Ричард Длинные Руки - Король-консорт - Гай Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словно с другого континента донесся искаженный голос, в котором я с трудом узнал голос аббата:
— Брат паладин... пора...
Я расстегнул ремни, волна сладкого ужаса прокатилась по телу еще до того, как пальцы коснулись короны. В кончики стрельнул мучительно острый, отвратительно приятный холод. Задержав дыхание, я ухватил за обод и потащил наружу, и снова то странное ощущение, словно в руке горный хребет, а то и вся тяжесть Земли, и в то же время у меня на ладони абсолютно невесомая вещь.
Аббат напрягся, отец Велезариус вскрикнул в ужасе, а отец Ансельм закрыл глаза ладонью и присел, втянув голову в плечи. Только Ромуальд попытался сделать шаг в мою сторону, но его отшвырнуло к стене.
— Нет, — услышал я слабый голос потрясенного аббата, — это слишком для нас... брат паладин... положи обратно... сейчас же!
Последние слова он почти выкрикнул, ибо мои руки сами по себе поднимают корону выше и выше, пока не оказались на уровне головы.
— Верни обратно, — проговорил аббат хриплым голосом. — Верни... мир погибнет...
— Нет, — прорычал я, могучее и никогда не испытываемое наслаждение тугими волнами вдет от кончиков пальцев, прокатывается по телу и наполняет все мое существо мрачным ликованием. — Нет... Это мое!
Отец Велезарий беззвучно открывал рот, но неведомая сила прижимает его к полу, где уже распростерся, словно лишенный костей, отец Ансельм.
— Клянусь, — донесся сквозь грохот кипящей в моих жилах крови голос аббата, — завтра ты возложишь на себя корону... Потерпи... и позволь приготовить торжество...
— Зачем это мне, — проревел я так мошно, что погасли свечи, а по келье пронесся ледяной ветер, — когда я уже сам...
Ладони с короной пошли вниз, я чувствовал неизъяснимое древнее наслаждение и предчувствовал сладостный момент, когда обруч плотно сядет на голову, и вся мощь и власть Повелителя Двух Миров войдет в меня и наполнит восхитительным счастьем всеобщего разрушения...
Я не услышал рычания и не увидел стремительно мелькнувшего тела, но острая боль заставила вскрикнуть. Я упал, подмятый чудовищно сильным зверем, что вжал меня в пол и тянется острыми клыками к моему горлу.
Рядом слышались испуганные крики, шум, грохот, лязг, я с трудом перевернулся на живот и спрятал горло, но чудовище не стало прокусывать мне шею и становую жилу, как обычно делают хищники, догнавшие жертву, и я наконец понял, что это Адский Пес снова помешал мне надеть темную корону.
Он часто и хрипло дышит, прямо передо мной зияет распахнутая дверь в коридор, скособочилась и висит на одной петле, аббата не видно, а отец Велезарий и отец Ансельм со странно закопченными лицами, словно весь день раздували затухший костер, горестно смотрят на остатки посохов: у отца Велезария осталась половина, у отца Ансельма и того меньше, древки почернели, а концы обуглились.
Отец Ромуальд усадил аббата обратно в кресло и приводит его в чувство. Я протянул руку, чтобы потрепать с благодарностью Бобика, но рука прошла сквозь его тело. Он лизнул мне пальцы, я успел ощутить горячий язык, но в следующее мгновение растворился в воздухе.
— Где, — прошептал я, — корона?
Оба часто и хрипло дышат, хватая воздух широко распахнутыми ртами, ответить не в силах, зато от противоположной стены раздался суровый голос отца Ромуальда:
— В твоей сумке.
Я оглянулся в удивлении, прямой и напряженный, как тетива на композитном луке, он держит ладони на плечах сидящего в кресле аббата, а тот выглядит там полным сил полководцем, а не дряхлым старцем.
Отец Велезариус, отдышавшись, прохрипел:
— Спасибо твоей божьей собачке... как только выбила корону из твоих рук, мы посохами в твою сумку...
— Кто бы поверил, — сказал отец Ансельм зло, — святое дерево посоха, выструганного из креста, на котором распяли Христа, не выдержало прикасания к этому... этой...
Я отстраненно подумал, что никто даже не среагировал на призрачную собаку, что каким-то чудом на короткое время становится реальной.
— Искренне сожалею... но то был не я...
— А кто? — спросил отец Ромуальд свирепо.
— Какая-то сила, — признался я, — что во мне. Отец настоятель, мне послышалось, что вы сказали...
Аббат ответил все еще сильным голосом, но идущим на спад, словно тоже быстро стареющим:
— Да, я это сказал.
— Это... чтобы обмануть... ту темную силу?
Он покачал головой.
— Нет.
— Но... как же...
Отцы Велезариус и Ансельм смотрели на него в изумлении и страхе. Аббат произнес устало:
— Все равно та мощь скоро возьмет над тобой верх. В следующий раз ты совершенно бездумно вытащишь корону и наденешь. И никакая собачка тебя не остановит. Потому... нужно сделать шаг навстречу.
Я ощутил холод в теле, что пронизал до мозга костей. Одно дело клеймить их за трусость перед Маркусом и призывать не прятаться от опасности, другое дело самому вот так выйти и выдержать удар, не говоря уже о том, чтобы осмелиться нанести ответный.
Стараясь не выказывать терзающего меня ужаса и жажды снова раскрыть сумку, я застегнул ее на обе пряжки и постарался вообще отвернуться.
— Сделаю все, — сказал я аббату, — что скажете. Я верю... у вас получится.
Он покачал головой.
— Нет.
Я насторожился.
— А что...
— Получиться должно у тебя, — ответил он невесело. — Потому завтра решится... быть нам или не быть.
Он произнес это просто, как будто речь только о нем, и так уже старом, да еще о Велезариусе и Ансельме, тоже битых жизнью и старых, однако я с холодом во всем теле ощутил, что завтра станет ясно, быть или не быть Храму Истины... а также всему нашему миру.
На миг в глазах стало темно, а под ногами пусто, словно падаю в глубины бездонного космоса.
Я перевел дыхание и сказал чужим голосом:
— Отец настоятель... все понимаю... я проведу эту ночь в молитве.
Он перекрестил меня и произнес ровным голосом:
— И не ропщи. Господь испытывает не грешников, а праведников.
Я поклонился.
— Спасибо, отец настоятель.
— Иди, — сказал он. — А мы подумаем, как и что сделать.
Возможно, ход мыслей аббата проще, чем я думаю. Маркус все равно все сметет с лица земли и уничтожит человечество, так почему не рискнуть с темной короной Повелителя Двух Миров? В случае неудачи мир всего лишь будет уничтожен на несколько недель раньше...
Но в случае удачи, пусть и маловероятной, появляется некий дополнительный шанс, хотя и непонятно какой, а также непонятно, появляется ли...
В страхе и смятении я побродил по залам, в келью возвращаться невыносимо, вытащился из головного здания на двор, где яркое солнце, свежий, но теплый воздух, ветерок, а монахи, как робкие мыши, ходят вдоль стен, опустив головы и пряча руки в длинных рукавах.
Я отметил, что во дворе нет привычных колодезя и множества телег, на которых привозят все необходимое, начиная от дров и заканчивая мукой и мясом.
Только успел вспомнить, откуда берут воду, как со стороны ворот послышался хриплый рев боевого рога, затем трубный голос брата Жака, створки заскрипели, распахиваясь сразу обе, чего не делали для меня, и во двор на рысях въехал на прекрасном белом коне рыцарь в сверкающих белых доспехах.
Монахи, позабыв о приличествующей сдержанности, радостно закричали, а рыцарь красиво улыбался и вскидывал над головой правую руку, не выпуская из левой повод. На белом полотнище груди я рассмотрел еще издали большой красный крест, как и на щите.
Два монаха переглянулись, один спросил озадаченно:
— Это что же... уже пора?
— Ну да, — ответил второй. — Четыре месяца прошло!
Тот охнул, покрутил головой.
— Как быстро время летит...
И вроде бы ничего особенного не сказано, но я ощутил, что красный крест на груди и на щите как-то связаны с тем, что «уже пора», рыцарю что-то предстоит, а он, как верный слову и чести, не может не прибыть в опасный для кого-то момент.
Он снял обеими руками шлем и передал одному из монахов, солнце осветило красивое юное лицо Сигизмунда, исполненного мужества и стойкого благородства.
Я помахал с крыльца рукой, он засмеялся звонко, кивнул и, соскочив на землю, быстро пошел ко мне. Не знаю, собирался ли он преклонить передо мной колено, я давно освободил его от вассальной присяги, но ему как будто нравится демонстрировать рыцарскую верность сюзерену, потому я шагнул вперед и быстро обнял.
— Рад тебя видеть, Сиг!
— Сэр Ричард, а как счастлив я...
— Пойдем ко мне, — предложил я. — Или тебе нужно доложиться аббату?
Он покачал головой.
— Аббат знает.
— Тогда ко мне, — решил я и втайне порадовался, что хоть кто-то в монастыре меня слушается, так как Сигизмунд беспрекословно пошел рядом со мной. — Расскажешь, что у тебя за труды...
— Что мои, — возразил он живо. — Представляю, какие битвы ведете вы, сэр Ричард!