Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник) - Артур Дойл

В конце концов, я не могу утверждать, что это объяснение лондонской системы газовых труб более абсурдно, чем некоторые наши догадки относительно предназначения египетских пирамид или жизни в Вавилоне.

На этом я закончу свое письмо, которое получилось ужасно глупым и непоследовательным, но жизнь в последнее время стала более спокойной и менее интересной. Надеюсь, в следующем послании мне удастся рассказать о чем-нибудь более интересном.

IX

Пэрейд, 1, Брадфилд, 23 апреля, 1882.

Насколько я помню, дорогой Берти, недели три назад я написал тебе довольно бестолковое и бессвязное письмо, которое закончил выражением надежды на то, что в своем следующем письме смогу рассказать о чем-нибудь более интересном. Что ж, так и вышло. Я распрощался с Каллингвортом, и теперь мне предстоит искать новое место. Он пошел своей дорогой, а я своей, и все же я рад, что это произошло спокойно и без ссоры. Как обычно, я начал с конца, но на этот раз я заранее продумал, как буду писать, так что ты узнаешь все по порядку.

Но сначала огромное тебе спасибо за те два длинных письма, которые сейчас лежат передо мной. В них мало новостей о том, как поживаешь ты сам, но я понимаю, что счастливая и размеренная семейная жизнь не богата событиями, достойными упоминания. Но, с другой стороны, я имею возможность лишний раз удостовериться в том, что твоя внутренняя жизнь, которая для меня намного интереснее, тоже не замирает. В конце концов, ничто ведь не мешает нам в чем-то не соглашаться. Ты считаешь доказанными некоторые вещи, в существование которых я не верю. Ты находишь поучительными примеры, которые я таковыми не считаю. И тем не менее я знаю, что ты человек искренний в своих убеждениях и меня считаешь таким же. Будущее покажет, кто из нас прав. Выживает только самая истинная из истин, это закон природы, хотя нужно признать, что отмирание остальных истин происходит очень и очень медленно.

Однако ты ошибаешься, считая, что людей, думающих так же, как я, крайне мало. Для таких, как я, главным является независимость и собственное мнение, поэтому мы не объединяемся в отдельные конфессии, как это делают церкви, и не имеем возможности, так сказать, померяться силами. Конечно же, в нашей среде существует великое разнообразие мнений, но включи в наше число тех, чьи сердца не приемлют общепринятых доктрин, и тех, кто считает, что сектантские церкви несут больше зла, чем добра, и я думаю, ты удивишься, узнав, насколько многочисленны наши ряды. Прочитав твое письмо, я составил список людей, с которыми когда-либо беседовал на подобные темы. Набралось семнадцать имен, среди которых четыре священника. Каллингворт тоже составил подобный список, и у него вышло двенадцать имен и один священник. Со всех сторон то и дело слышатся жалобы церковников на то, что все меньше мужчин обращаются к вере. На трех женщин приходится один мужчина. В чем же дело? Может быть, женщины более серьезны и основательны? Думаю, как раз наоборот. Для мужчин важнее голос разума, а для женщин – эмоции. Традиционная церковь до сих пор существует исключительно благодаря женщинам.

Нет, не стоит тебе так уж уверенно заявлять, что таких, как ты, большинство. Если взять научные, медицинские, профессиональные круги, я сомневаюсь, что в них вообще сыщутся сторонники твоих идей. Духовенство, которое варится в своем собственном котле и общается лишь с теми, кто поддерживает его, даже не понимает, насколько далеко вперед по сравнению с ними ушло новое поколение. И (за редким исключением, наподобие тебя) не самые равнодушные, а лучшие из молодых людей, самые думающие, те, у кого самое большое сердце, сумели освободиться от старой теологии. Для них невыносимо ее безучастие, ее исковерканное понимание Божественного благоволения, ее стремление взять на себя роль Провидения, ее закоснелость, нежелание признавать свои ошибки и неприятие истин, которые мы принимаем за очевидные. Мы знаем наверняка, что человек в развитии движется вперед, а не назад, поэтому мировоззренческие построения, основанные на уверенности в его падении, бессмысленны. Мы знаем наверняка, что мир не был создан за шесть дней{165}, что Солнце не могло быть остановлено{166}, поскольку оно никогда и не двигалось, что ни один человек не может прожить три дня во чреве рыбы{167}. Исходя из этого, как можно верить книге, в которой содержатся подобные заявления? «Истина! Пусть даже небеса обрушатся на меня всей своей тяжестью!»[32]

Видишь, Берти, что происходит, когда ты начинаешь махать у меня перед носом красной тряпкой! Но в качестве примирения позволь мне сделать признание. Я действительно считаю, что христианство в его различных формах – это лучшее, что случилось с человечеством в языческие времена. Конечно же, лучшее, иначе Провидение не допустило бы его развития. Механик знает, какими инструментами пользоваться, чтобы улучшить работу своей машины. И все же, когда ты заявляешь, что это лучший из инструментов и единственный, которым можно пользоваться, ты слишком категоричен.

Но вернемся к нашим баранам. Во-первых, я хочу рассказать, как обстояли дела с моей практикой. Следующая неделя после моего предыдущего письма была не такой удачной. Я заработал всего два фунта. Зато следующая неожиданно принесла мне аж три фунта семь шиллингов, а на этой неделе я положил в карман три фунта десять шиллингов. То есть постепенно дела мои шли в гору, и я уже начал думать, что нашел свое место в жизни. Но неожиданно грянул гром. Однако у меня были причины не слишком сильно жалеть о том, что произошло, и ты должен о них узнать.

Рассказывая тебе о своей милой матушке, я, помнится, упомянул о том, насколько важно для нее доброе имя нашей семьи. Она действительно пытается жить достойно Перси и Плантагенетов, кровь которых, как считается, течет в наших венах, и только наши пустые карманы не позволяют ей идти по жизни легко, как и подобает гранд-даме, которой она себя видит, соря деньгами направо и налево, не задумываясь о мелких житейских трудностях. Я часто слышал, как она говорила (и я думаю, что это говорилось вполне искренне), что для нее легче было бы смириться с нашей смертью, чем с известием о том, что кто-то из нас совершил какой-либо бесчестный поступок. Да, при всей ее мягкости и женственности, она становилась холодной как лед при одной мысли о подлости. Я не раз видел, как она вся, от белого чепца до кружевного воротника, бледнела, когда слышала о каком-либо недостойном поступке.

Когда я только познакомился с Каллингвортами, они ей не очень понравились. После случая в Эйвонмуте ее мнение о них стало еще хуже. Она была против того, чтобы я ехал к ним в Брадфилд, и только мой неожиданный отъезд помешал ей дать мне формальный запрет. Когда я приехал сюда и написал ей, как они разбогатели, первым делом она поинтересовалась, расплатились ли они со своими кредиторами из Эйвонмута. Мне пришлось ответить, что нет. В ответном письме она умоляла меня вернуться и писала, что, как бы ни нуждалась наша семья, никто из нас никогда не опускался до того, чтобы вступать в деловые отношения с человеком, совесть которого нечиста, а происхождение сомнительно. Я ответил ей, что Каллингворт иногда говорит о том, чтобы вернуть долги, что миссис Каллингворт тоже этого хочет и что было неразумно отказываться от хорошей карьеры из-за того, к чему я лично не имею никакого отношения. Я заверил ее, что, если Каллингворт в будущем совершит хоть какой-нибудь поступок, который покажется мне недостойным, я тут же расстанусь с ним, и упомянул, что уже отказался от кое-каких его методов. В ответ мать прислала гневное письмо, в котором изложила все свои мысли о Каллингворте. Мне пришлось снова его защищать, я привел несколько примеров, доказывающих, что он не лишен благородства и других положительных качеств, и получил в ответ еще более раздраженное послание. Так и продолжалась наша переписка; она обрушивалась с нападками на Каллингворта, я же защищал его, и дело уже шло к серьезной ссоре. Отец мой, судя по той короткой записке, которую я от него получил, считал сложившуюся ситуацию из ряда вон выходящей и отказывался верить моим рассказам о методах работы Каллингворта и о том, какие лекарства он прописывает больным. Это двойное противостояние со стороны самых дорогих для меня людей и привело к тому, что я воспринял разрыв с Каллингвортом не так болезненно, как можно было бы ожидать. Если честно, я сам искал повода порвать с ним, но судьба решила все за меня.

Теперь о Каллингвортах. Мадам, как всегда, любезна и приветлива, но только (если мои глаза меня не обманывают) в последнее время ее отношение ко мне несколько изменилось. Не раз я случайно успевал перехватить ее взгляд, который иначе как злобным не назовешь. Да и в других мелочах начала проявляться какая-то жесткость, ранее для нее совершенно нехарактерная. Может быть, дело в том, что я слишком глубоко вторгся в их семейную жизнь? Неужели я встал между мужем и женой? Я изо всех сил, используя весь свой такт, старался избежать этого, но, увы, много раз ощущал, насколько непрочно мое положение в этом доме. Возможно, я придаю слишком большую важность женским взглядам и жестам, приписываю им определенное значение, в то время как на самом деле они вызваны лишь каким-нибудь мимолетным капризом? И все же, я уверен, мне не в чем себя винить, да и в любом случае все это скоро закончится.