Тень великого человека. Загадка Старка Манро (сборник) - Артур Дойл

«Сэр Роберт неверной походкой вошел в комнату. Губы его пересохли, лицо было мертвенно-бледным.

– Мой бедный мальчик! – слабым голосом произнес он. – Приготовься услышать худшее!

– Неужели наша лошадь пришла последней? – воскликнул молодой наследник, вскочив с кресла.

Скривившись, словно от боли, старик опустился на ковер.

– Нет, нет! – пронзительно закричал он вдруг. – Она пришла первой!»

Большая часть его текста вообще никуда не годится, и мы пришли к обоюдному согласию, что романисты из нас никудышные.

Но на этом хватит о делах домашних, которые, как ты говоришь, так тебя интересуют. Теперь я должен рассказать о той большой перемене, которая произошла в моей жизни, и о том, что ее вызвало.

Как я уже говорил, Каллингворт с каждым днем становился все мрачнее и мрачнее. Сегодня утром, когда мы шли в свои кабинеты, я вообще не смог добиться от него ни слова. Дом, как всегда, был забит людьми, но на мою долю пациентов пришлось меньше, чем обычно. Закончив с ними, я сочинил очередную главу своего романа и стал дожидаться, пока он с женой приготовится к ежедневной демонстрации проноса мешка с деньгами.

В половине четвертого они были готовы, и в коридоре раздались его шаги, через миг он с грохотом распахнул дверь в мой кабинет. Я сразу понял, что настал момент истины.

– Манро, – выкрикнул он, – эта практика летит к черту!

– То есть как? – не понял я.

– Все разваливается на мелкие кусочки, Манро. Я все просчитал и знаю, о чем говорю. Месяц назад я принимал шестьсот человек в неделю. Потом число пациентов уменьшилось до пятисот восьмидесяти, потом до пятисот семидесяти пяти, а теперь вышло пятьсот шестьдесят. Что скажешь?

– Если честно, я не вижу в этом ничего страшного, – ответил я. – Приближается лето. Люди меньше кашляют, болеют простудой и ангиной. У всех врачей в это время становится меньше пациентов.

– Все это очень хорошо, – заметил он, расхаживая по комнате, засунув руки в карманы и хмуря косматые брови. – Только я считаю, тут дело в другом.

– В чем же, по-твоему, дело?

– В тебе.

– Почему это? – изумился я.

– Ну, – сказал он, – я думаю, ты согласишься, что это довольно странное совпадение (если это совпадение, конечно), что с того дня, как на этом доме появилась вывеска с твоим именем, дела в моей практике стали идти все хуже и хуже.

– Мне очень жаль, если причина действительно в этом, – ответил я. – Чем же, по-твоему, мое присутствие вредит тебе?

– Скажу тебе честно, старина, – он неожиданно улыбнулся; в таких его улыбках я всегда замечал оттенок насмешки. – Понимаешь, многие из моих пациентов – простые деревенские люди, большей частью безмозглые. Но полкроны от безмозглого идиота ничем не хуже любой другой полкроны. Они приходят к двери моего дома и видят две вывески с разными именами. У них отвисают их глупые челюсти, и они говорят друг другу: «А их тут двое. Мы хотим к доктору Каллингворту, но, если мы войдем, нас же могут отправить к доктору Манро», и в конце концов некоторые из них вообще не заходят. А женщины! Женщинам все равно, кто ты, Соломон или вчерашний пациент психушки. Для них важно личное общение. Ты или нравишься им, или не нравишься. Я знаю, как с ними себя вести, но они не пойдут ко мне, если будут думать, что их отправят к кому-то другому. Вот чем я объясняю спад.

– Что ж, это легко исправить, – сказал я, вышел из кабинета и направился вниз.

Каллингворт и его жена пошли за мной следом. Я спустился во двор, взял большой гвоздодер и пошел к парадной двери, Каллингворты не отставали. Подцепив вывеску с моим именем, я сильным рывком отодрал ее от стены. Табличка со звоном полетела на тротуар.

– Все, теперь тебе никто не мешает, – сказал я.

– И чем теперь ты намерен заняться? – спросил Каллингворт.

– О, у меня полно работы. Об этом не беспокойся, – ответил я.

– Проклятье! – воскликнул он, нагнулся и подобрал вывеску. – Неправильно это. Давай поднимемся наверх и обсудим все.

Мы снова вошли в здание. Впереди он с огромной вывеской «Доктор Манро» под мышкой, за ним его миниатюрная жена, а за ней я, совершенно растерянный и сбитый с толку. В кабинете они сели за стол, как ястреб и горлица на одной ветке, а я, засунув руки в карманы, прислонился плечом к камину. Выглядело все совершенно обыденно и непринужденно, но я знал, что в ту секунду решалась моя судьба. До этого мне лишь приходилось выбирать одну из двух дорог, но теперь мой путь неожиданно оборвался, и мне предстояло либо пойти в обратную сторону, либо найти параллельную дорогу.

– Вот что, Каллингворт, – первым заговорил я, – я очень благодарен и тебе, и вам, миссис Каллингворт, за вашу доброту и участие, но я приехал сюда не для того, чтобы доставлять вам хлопоты или портить карьеру. После того, что вы мне рассказали, я считаю, что наша дальнейшая совместная работа невозможна.

– Ну, друг мой, – сказал он, – я и сам склонен думать, что нам будет лучше расстаться. Хетти тоже со мной согласна, только она слишком вежлива, чтобы сказать об этом.

– Будем говорить откровенно, – ответил я. – Мне кажется, мы должны понять друг друга. Если из-за меня пострадала ваша практика, поверьте, мне очень жаль, и я сделаю все, чтобы возместить вам убытки. Мне нечего добавить.

– А дальше чем планируешь заниматься? – спросил Каллингворт.

– Или подамся в море, или начну собственную практику.

– Но у тебя ведь нет денег.

– У тебя тоже их не было, когда ты начинал.

– Ну, я дело другое. Хотя, может, ты и прав. Поначалу тебе придется непросто.

– О, я вполне готов к этому.

– Ну что ж, знаешь, Манро, я чувствую, что в какой-то степени я за тебя в ответе. Ведь это я не так давно отговорил тебя принимать то предложение от пароходной компании.

– Да, жаль, что так вышло, но все равно ведь изменить ничего уже нельзя.

– Но теперь надо решить, как мы можем поправить ситуацию. Вот послушай, что я думаю. Сегодня утром я разговаривал с Хетти, и она со мной согласилась. Мы могли бы давать тебе один фунт в неделю, пока ты не станешь на ноги. Так тебе проще будет начать свое дело, а деньги вернешь, когда сможешь.

– Спасибо, это очень любезно с вашей стороны, – сказал я. – Если вы не требуете немедленного ответа, я бы хотел немного погулять и все обдумать.

Так что сегодня Каллингвортам пришлось самим проносить их денежный мешок через докторский квартал. Я же пошел в парк, сел на скамью, закурил сигару и все хорошенько обдумал. Сначала на меня накатила тоска, но потом приятный воздух, запах весны и начавших распускаться цветов снова вернули мне хорошее настроение. Прошлое письмо я начинал писать, глядя на звезды, а это хочу закончить в окружении цветов, потому что, когда у человека скверно на душе, он редко имеет таких спутников. Большинство приятных вещей в этом мире – от женской красоты до вкуса персика – являются своего рода приманкой, нужной Природе для того, чтобы соблазнять своих глупых пескарей. Люди ведь должны есть, должны размножаться, вот они и устремляются по указанной дорожке, думая, что доставляют себе удовольствие. Но за запахом и красотой цветов не скрывается никаких крючков, они прекрасны просто так, без всякого затаенного смысла.

Итак, я сидел в парке и думал. Вряд ли Каллингворт поднял тревогу из-за такого мизерного уменьшения количества пациентов. Нет, из-за этого он не стал бы отстранять меня от своей практики. Несомненно, я каким-то образом стал мешать ему в его домашней жизни, а работа – не более чем благовидный предлог, необходимый, чтобы отделаться от меня. Как бы то ни было, с моими мечтами об успешной карьере хирурга, которая развивалась бы параллельно с его медицинской практикой, можно было распрощаться навсегда. По большому счету, учитывая недовольство матери и не прекращающиеся последние несколько недель ссоры с ним, нельзя сказать, чтобы я был сильно огорчен. Напротив, где-то поглубже диафрагмы я неожиданно почувствовал приятное щекотание. Стая грачей, галдя, пролетела у меня над головой, и меня вдруг накрыло теплой волной счастья.

По дороге домой я задумался над тем, как мне ответить на предложение Каллингворта. Деньги это небольшие, но было бы безумием отказываться от них, ведь все, что мне удалось накопить, работая у Хортона, я отправил домой. Всего у меня за душой было шесть фунтов. Подумав, я пришел к выводу, что для Каллингворта при его огромных доходах эта сумма не делала погоды, в то время как для меня это были большие деньги. Вернуть их ему я смогу самое меньшее через год. А может быть, мне повезет, и я вообще смогу обходиться без его помощи. Действительно, только из-за его посулов относительно моей карьеры в Брадфилде я отклонил выгодное предложение пароходной компании. Следовательно, если я какое-то время буду принимать его помощь, в этом не будет ничего зазорного. Дома я объявил ему, что принимаю его предложение и одновременно поблагодарил за великодушие.