Бегущая в зеркалах - Л. Бояджиева

В этих огненных язычках остались его отец и брат, его школьные друзья и дворовые соседи, его спортивные соперники, толстозадый филателист Марик-очкарик, киношный «мазила» Толяныч – все те, кто, не ведая того, стали героями. Здесь была и часть его, Остапа, души, призывая другую, живущую, к действию. Его совесть, обостренное чувство гражданского долга, заложенное с детства, требовали подвига во имя Добра и Справедливости – понятий для Остапа всегда высоких и незыблемых.

…А потом, обойдя сложным маневром бдительную «переводчицу», Остап и Дани попали за пышно декорированный фасад. Город вытянулся вдоль Волги на семьдесят пять километров, и две трети из них представляли собой бесконечное серое поле без садов и деревьев, без каменных стен и оград. Кладбищенское уныние курганчиков-землянок, оглаженных суховеями, тянулось к степному горизонту, рассекаемое трещинами глубоких оврагов. Люди, выныривающие откуда-то из глиняных недр, казались великанами, а школьницы – в белых праздничных фартуках, – весело болтавшие у остановки районного автобуса среди этого «захоронения» живых героев Сталинграда, привели Дани в состояние шока.

Мать Остапа умерла пару лет назад, могилы ее он так и не нашел. Зато увидел каменного Кастро у памятной ему школы, получившей, по гордому заявлению директора, специальный фонд из Общества дружбы на сооружение бюста герою кубинской революции, и с горечью отметил, что стал, таким образом, невольным анонимным инвестором Острова свободы.

Остап не стал снимать на пленку город землянок, не смог: это была его личная боль и его позор. Он отвел душу на волжских пейзажах и грандиозном мемориале Мамаева кургана. В эти минуты, среди запечатленной в камне памяти о войне, о ее героях и подвиге, он был лейтенантом Гульбой, он был среди тех, кто ушел, кто спас от врагов эту землю. Охваченный небывалой жаждой деятельности, подвига, готовностью принести себя в жертву, Остап пребывал в смятении. Как помочь этим победившим героям, покорно захоронившим себя в землянках, оплачивающих своим трудом, богатством отвоеванной земли гигантскую, смертоносную военную индустрию? Как помочь этим родным людям – этим девочкам в белых передниках, этим женщинам-стукачам, заслоняющим грудью свою беду от циничных иностранцев, этим пьяницам работягам, заваливающимся после смены в пыльный придорожный бурьян? Как помочь этому могучему, щедрому, великодушному, слепому, одураченному народу? Остап не знал. Он лишь верил, что никогда ничего не забудет, что везде и всегда останется сыном этого города, камень от развалин которого он тайно увез с собой.

3

Вернувшись в свою комфортабельную и опасную европейскую жизнь, Остап еще крепче сжал зубы и кулаки, подключившись к горячей чехословацкой зоне.

«…Наиболее агрессивные силы международной реакции, опираясь на военный и разведывательный аппарат НАТО, всемерно поддерживают контрреволюцию в Чехословакии, рассчитывая вырвать эту страну из социалистического содружества», – писала советская пресса, преувеличивая силы противника, но и почти не искажая сути.

ИО было известно, что в советских верхах, потерявших надежду подчинить себе вышедшие из-под контроля «антисоциалистические» силы, готовится решительный удар. Работающий в Праге в качестве корреспондента Франс Пресс друг и многолетний соратник Остина по ИО Натан Камм, должен был обеспечить информацию о предстоящей акции СССР в среде чешской интеллигенции через «Клуб 231», возглавивший оппозицию КПЧ. «Процесс реформ необратим», – успокаивали себя антикоммунисты, рассчитывая на поддержку народа и мировой общественности.

И вот Натан лежал перед Остапом, белый как полотно от потери крови, с затихающим, обессиленным сердцем. Сбросив столбнячное оцепенение, Браун начал действовать быстро и собранно, мгновенно просчитав план действий.

Во-первых, Натану необходима срочная медицинская помощь, во-вторых, его появление на острове и во Франции необходимо сохранить в тайне. Исходя из этих двух соображений, Остап принял решение доставить Натана в клинику, находящуюся в предгорьях Альп. Этот небольшой, затерявшийся среди холмов санаторий принадлежал доктору Леже, дважды помогавшему Брауну. Занимался профессор Леже в основном специфической, полулегальной деятельностью, связанной с ортопедией и лицевой пластикой. Клиника оказывала клиентам довольно интимную помощь – в тех случаях, касающихся в первую очередь актеров и государственных деятелей, когда усилия медиков не должны были получать широкой огласки. Но прежде всего раненому, перевязанному вплоть до живота набухшими кровью бинтами, необходима была срочная медицинская помощь.

…«Виктория» дрейфовала неподалеку от Канн, когда послышался зуммер приемника. Вся компания, расположившаяся на палубе, потягивала божоле, любуясь пляшущей на воде дорожкой от кормового прожектора.

– Кто это там вспомнил о нас? – удивился Дани, направляясь в рубку.

Вернувшись через несколько минут на палубу, он выглядел так озадаченно, что все поняли – случилось нечто непредвиденное.

– Внимание, девушки, ситуация несколько меняется. Сейчас мы высаживаем вас, крошки, в порту и договариваемся о скорой пылкой встрече. Я же, с господином Динстлером вызван на срочный деловой консилиум.

Оставив девушек на набережной, Дани развернул яхту и помчался к острову Брауна.

4

Уже через сорок минут Йохим, размотав бинты, обнаружил на теле мужчины две огнестрельные раны, одна из которых, чуть выше левого подреберья, могла оказаться слишком серьезной. Воспользовавшись вполне профессионально составленной аптечкой Брауна, он сделал внутривенный укол адреналина, стимулирующего деятельность обессиленного потерей крови сердца, подключил кислородную подушку и сформулировал прогноз:

– Если в ближайшие полчаса пострадавший не окажется на операционном столе, последствия могут быть очень печальными.

Пришлось рискнуть – спешно погрузить носилки в маленький вертолет Брауна и взять курс прямо на каменистые предгорья.

Арман Леже, предупрежденный по телефону, встречал их. Больной тут же проследовал в операционную. Учитывая секретность ситуации и пожелание Брауна не включать в круг осведомленных лишних людей, состав медперсонала, собранный в операционной, был самым минимальным. Ассистировать Леже пришлось доктору Динстлеру.

С того мгновения, как Йохим увидел побелевшее лицо вверенного ему Остином Натана, эйфорическая активность не покидала его. Йохим буквально клокотал энергией, переодеваясь и моя руки, а повязанная ему сестрой марлевая маска подействовала как взмах дирижерской палочки: к операционному столу ассистент вышел с гордо развернутыми плечами, как Марио Ланца, готовый к своей коронной арии. Не отдавая себе отчета, он скоро завладел ситуацией, взяв на себя ведение операции. Арман Леже, практиковавший не одно десятилетие, впервые столкнулся с такой уверенной силой и безошибочной интуицией молодого хирурга, что счел возможным доверить ему ведение операции.