Опасайтесь бешеного пса - Валерий Воскобойников

— Апполинария Сидоровна, — сказал он, — откройте, пожалуйста Валентин Петрович дома?

Имя и отчество названные незнакомым человеком, всегда располагают к нему, подчас напрасно.

За дверью завозились. Наконец она отворилась, разумеется, удерживаемая цепочкой. В образовавшейся щели возникло лицо. Тетя Паня оказалась точно такой, какой Дмитрий себе ее представлял.

— А он вам зачем? — поинтересовалась она.

— Я звонил ему вчера, мы договорились о встрече. Я следователь. — Самарин помедлил, наблюдая, какую реакцию вызовет это сообщение у тети Пани. Реакции не было. — Вот мое удостоверение. — Дмитрий вынул книжечку и поднес ее к глазам бдительной домработницы. — У вас во дворе произошло убийство. Собаки загрызли человека, — продолжал Самарин, стараясь растопить бдительный айсберг за дверью.

— Валентина Петровича нету дома, — наконец прозвучал ответ.

— Очень жаль, — покачал головой Самарин. — Я же договаривался с ним.

— Когда это было? — спросила Апполинария Сидоровна.

— Вчера. Часов в восемь вечера.

В ответ тетя Паня только поджала губы.

— Не знаю, — наконец, сказала она, — мне он ничего не говорил, ни о чем не предупреждал. Вот так.

— Жалко… Тогда могу ли я побеседовать с вами? — неожиданно для самого себя спросил Самарин.

— Со мной? — удивилась тетя Паня. — О чем нам беседовать-то?

— Об убийстве. Может быть, вы видели или слышали что-либо важное.

— А чего я могла видеть? Я в комнате была, а там окна на улицу. Я сама-то только из телевизора узнала. А потом и Валентин Петрович сказали. Говорила я ему, не нужно бы пальто выбрасывать, хорошее еще. Я-то еще хотела для зятя взять, но ему сильно мало будет.

— Апполинария Сидоровна, может быть, все-таки пустите меня, что, так и будем разговаривать через цепочку?

В глазах тети Пани промелькнула тень сомнения. Промелькнула, но тут же исчезла. Она категорически не могла впустить постороннего на вверенную ей жилплощадь. Даже следователя из прокуратуры. Да будь перед ней сейчас сам Ельцин, она и его не пустила бы на порог.

— Может быть… — Самарин хотел сказать «посидим в кафе», но осекся, представив, как это будет выглядеть. Вряд ли пожилая женщина когда-нибудь бывала в кафе. Может, в ресторане лет тридцать назад…

— Давайте, что ли, на лавочке посидим у метро, — предложила сама домработница. — Хоть и холодновато сейчас, но я душегрейку поддену.

— Вот-вот, на лавочке у метро, — обрадовался Самарин.

— Так я сейчас.

Дверь бархановской квартиры захлопнулась.

Самарин начал медленно спускаться по лестнице. Все-таки странно: вчера Барханов назначил ему встречу, а сегодня его нет дома, и судя, по поведению домработницы, не предвидится.

Он вышел во двор и стал прохаживаться перед дверью подъезда в ожидании, когда Апполинария Сидоровна наденет душегрейку.

Наконец тетя Паня вышла — в дубленке, которая совершенно не вязалась с большим клетчатым платком и суконными ботами «прощай молодость». Ни слова не говоря, они двинулись к метро.

Погода была действительно неважная, и на скамейках, стоявших на бульваре, не было никого. Самарин поднял воротник, чтобы хоть немного укрыться от холодного ветра, и предложил спутнице присесть на скамейку напротив обменного пункта.

— Так вот, — тетя Паня начала с того места, на котором их разговор оборвался, — я бы взяла это пальто для зятя, да Бог спас. Представьте, если бы его вот так собаки разорвали, как того бедолагу. Что бы дочка моя делала с ребятами-то? Старшая, Аленка, и то на ноги еще не стала — учится. Но Господь отвел. Зять-то и повыше будет и куда здоровее. А так, конечно, жалко было выбрасывать.

— А ваш хозяин, Валентин Петрович, разрешил бы вам взять эти вещи? Он как вообще, человек нежадный?

— Жадный? Да куда там! — махнула рукой тетя Паня. — Наоборот даже, ужасно неэкономный. Целая семья могла жить на том, что он выбрасывал. Прямо сердце заходилось всякий раз. Мы-то каждую крошку считать приучены. Сами понимаете, сколько голода да холода навидались.

— Это понятно, — кивнул Самарин, — я имею в виду — для других. Если кто-то что-нибудь попросит у него. В долг, например.

— А вот я когда только устроилась к нему, просила. Говорю, дайте вперед за три месяца, потому как зятю зарплату тогда полгода кряду не платили. И он сразу дал, без разговору. На следующий месяц снова дал, я говорю, так я же не отработала еще, а он говорит, ничего, то будет вроде как подарок. Вот такой он. А вы не думайте, что это потому как зарабатывает хорошо. Я у богатых убиралась как-то в поселке Александровская. Ну и чего? Они еще будут думать, как бы дать поменьше. Богатый — он потому и богатый, что денежки хорошо держит. Но вот Валентин Петрович, они не такие, нет.

— У такого человека, наверное, друзей полон дом, — осторожно стал приближаться к интересующей его теме Самарин. — Убирать-то вам, наверное, немало приходилось. Да и приготовь на всех.

— А вот это нет, — покачала головой Апполинария, — такого не заведено, чтобы компании ходили. Нет, проходного двора Валентин Петрович не терпел. Бывало, конечно, заходил кто-то. Бывало, больного привезут посреди ночи. Чаще всего это и происходило ночью. Больницы-то закрыты, вот они к нему, — наивно объяснила тетя Паня. — Нынче скорой-то не дождешься. А бывало, операция срочная.

— Так что, он прямо на кухонном столе операции делал? — изумился Самарин, переходя на тон провинциального трагика.

— Почему это на кухонном? — возмутилась Апполинария Сидоровна. — У него комната целая под врачебный кабинет оборудована. Там все, что нужно, да не во всякой больнице такое сыщешь. — Самарин промолчал, и тетя Паня приняла это молчание за недоверие. — Да-да, Фома неверующий! Из-за границы получил все эти машины. Когда зять-то мой руку топором разрубил, халтурил по субботам-воскресеньям, ставил сруб кому-то, так его в травму отправили, а мне Аленка позвонила, внучка. Я только заикнулась Валентину Петровичу, он сразу по трубке своей позвонил куда-то, и через полчаса Гена уже был здесь. И так ему Валентин Петрович все залатал, что и шрама почти не осталось. Ну, если только очень приглядеться, видно беленькую полосочку. А после травмы, может, и вообще Генка бы без руки остался.

— Да… — покачал головой Самарин — Непонятно, как же он один работает. Серьезную операцию в одиночку сделать трудно, ладно еще — руку зашить Какое уж тут качество?

— А вот и качество! — бросилась на защиту любимого хозяина тетя Паня. — Не знаешь, так и не говори! Если очень нужно, он Любу вызывал, она живет дверь в дверь. Я так думаю, — она понизила голос, — что у них любовь.

— Да ну?

— У меня на это глаз наметанный, — заявила Апполинария Сидоровна, — Я это за версту чую. Они вели себя всегда, как чужие. Ну, доктор и сестра. Никогда ничего. Он ее даже на чашку чая не звал никогда. Но чувствую — есть тут чего-то, и все.

— А как это она дверь в дверь жила? — недоуменно спросил Самарин, скатываясь на роль деревенского дурачка.

— Чего, не понимаешь что ли? Ну, на нашей же площадке.

— Так что же, он ее там поселил?

— А вот этого не скажу, не знаю. Может, познакомились, когда он сюда переехал. Такое тоже бывает. Я со своим, царство ему небесное, тоже так познакомилась. На фабрику в Красном селе устроилась, в общежитии поселилась. Обед стала готовить, а соли-то нет. Пошла в соседнюю комнату, а там он сидит. Вот и познакомились. Может, Валентин Петрович тоже за солью зашел.

— Может быть, — покорно кивнул Дмитрий.

Соседку Любу, по счастливой случайности оказавшуюся хирургической медсестрой, следовало проверить. Вот тебе и отсутствие связей.

Апполинария Сидоровна еще долго рассказывала о благородстве Барханова, а Самарин думал, что это очень умный человек. Действительно, очень умный. Делал дома операции, оборудовал современный кабинет, поселил рядом хорошую (в этом Самарин не сомневался) медсестру, которую можно вызвать в любое время дня и ночи. И вот — нападение во дворе. Ведь очевидно, что хотели убить именно Барханова, а не того бомжа, который на свое горе надел чужое пальто. И сам хирург должен был это понимать лучше всех остальных. Знал ли он, чьих это рук дело? По крайней мере, догадывался. Хотя при его клиентуре, скорее всего, могли быть варианты. И что же он делает? Продолжает жить, как жил, не пытаясь защититься? Нелогично. Скорее всего, его хотели убрать из-за того, что он владел какой-то информацией. Похоже, так. Значит, он либо договорился с теми, кто пытался его убрать, либо постарался как-то защититься от них. Ведь ясно, что они не остановятся.

— И завсегда звонил, где бы ни был, куда ни уехал, — прислушался Самарин к тому, что продолжала рассказывать тетя Паня. — Всегда спрашивал, как там дома, все ли в порядке. И о здоровье обязательно, «как чувствуете себя, Апполинария Сидоровна», меня завсегда по имени-отчеству…