Во имя отца и сына - Иван Шевцов

- Дуся! Иди на дочь посмотри! - и уже к сыну: - Поди позови мать, пусть полюбуется.

Но когда пришла мать вместе с Клавдией Ивановной, ведущий вечера объявил, что сейчас выступит гость из Минска, и тотчас же на сцену выбежал долговязый молодой человек, коротко постриженный, с горбатой, колесообразной шеей. Он решительно поднес микрофон к раскрытому рту, точно хотел заглотать его и, расхаживая по сцене твердыми, хозяйскими шагами, начал кричать что-то резкое, вызывающее. Кричал, как заклинание, с надрывом, и микрофон преображал его голос в какие-то неестественные трубные звуки, от которых вздрагивала большая шестиконечная звезда. Так он пел. И мастера рекламных шумих, искусные творцы голых королей, называли его восходящей звездой. Но сейчас Луговым было не до этой звезды: их всецело занимала дочь, ушедшая к подруге делать уроки и почему-то оказавшаяся за столиком в объективе телевизионных камер. Лишь Коля сказал по поводу певца:

- Стоило такого хлыста из Минска тащить, будто в Москве мало.

Нетерпеливо ждали, когда снова покажут зал. Но передача подходила к концу, и зал кафе больше не появился на экране. Константин Сергеевич выключил телевизор и, не сказав ни слова, лишь метнул на жену гневный взгляд, оделся и вышел из дому. Он не хотел при Клавдии Ивановне начинать острый семейный разговор. Не понимая, в чем тут дело, Клавдия Ивановна спросила по простоте душевной:

- Что ж она, дочка-то ваша, пела или плясала? А может, стихи читала?

- Да нет, что ты, Клава, обознались они, - поспешила с ответом Лугова, но сама не верила в то, что говорила. Она поняла: муж не напрасно взбешен, поняла по его молниевому взгляду, по резким жестам, по тому как он нахлобучил на голову треух и, хлопнув дверью, даже не простясь с Кауровой, ушел. Она старалась не смотреть на сына, дабы только он не встрял в разговор и не стал опровергать ее, и попыталась увести гостью на кухню. Но Клавдия Ивановна, заподозрив в поведении Константина Сергеевича что-то неладное, сказала, что она и так засиделась, и, поблагодарив хозяйку, ушла к себе.

Проводив Каурову, мать, озабоченная и, пожалуй, взволнованная, вошла в комнату сына. Коля стоял у окна и смотрел на улицу. Она спросила с легким укором:

- Что это отец-то наш подхватился, словно на пожар. Куда он? - Коля не ответил и не обернулся.

- Нет, вы обознались, Лада занимается. Кто ее туда пустит на этот телевизор.

- Значит, пригласили, - сдерживая раздражение, ответил Коля.

- Быть не может. Она б сказала, уж похвалилась бы.

- Было б чем хвалиться. - Ухмылка скривила безусое лицо Коли. Теперь он стоял спиной к окну. - Словом, мама, урок не пошел в прок… А бульдога этого я где-то видел.

- Какой урок, что ты мелешь, - сердилась мать. И как все матери, она не хотела допускать и мысли о каком-нибудь плохом поступке своей дочери. Уже уходя в кухню, недовольно и с натянутым недоумением прибавила: - Вон и отец хлопнул дверью. А чего хлопать - сам не знает.

Константин Сергеевич и в самом деле не знал, почему он хлопнул дверью. Вернее, вначале, когда надевал на себя пальто и нахлобучивал на голову треух, он был убежден, что дочь провинилась, а когда вышел на улицу и вдохнул пахнущий весной сладковатый мартовский воздух, вдруг понял, что он не знает, в чем именно состоит ее вина. Его возмущало, что дочь была в каком-то кабачке, называемом молодежным кафе, среди развязных кривляк, слушать которых он был не в силах. А ей, выходит, нравится. Что ей на это скажешь, в чем упрекнешь? Да она тут же ответит, что их смотрят и слушают миллионы телезрителей. Тебе не нравится - можешь выключить телевизор или переключить на другую программу. А там - Большой театр - элеватор. Этот мысленный спор с дочерью охлаждал его вспышку и одновременно злил, потому что в споре этом он не мог убедительно доказать свою правоту, потому что его доводы были несколько субъективны. А ложь? Ведь она солгала: сказала, что пойдет к подруге уроки делать, а сама… Это же второй случай возмутительной лжи. Выходит, поездка на турбазу ее ничему не научила. И вообще, она плюет на мнение родителей. Взрослая? Нет, пока ты сидишь на моей шее, будь добра вести себя… Выйдешь замуж, уйдешь из моего дома, тогда хоть на голове ходи.

Казалось, он нашел достаточно веские основания для упреков. И прежде всего - ложь. Лжи он не потерпит. И недоумевал: почему не может найти общего языка с дочерью. Вот ведь с Колей - все отлично, никаких недоразумений. Растет хороший, правильный парень, работает, учится, радует родителей. А ведь говорят, что мальчишки - народ более трудный, чем девчонки. У Луговых же все наоборот. "А может, мы сами в чем-то виноваты, может, не нашли верный подход к ней, не тем ключом открывали этот ларчик. Дело прошлое - история с поездкой на турбазу. Поговорили, пошумели между собой. А главная виновница - Лада - осталась как-то в стороне. Поняла ли, осознала ли она всю глупость своего поступка, позор свой?" Вот в чем вопрос, и ответа на него Константин Сергеевич не находил. Что у ней на душе, в мыслях? Чем она живет, к чему стремится, что любит и что ненавидит? И как поступить сегодня? Отец прав - криком, пожалуй, делу не поможешь. Нужно просто поговорить, спокойно, толково, чтоб понять друг друга.

С такими мыслями примерно через час Константин Сергеевич возвратился домой. Лады еще не было. Он молча разделся, взял газету и прилег на диван. Дверь в комнату, где занимался Коля, была открыта. Из кухни позвала жена.

- Чего тебе? - недовольно откликнулся Константин Сергеевич.

- Ну поди же, поди, дело есть.

Во время отсутствия мужа она уже поговорила с сыном и окончательно убедилась, что ничего такого не случилось. Конечно, нечего ей там делать - дите еще. Да к тому же ложь. Тут она не находила оправдания дочери. Константин Сергеевич нехотя поднялся, пошел в кухню, стал в дверной раме.

- Ну? Слушаю.

- А ты присядь, возьми табуретку и садись.

- Ну, говори, говори. Может, мне стоя удобней тебя слушать.

- Ты что ж это убежал, не попрощался с Клавой, никому ничего не сказал. К чему такое, Костя? Вспылил неизвестно из-за чего. Ты руководи собой. Подчиненными руководишь, и, говорят, неплохо, а собой не можешь. Ай как не хорошо!

И от ее полушутливого ласкового тона, который был хорошо знаком ему и который всегда гасил его вольные и невольные вспышки, Константин Сергеевич тепло, признательно заулыбался и сказал примирительно:

- Ну ладно, ладно. Вот придет она, и мы все спокойно выясним. Только мне не мешать: первое слово я скажу. А с Клашкой мы сочтемся - свои люди. В цех собирается прийти. Думаешь, и впрямь соскучилась?

- А почему б и нет. Все ж таки свое, родное. Завод - тот же дом.

- Конечно, конечно. Только я ее насквозь вижу. Литейщики подводят механический. То есть, ее сына подводим. Порядком брак даем. Вот она и решила нас поучить.

- И то дело, и надо вас учить. Что ж, так и будете брак поставлять. Молодец, Клава, коли так.

- Ну-ну, пусть поучит. Девчонки у меня с формовочной зубастые.

- Так ведь не зубами же форму делают, а руками.

Ужинали без Лады - не стали ждать. Но спать не ложились и о ней не говорили, помалкивали. Она пришла веселая, довольная. Глаза блестят вкрадчиво и виновато.

- Вы уже поужинали? - спросила машинально, чтоб что-то сказать. Не отрываясь от книги, отец спросил:

- Что так долго? - Он читал толстую "Куклу" Болеслава Пруса. Увлекся.

- Засиделись, - ответила скороговоркой и ушла в комнату, где занимался Коля. Мать спросила вдогонку:

- Где ж это так долго засиделись?

- У девочки. Из нашего класса, - донесся до них уверенный ответ. Родители переглянулись. Ответ был столь естественный, что у матери снова появилось сомнение: ошиблись насчет кафе, обознались. Да и отец уже готов был поверить ей. И тогда Коля вышел в комнату, где сидели родители, и, покачивая головой, возмущенно произнес:

- Ну и ну… - Выждав паузу, спросил появившуюся в дверях сестру: - А кто этот, что с тобой сидел… с квадратным лицом?

- Где? - быстрым изучающим взглядом пробежала по лицам родителей.

- За столиком. В кабачке, - пояснил отец, - теперь уже отложивший в сторону "Куклу".

Она все поняла: знают, видели. Вспышка смущения легкой тенью скользнула по ее лицу лишь на миг и тут же погасла. Сказала совсем весело, как ни в чем не бывало:

- А-а, вы смотрели? Правда, было интересно?

"Актриса", - подумала мать и, прикрыв веками глаза, тяжело вздохнула.

- Погоди, я что-то не пойму. Где было интересно? У подруги? - Голос отца пока еще ровный, но уже на пределе, готовый сорваться.

Его вопрос несколько сбил с толку дочь, но по лицам брата и матери она догадалась, что ее видели по телевидению. Сказала тоном капризного ребенка и надула пухленькие губки:

- Да что вы меня разыгрываете! Ну знаю же - видели. Смотрели передачу из молодежного кафе? Нас пригласили, было очень интересно. Ты знаешь, Коля…