались не останавливаясь. Сзади доносилось много выстрелов — видимо, остальных пленных расстреляли. Некоторые были совсем мальчишками, — он остановился, тяжело вздохнул и продолжил: — Мы бежали, пока не услышали далеко позади паровозный гудок. Когда стук удаляющегося поезда стих, мы рухнули в подлеске на землю, чтобы отдышаться. Надо было дождаться рассвета и определить, куда двигаться.

— Как же ты добрался до дому? — спросил Генрих.

— В конце концов нас подобрали части нашей армии. Накормили, дали оружие. Мы провели у них несколько недель, а потом отправились в путь через Украину и Польшу. Дойдя до Германии, мы с товарищем разошлись в разные стороны. Он сам из Лейпцига, так что двинулся на север, а я на юг.

Кристина вздохнула и задержала дыхание. «Значит, это все-таки возможно, — подумала она. — И у нас с Исааком тоже может получиться».

Все молчали. Мутти по-прежнему не поднимала глаз.

— И вот ты дома! — наконец воскликнул Карл, взмахнув рукой, как чародей волшебной палочкой. Все засмеялись, но отец больше не улыбался.

— Завтра мне надо сообщить о своем прибытии, — произнес он, обращаясь к мутти. Мать наконец взглянула на него.

— Может, теперь тебя освободят от службы? — с надеждой проговорила она. — Ты свое отвоевал. И принес жертву.

— Увы, — покачал головой отец. — Если бы все было устроено так! Когда мы пересекали границу Германии, то показали свои документы. Вскоре новость о нашем возвращении дойдет до командования. Если я не явлюсь, меня арестуют за дезертирство. Другого выхода нет.

Не говоря ни слова, мутти встала, подошла к поленнице у печи и сунула кусок дерева в топку. Пока женщины мыли посуду, гул разгорающегося пламени поглотил тяжелую тишину, заполнившую кухню. Фатер сидел за столом с мальчиками, которые играли в менч аргере дих нихт[72] с пуговицами и куском ткани. После того как последняя тарелка была вымыта и убрана в буфет, мутти жестом велела всем покинуть кухню, чтобы отец мог принять ванну.

Мария и ома вышли в сад, Карл и Генрих побежали играть в гостиную, и Кристина получила возможность подняться на чердак к Исааку. Принести ему она могла лишь корку черствого хлеба, которую смахнула в карман передника, прежде чем мать прогнала всех с кухни. Когда она открыла потайную дверь, Исаак сидел скорчившись в дальнем углу чулана, с каменным лицом и широко раскрытыми глазами. Увидев Кристину, он шумно выдохнул и откинулся спиной на стену.

— Что случилось? — девушка заторопилась к нему.

— Я слышал переполох, беготню и крики на лестнице. Я не знал, что там происходит! И опасался, что пришла не ты, а…

— Oh Gott! — Кристина, успокоившись, прижала руку к груди. — Извини. Я не подумала, что мы можем тебя напугать. У нас радость — отец вернулся!

— Ах вот что. Тогда все ясно. Для разнообразия хорошая новость.

— Он попал в плен в России, но сбежал, через Украину и Польшу пробрался домой. А значит, это возможно.

— Я понимаю, о чем ты думаешь. Но он немецкий солдат, у него есть форма и Soldbuch[73], а мы будем беженцами без документов, которые пытаются скрыться из страны.

— Да, но это навело меня вот на какую мысль. У нас внизу целые корзины униформы: Waffen-SS[74], гауптштурмфюрера. Я подберу тебе по размеру, и притворимся, что я твоя жена. Если ты будешь в офицерской форме, никто не станет задавать вопросов.

Исаак нахмурился, размышляя. Потом сказал:

— Не знаю. Наверно, мне стоит пойти одному.

— Если ты уйдешь, я с тобой. Не могу вынести мысли, что…

— У нас нет документов, — прервал ее Исаак. — И с чего бы вдруг военному, тем более офицеру, идти пешком через всю страну с женой? Денег у нас тоже нет, так же как и разрешения ехать на поезде.

— Ой, об этом я как-то не подумала, — она потупила взгляд. — Не знаю, что делать, стоит ли тебе остаться здесь или нам надо вместе уходить. Неизвестно, что лучше.

Исаак переплел ее пальцы со своими.

— Послушай, ты многое пережила. Ты еще даже не привыкла к мысли, что твой отец жив. Не обязательно принимать решение прямо сейчас. Время у нас есть.

Кристина утерла слезы.

— Конечно, ты прав. Чтобы все сошло благополучно, нужно продумать каждую мелочь. А сейчас мне пора вернуться вниз, пока моего отсутствия не заметили.

В тот вечер, после того как все остальные ушли спать, Кристина и родители сидели в гостиной и толковали о том, какие испытания выпали на долю отца. Девушка притворилась, что разбирает беспорядочную груду униформы в углу, а сама тем временем перекладывала кители и брюки из одной стопки в другую и прикидывала, какой размер подойдет Исааку. Мутти сидела на диване, положив на колени отцовский китель; в руках у нее были серебряный наперсток и катушка зеленых ниток.

— Большинство солдат из моей части убиты или попали в плен, — вздохнул фатер.

Кристина оставила свое занятие и подошла, чтобы поговорить с ним.

— Тебе пришлось тяжело? — она села радом с матерью, держа в руках черный китель гауптшарфюрера.

— Иди спать, Кристина, — заботливо сказал отец. — Не надо тебе этого слушать.

— Я уже взрослая, Vater. Я хочу знать, чего ты натерпелся. И что вообще происходит в мире. Как мы сможем изменить жизнь, если никто не говорит, что сейчас делается вокруг? Старая добрая традиция закрывать на все глаза и трудиться до седьмого пота больше никому не идет на пользу.