Верблюжий клуб - Дэвид Балдаччи

Капитан Джек обвел взглядом линию деревьев, пытаясь представить, где по периметру площадки могут разместиться снайперы. Сколько их может быть? Десяток? Два? Трудно сказать, даже располагая отличной разведкой. Они будут стоять в своих камуфляжных костюмах, сливаясь с окружением так хорошо, что, прежде чем их увидеть, вы на них наступите. Да, многим его людям скорее всего придется умереть на этой святой земле. Но их смерть будет быстрой и безболезненной. Сверхзвуковой мощный заряд убивает быстрее, чем мозг успевает среагировать. Смерть федаинов, увы, окажется не столь легкой.

Капитан Джек представил, как кортеж останавливается и из «Зверя» вылезает президент. Вот он приветственно машет толпе, пожимает руки, хлопает кого-то по спине, кого-то даже прижимает к груди, а затем под звуки гимна «Салют командиру» его поведут на пуленепробиваемый и бомбоустойчивый подиум.

Впервые эта песня прозвучала в качестве гимна в 1845 году, во время инаугурации президента Джеймса Полка. Супруга президента была глубоко возмущена тем, что появления ее крошечного и к тому же застенчивого муженька частенько никто не замечал. Одним словом, Сара Полк потребовала, чтобы каждый раз, когда ее супруг входит в комнату, исполнялся этот гимн. Каприз дамы с имперскими замашками выполняется до сих пор, и все президенты ему подчиняются.

Еще более забавной была история появления песни. Во всяком случае, так считал Капитан Джек. Ее словами послужил отрывок из поэмы сэра Вальтера Скотта «Леди озера», где описывалась гибель шотландского вождя, казненного после предательства друзей его заклятым врагом королем Карлом V. Разве не смешно, что песня, возвещающая о появлении президента, на самом деле посвящена убийству главы государства? Песнь пятая поэмы заканчивалась вопросом, над которым, по мнению Капитана Джека, должен серьезно задуматься каждый потенциальный политик:

О, кто же возжелает стать королем?

– Только не я, – пробормотал себе под нос Капитан Джек. – Только не я.

Бывший национальный гвардеец поудобнее уселся в кресле и взглянул на свою руку. За ним наблюдали двое мужчин.

– Теперь, когда установлена емкость, можно приступать к тренировкам, – сказал инженер.

Американец, следуя полученным инструкциям, подвигал кистью руки и запястьем. Ничего не произошло.

– Требуется практика. Очень скоро вы станете экспертом.

Два часа спустя они добились существенных успехов. Во время очередного перерыва оба мужчины уселись на стулья и химик спросил:

– Значит, вы были водителем грузовика?

Бывший солдат утвердительно кивнул и, вытянув вперед обе руки – одну с металлическим крюком, другую с протезом, – сказал:

– Не та работа, которую можно делать с такими клешнями, учитывая то, что я должен был помогать при разгрузке.

– Сколько времени вы пробыли в Ираке, до того как это случилось?

– Восемнадцать месяцев. Мне оставалось еще четыре месяца службы. Во всяком случае, я так считал. Но затем поступил приказ, продлевающий наше пребывание еще на двадцать два месяца. Четыре года! До того, как все это произошло, у меня была жена, дети и хорошая работа в Детройте. Мне пришлось копить деньги, чтобы купить себе бронежилет и навигационный приемник, поскольку у Дяди Сэма на это не было средств. Затем взрыв мины оторвал мне обе руки и вырвал часть груди. Мне пришлось четыре месяца проваляться в госпитале Уолтера Рида. Вернувшись домой, я узнал, что жена со мной разводится, что работы у меня нет и фактически я остался бездомным. – Он помолчал немного, а затем продолжил: – Я участвовал в первой войне в Заливе и принял на себя все дерьмо, которое вылил на нас Саддам. Уволившись из армии, я поступил в Национальную гвардию, чтобы иметь кусок хлеба, до того как снова встану на ноги. Выйдя в отставку, я стал водить грузовики. И вот однажды армия постучала в мои двери и заявила, что отставка не была «официально» принята. Я вежливо послал их к дьяволу. Но они уволокли меня, несмотря на то что я визжал и отбивался. И вот полтора года спустя – бах! – и у меня нет ни рук, ни нормальной жизни. Так со мной обошлась моя страна!

– Теперь вы сможете отплатить всем сполна.

– Да, смогу, – согласился бывший национальный гвардеец и согнул руку в запястье.

Аднан аль-Рими брел по коридорам больницы Милосердия, закрепляя в памяти малейшие детали интерьера. Через пару минут он вышел из здания через главный вход. Как раз в этот момент в больницу ввозили пожилую пациентку. Над каталкой покачивалась капельница.

Аднан отступил в сторону и набрал полную грудь теплого воздуха. Слева от ведущих к двери ступеней находился пандус для больных на креслах-каталках. Аль-Рими спустился на тротуар. Ступеней было четырнадцать. Он повернулся и начал подъем, считая в уме секунды. При нормальном темпе путь занимал семь секунд. Если придется бежать, то на подъем уйдет три-четыре секунды.

Он вернулся в помещение, положив руку на кобуру револьвера тридцать восьмого калибра. Дешевая американская игрушка, с презрением подумал аль-Рими. Однако это было единственное оружие, которое могла предложить ему частная охранная контора. Аднан понимал, что это не имеет никакого значения, но оружие играло важную роль. Всю свою сознательную жизнь он нуждался в нем, для того чтобы просто выжить.

Аль-Рими подошел к медицинскому посту и наступил на четвертую от середины стойки плитку пола. Затем повернулся вокруг своей оси и снова двинулся к выходу. Тот, кто мог наблюдать за его действиями, несомненно, решил бы, что охранник просто совершает обход. Аль-Рими шел, подсчитывая шаги и кивая на ходу знакомым медсестрам. Неподалеку от выхода он свернул направо, просчитал шагами длину коридора, открыл дверь запасного выхода, посчитал количество ступеней двух пролетов лестницы и оказался в коридоре цокольного этажа западного крыла здания. Этот коридор соединялся с другим, ведущим на север и заканчивающимся широкими дверями коридором. Снаружи за дверью была обширная асфальтированная площадка с подъездной аллеей, идущей круто вверх к главной дороге. Из-за этой крутизны и скверного дренажа – даже после небольшого дождя здесь появлялись лужи – все машины «скорой помощи» заезжали в больницу с главного входа.

Стоя у дверей, Аднан еще раз проиграл в уме основной маневр. Покончив с этим делом, он открыл замок, вошел в здание и запер за собой двери. Теперь Аднан оказался в помещении, где находился генератор, снабжавший больницу электричеством в случае отключения внешних источников тока. Он имел весьма общее представление об оборудовании этой комнаты, поскольку в охранной фирме им лишь читали лекции, как следует вести себя в чрезвычайных обстоятельствах. Эти поверхностные знания он существенно углубил, изучив справочники о каждом элементе установленных здесь приборов. Но по-настоящему его интересовал лишь один, который располагался на противоположной от генератора стене. Выбрав из связки нужный ключ, Аднан открыл металлическую коробку и вгляделся в панель управления. Вывести ее из строя не составит никакого труда, подумал он.

Он вышел из генераторной, запер за собой дверь, вернулся в больницу и продолжил обход.

Когда его дежурство закончилось, он переоделся и, оставив униформу в личном шкафчике, отправился на велосипеде домой. Проехать ему предстояло примерно две мили. Затем он поел. Обед его состоял из лепешки, фиников, бобов и куска халяльного мяса, который Аднан запек на конфорке плиты.

Семья Аднана разводила скот и выращивала финики в Саудовской Аравии. Неплохое занятие для страны, где лишь один процент территории считается пригодным для земледелия. Однако на семейство обрушились несчастья, и после смерти отца им пришлось бежать в Ирак. Там они стали разводить коз и выращивать пшеницу. Аднан, как старший сын, превратился в главу семьи – ее патриарха. Он научился забивать скот в соответствии с законами ислама, и производство халяльного мяса стало для него дополнительным источником дохода, что было совсем неплохо.

Аднан стоял у окна с чашкой чая в руках, а все его мысли оставались в прошлом. Козы, ягнята, куры и крупный рогатый скот находили свой конец под его острым ножом. Он резал им горло, повторяя при этом имя Господа. Во время забоя Аднан никогда не перерезал спинной хребет. Не делал он этого по двум причинам. Во-первых, это уменьшало боль и, во-вторых, позволяло животному биться в конвульсиях, что ускоряло освобождение тела от крови. Согласно законам ислама ни одно животное не должно быть свидетелем смерти своего собрата, а перед смертью их следовало хорошо накормить и дать возможность отдохнуть. Все это было очень далеко от метода массового убоя «оглуши и режь», принятого на американских бойнях. Американцам всегда лучше удается массовое и быстрое убийство, думал Аднан.