Общество сознания Ч - Александр Сегень

- Вот я и знаю, что в основном в Китае, - кивнул отец-основатель. - А на китайца ты совсем не похож. И мусульманин.

- Правильна, мы, дунгане, асновном псе - мусульман.

- Кого только нет в нашем княжестве, - покачал головой Виталик. Полный интернационал. Так и надо.

- Интернационалист нашелся! - фыркнула княгиня.

- Интернационал-то ладно, - вздохнул Ревякин. - Он нам пока не мешал, а вот брожение мнений началось - это хуже. Хочу доложить о зорянках.

Он стал рассказывать о зародившемся в княжестве сепаратизме, искоса поглядывая на свою бывшую жену и все больше убеждаясь, к кому она так стремится. "Что за вспышка ее обуяла! - думалось Владимиру Георгиевичу с горечью. - Доигрались мы с этой чертовой ублиетткой!"

- Не хочется сейчас об этом, - вдруг перебила отца-основателя княгиня Жаворонкова. - Расскажите лучше что-нибудь о мире птиц, Владимир Георгиевич.

- О мире птиц? - Ревякин малость взбодрился. Если она его просит рассказать о мире птиц, стало быть, он еще не полностью забыт ею как мужчина. - Мир птиц... - мечтательно промолвил он. - Мир птиц многолик и прекрасен. Подобно совершенным и ярким бабочкам, птицы украшают нашу жизнь, наши леса, горы, луга, сады и парки. Птицы неизменно сопровождают нас на всех дорогах жизни. Стоит лишь оглянуться, вслушаться в таинственную тишину весеннего леса, и мир необычных, часто волшебных звуков открывается перед нами. Манит, на всю жизнь увлекает нас бесконечным разнообразием сверкающих красок, движений и звуков. А как нас завораживает песня невидимого в весеннем сверкающем небе жаворонка! А в дремучем лесу очаровывает песня таинственной синехвостки. В сумраке речных зарослей до глубины души потрясает песня обыкновенного соловья. И это первое потрясение никогда не проходит бесследно. Нужно лишь, чтобы эта встреча состоялась как можно раньше. Весенняя песня птиц доступна и понятна для каждого живого существа на Земле. Подобно музыке Моцарта, Чайковского, Грига. С самого своего появления человек жил в окружении птичьих песнопений. Они тревожили его, звали за собой в неведомые леса и горы, долины и степи - за линию горизонта, где тысячелетиями чудилась человеку неоткрытая страна вечной весны, счастья и обновления. Эта светящаяся радужными красками даль манила. Подобно гигантской хрустальной чаше, она до краев была наполнена волшебными звуками крошечных и доверчивых созданий, готовых петь и всегда быть рядом. Эти крошечные существа, живущие всюду, радующиеся каждому дереву и кусту, каждому блюдечку чистой воды, каждому ручейку, живущие в великой гармонии с весенними лазурными небесами, белоснежными облаками, с полями и лесами, полными ярких цветов, сами по себе бесконечно разнообразные и прекрасные, дарят нам волшебное и неповторимое чудо - свои удивительные песни...

- Стоп! - воскликнула вдруг княгиня Жаворонкова.

Виталик мгновенно затормозил.

- Да не ты стоп, - засмеялась княгиня. - Ты езжай дальше.

Машина снова поехала.

- Отец-основатель, - повернулась Катя к своему бывшему мужу, наизусть вступительную статью выучили?

Все существо Ревякина залилось горячей лавой стыда. Он действительно выучил вступительную статью Геннадия Симкина из книги "Певчие птицы". Она ему очень нравилась, и он готовил ее для такого случая, как сейчас. Но кто бы мог подумать и предположить, что Катя удосужится прочесть эту вступиловку!

- А я-то думаю, - говорила она, - откуда это мне знакомо? А когда ты добрался до блюдечек чистой воды, тут-то меня и осенило. Ведь я как раз недавно читала эту книгу... Забыла фамилию автора... Фимкин? Синичкин?.. Ну не важно. Я еще когда читала там вступительную статью, подумала о том, что ты, бывает, с такой же любовью и так же складно рассказываешь про птиц. А оно, оказывается, вот как все просто объясняется! Володь, ты что, всегда мне тексты из чужих книг наизусть на уши вешал?

- Ты не поверишь, - промямлил Ревякин намертво пересохшим ртом, - но это со мной впервые. Статья Симкина так запала в душу, что сама собою выучилась наизусть. Это плохо?

- А я с наслаждением слушал, - заметил Виталик.

- А тебя никто не спрашивает, - огрызнулась на него Катя.

- А я и ничего, - съежился слуга. - Вы мне, главное, скажите, как дальше ехать.

- Владимир Георгиевич! - толкнула отца-основателя княгиня Жаворонкова. - Ямщик интересуется, куда гнать лошадей.

Ревякин в этот миг особенно остро переживал свой стыд. Больше всего его прижгло, что холуй вдобавок взялся за него заступаться. И он буркнул в ответ на толчок Катиного локтя:

- Я-то откуда знаю! Ваша была затея ехать.

- Здрасьте! - уже сердито воскликнула княгиня.

Тут Ревякина бросило из жара в холод. Прокол за проколом! Он спохватился, что и впрямь должен был знать дорогу, поскольку Белокуров ему показывал план, как ехать к попу. Да вот, как назло, план этот почему-то полностью выветрился из головы Владимира Георгиевича. А Катя продолжала сердиться:

- Володь, ты что, офонарел? Ты же говорил, тебе все разъяснили! Эй! Проснись, жаворонок!

- Прошу вас не разговаривать со мной подобным тоном! - вдруг не выдержал и закричал Ревякин. Хотя, возможно, это ему только показалось, что он закричал, а на самом деле просто немного повысил голос.

Он стал пытаться лихорадочно вспоминать хоть что-нибудь из плана, показанного ему Белокуровым, но в голове его крутились какие-то мальчики, только что не кровавые.

- Виталий, сколько раз тебе велено было завести карту Тверской области! - ругнул он княжеского холуя.

- Так есть же! - обиженно откликнулся Виталик. - Чинмин, достань из бардачка карту. Только никакой Тверской области нет. Она до сих пор Калининская. Вот так вот! Получите!

Он протянул отцу-основателю карту, полученную из бардачка с помощью дунганина Чинмина. Развернув ее, Ревякин стал, потея, рыскать глазами в поисках чего-то похожего на план Белокурова. Ничего не просматривалось. Его опять бросило в жар. Плюнуть на все, выйти из джипа, голоснуть и - на попутке в Москву!

- Ну? - нетерпеливо спросила Катя.

Тут на карте мелькнуло что-то спасительное. Еще немного порыскав, Владимир Георгиевич ткнулся наконец взглядом в слово "Девчата". Точно! Никакие не мальчики, а именно "Девчата", а от "Девчат" вправо до села Радость.

- Так, Владик... Тьфу ты! Виталик, смотри сюда.

Объяснив холую дорогу, Ревякин мрачно умолк. Долго ехали в полном молчании. Потом Виталик включил радио, по которому пели "Мне малым-мало спалось" вперемежку с пошлой американщиной. Какой-то музыкальный шутничок подкузьмил. Стало еще противнее, и Ревякин рявкнул:

- Выключи!

Холуй выключил с большой неохотой и, словно в отместку, остановился через десять минут, чтобы целых полчаса что-то там чинить в моторе. Покуда проходила починка, Владимир Георгиевич вышел размяться и сходить по нужде. Уже стояла ночь. Ревякин вдохнул полной грудью и с наслаждением ощутил отсутствие запаха ублиеттки.

- Господи помилуй! - ни с того ни с сего вырвалось у него. Он подумал о том, что едет к православному священнику, он - солнцепоклонник, можно сказать - язычник.

Когда поломка была устранена и они снова двинулись, отец-основатель спросил:

- Ваше высочество, вы хоть умеете правильно креститься?

- Умею, - ответила Катя хмуро. - Справа налево. Так?

- Так.

Больше они не сказали ни слова, покуда не приехали. Село священника называлось не Радость, а Радоницы. Луна еще не взошла, звезды светили сквозь кудрявчатую облачность, слабо освещая окрестности маленького села: кладбище, избы, храм, показавшийся каким-то необычайно большим и высоким. До полуночи оставалось пятнадцать минут. У входа на кладбище стоял автобус ЛАЗ обтекаемой формы, из которого еще выходили старушки и поспешали к храму.

- Сервис! - обратил на это внимание Виталик. Он пристроил княжеский джип неподалеку от автобуса.

Ревякин выбрался наружу, подал руку княгине, которая, спрыгнув на землю, весело тряхнула волосами и сказала:

- Какой величественный храм! И как здесь легко - будто вот-вот взлетишь.

Отец-основатель на это лишь тихонько хмыкнул и стал оглядываться по сторонам в поисках сегодняшних недолгих гостей княжества. Но они, вероятно, были уже в церкви.

- Можете остаться в машине, - кинула Катя слуге и телохранителю. Чинмин мусульманин, а ты, Виталька, поспи.

- Я должен, - возразил телохранитель, уже стоя наизготовку, будто они приехали не на Пасху, а на "стрелку". Только что пистолета не выхватил из-под мышки.

- А я посплю, - сказал Виталик. - У них своя Пасха, у меня - своя.

Отец-основатель зевнул и подумал, что он, пожалуй, посмотрит крестный ход, постоит немного в храме да и тоже придет в джип дрыхнуть. Он двинулся следом за княгиней и охраняющим ее дунганином, отставая от них шагов на пять. Слева и справа поплыли кладбищенские кресты и оградки, кое-где пирамидки с пятиконечными звездами, но мало, потом справа потянулась стена храма, от которого веяло чем-то грозным, жутким, способным раздавить маленького отца-основателя, - недаром в школе говорилось, что большие храмы строились нарочно, дабы подавлять человеческую личность. Ревякин усмехнулся, вспомнив свою учительницу истории. Она сама была такая монументальная, что подавляла собой личность своих учеников. И имя у нее было какое-то громоздкое, под стать телесному изобилию.