Путь, исполненный отваги - Дмитрий Беразинский

— Спасские ворота, работаем дубинами, — приказал он, — там только двое.

— Командир, — тихо сказал Петя Листьев, — бля, не могу я в этих идиотов из автомата пулять! У них ведь только топоры!

— Верно, старшина, — зло проговорил Костя, — и я тут полностью с тобой согласен. Но лучше тихо прибить десяток, чем громко сотню.

— Тоже верно, — процедил Петя, — ну что ж, во имя справедливости!

— And justice for all![26] — буркнул Иннокентий. — Меняю губную гармошку на пулемет «Максим».

— В колонну по одному становись! — скомандовал старший лейтенант. Бойцы навострили уши в ожидании следующей команды.

— Приготовиться к бегу! — неожиданно произнес Костик. Опешившие парни моментально расстегнули верхние пуговицы.

— Бегом марш!

Оторопевшие стрельцы наблюдали, как из темноты появилась ровная линия людей, одетых в странные одежды и бегущая под одобрительные возгласы старшего:

— Резче! Держать темп! Держать дистанцию! Здорово, служивые!

Вместе с этой фразой на выдохе последовал удар дубинкой по затылку — хорошо приложившись, таким ударом можно как минимум оставить человека навечно слепым. Одновременно Денис Булдаков нанес удар другому стрельцу, стоящему слева. Оставив после себя два распластанных тела, странная команда побежала дальше, минуя покосившиеся избы приказов и стены Благовещенского собора.

На красном крыльце государева дворца стояло несколько рейтар — стрельцам святую святых охранять не доверяли. Немцы негромко переговаривались между собой, стараясь беседой скоротать оставшиеся несколько часов дежурства. Заметив незнакомых людей, они похватали заряженные мушкеты и прицелились в силуэты людей, выплывавших из туманного утра.

— Дьявол! — выругался Константин и отдал команду: — На поражение!

Колонна мгновенно перестроилась в цепь и заговорили пистолеты-пулеметы «Вихрь» — оружие, взятое из запасников Базы. Высокие пробивные способности пуль пистолета-пулемета позволяют пробивать на расстоянии в двести метров бронежилет из тридцати слоев кевлара и двух титановых пластин, толщиной по полтора миллиметра. Либо, соответственно, пробивается шестимиллиметровая стальная пластина с сохранением убойной силы за преградой.

Кирасы рейтар не были рассчитаны на патрон СП-6, и хотя на оружие были навернуты глушители, уменьшающие начальную скорость пули, с тридцати метров эти. самые пули кирасы остановить не смогли. Восемь рейтар нашли успокоение на красном крыльце, а шестерка бойцов, сменив магазины, ворвалась во дворец.

Стража уничтожалась быстро и беспощадно, выскакивающие из-под лестниц и темных чуланов карлики и шуты ногами и прикладами водворялись обратно, пытавшаяся мешать челядь была согнана пинками и дубинками в пустую кладовую и заперта там.

Льва Кирилловича Нарышкина и Петра Матвеевича Апраксина выволокли из опочивален и притащили в Грановитую палату. Туда же вскоре привели и царицу Евдокию. Царевича Алексея решили не будить — пусть восьмилетнее дитя поспит.

К шести часам утра все было кончено. Полк Ревенантов Эрнесто Че Гевары по сквозному каналу был переправлен с лайнера «Ястребов», курсирующего у берегов Эстляндии. Че Гевара, заросший бородой мужик, доложил Константину о своем прибытии и попросил дальнейших указаний. Вместе с полком Че Гевары извращенец Пол Пот перебросил на территорию Кремля и две БМД вместе с механиками-водителями. В дизтопливе недостатка не было, так как скрытое хранилище располагалось как раз у Рейтарского приказа.

— Стеречь строго, наблюдать, — не полез за мыслями в голову Костя, — в Кремль отворить лишь Спасские ворота. Всех впускать, никого не выпускать. И вообще, не выходить за радиус квадрата своей зоны! Ясно?

Че Гевара молча кивнул и поспешил на Кремлевскую площадь — давать инструкции. Волков же по рации связался с отцом и сообщил, что Кремль взят.

— Отличная новость, сынок! — обрадовался Андрей Константинович. — Мы с Софьей Алексеевной по тихой грусти сейчас будем. Пока излишнего оживления в Москве не замечено?

— Откуда то оживление, господин полковник? — засмеялся Костя. — Народ тут харю за ворота высовывает лишь после того, как к заутрене позвонят.

— Ладно, до встречи, старлей! — буркнул в трубку отец и дал отбой.

Костя засунул рацию в нагрудный карман, застегнул клапан, а затем обратился к плененным людям, как будто в первый раз увидел:

— Ну, что, господа и дамы? Нацарствовались, пора и честь знать... А, господин Нарышкин? Лев Кириллович, не прячь харю-то! Ты ж у нас первый министр... Скажи чего!

— Государыня повыше меня сидит! — буркнул опухший ото сна дядя царя. — Я знать вас не знаю, чьи вы люди и чего хотите.

— Ого! — воскликнул Костя. — Мужик за бабью юбку прячется! Ах, извините, министр за царскую мантию! А вы спрашивали царицу, когда немцам на откуп торговлю вином отдавали и казну — в свою кубышку? Сопишь, глист дрессированный!

Лев Кириллович ничего не соображал. Во-первых, он поздно лег почивать, а накануне пьянствовал с торгашами из Кукуя, а во-вторых, соображал он вообще туго. Больше жил интуитивно, чем по уму и логике. Евдокия Федоровна тоже не отличалась большим умом. Существовала на примитивных желаниях: кушать, спать, любить — голая физиология. Правда, со времени смерти Натальи Кирилловны проснулась в ней еще одна жажда — жажда управления. Но не имея ни навыков, ни образования, ни просто житейской смекалки, она в роли владычицы смотрелась и вовсе прискорбно.

Единственным из этой тройки, кто представлял для наших героев интерес, был Петр Матвеевич Апраксин, кто пошел за Петром, дабы не пойти за сестрой Марфой — женой царя Федора Алексеевича. Сестра его была заключена в Успенском монастыре, где проводила свое время в грусти, печали и одиночестве, поскольку, как и Софье Алексеевне, сношения с внешним миром были ей запрещены.

— Петр Матвеевич, с вами разговор будет особый, — тихо сказал старший лейтенант, — вы можете сесть вон на ту скамью. Позже с вами поговорят.

— Кто? — настороженно спросил будущий граф.

— Одна ваша хорошая знакомая, — ответил парень.

— Софья? — вздрогнул Апраксин.

Костя лишь усмехнулся. В палату вошло несколько Ревенантов и их старший отрапортовал, что сеньор Че Гевара отправил их в распоряжение старшего лейтенанта Волкова.

— Очень хорошо! — сказал Костя и отправил их всех на экскурсию по дворцу. Необходимо было точно выяснить, что никого из посторонних нету в этой системе теремов — скоплении деревянных и каменных зданий, соединенных лестницами, коридорами и галереями.

В Грановитую палату быстрым шагом вошел дьяк Иванов.

— Константин Андреевич, царевна и господин полковник у Красного крыльца! — произнес он взволнованно.

— На караул! — скомандовал он пятерым своим бойцам, а сам двинулся навстречу прибывшим.

Сойдя с лестницы, он невольно подавил возглас удивления. Впереди шел полковник, наряженный в парадную форму старого образца для ВДВ — синий костюм, золоченые погоны с аксельбантом, белая рубашка и надраенные до зеркального блеска сапоги. Справа на портупее болталась парадная офицерская шашка — пять кило тупого бесполезного металла плюс ножны. За ним шла Софья Алексеевна в атласном наряде ослепительно белого цвета. Волосы ее были убраны под сеточку, состоящую из нескольких ниток жемчуга. Под руку она держала Ростислава, облаченного в черный смокинг с непременной бабочкой на шее. Бабочкой, естественно, из черного бархата. За ними величественно шагали в парадных одеждах будущие министры — надежда и опора Русского государства: князья Одоевский, Глинский. Барятинский да боярин Басманов.

Строевым шагом Константин подошел к отцу и доложил:

— Товарищ полковник, ваше приказание выполнено! Арестованных трое: Лев Нарышкин, Петр Апраксин да царица Евдокия, великая якобы.

— Благодарю за службу, капитан! — улыбнулся Андрей Константинович, — Что-то ты засиделся у меня в старлеях... Софья Алексеевна, прошу вас!

Софья, гордая и величественная, пошла впереди. Остальные неспешно тронулись за ней. Войдя в Грановитую палату, она шумно вздохнула и, пробормотав: «Спасибо тебе, Господи», подошла к невестке.

— Ну, здравствуй, Дуня! — тоном оперуполномоченного сказала она.

— Здравствуй, Софья, — тихо ответила Евдокия.

— А где же мой племянник? — спросила пока еще царевна.

— Алешка спит, — сказала пока еще царица. — Софья, ты же ничего с дитем не сделаешь, Софья, обещай мне!

— Я с детьми не воюю, что бы там ни думал мой братец! — фыркнула Софья Алексеевна. — А с тобой... Тебя Петруша все равно по возвращении собирается в монастырь отправить... Такие вот дела, Дуня.

— За что? — ужаснулась Евдокия. — Я ведь родила ему сына... Двое родились мертвыми, но ты ведь знаешь, что это не моя вина!

— Знаю! — спокойно сказала Софья. — Кровь у моего братца дурная — это всем известно. Ладно. Позже решим, что с тобой делать. Иди к сыну.