Возрождение - Стивен Кинг

Джейкобс пожал плечами.

— Влияние стресса. Приступы потом повторялись?

— По крайней мере, он мне не говорил.

— Думаю, сказал бы, раз уж ты присутствовал при последнем. Уверен, с Хью все в порядке. А ты, Джейми? У тебя в последнее время проявлялись побочные эффекты?

— Дурные сны.

Он иронически хмыкнул.

— Они у всех бывают, не исключая и меня. Но провалов в памяти больше нет, так ведь? Непроизвольная речь, миоклонические движения, попытки проколоть кожу — все это прошло?

— Да.

— Вот видишь? Это не страшнее, чем боль в руке после прививки.

— Я полагаю, некоторые ваши пациенты испытали кое-что посерьезнее. Роберт Райвард, скажем. Помните такого?

— Смутно припоминаю, но их было так много.

— Из Миссури, с мышечной дистрофией. Видео с ним было у вас на сайте.

— Ага, теперь вспомнил. Его родители сделали весьма щедрое пожертвование.

— Он распрощался с дистрофией, но и с рассудком тоже. Его отправили в больницу — из тех, которые называют овощными грядками.

— Мне очень жаль это слышать, — сказал Джейкобс и снова обратил взгляд к открывающемуся за окном виду на штат Нью-Йорк, полыхающий осенними красками в преддверии зимы.

Я перечислил остальных, хотя было ясно, что многое из того, о чем я говорил, уже было ему известно. Удивился он только раз, в самом конце, когда я рассказал о Кэти Морс.

— Господи, — сказал он. — Девушка с сердитым отцом!

— Я думаю, в этот раз сердитый отец не ограничился бы тем, что дал вам в зубы. Если бы, конечно, смог вас найти.

— Возможно. Но, Джейми, ты забываешь про общую картину. — Он наклонился вперед, сцепив руки на костлявых коленях и уставившись мне в глаза. — Я излечил множество несчастных. Некоторые из них, чьи проблемы носят психосоматический характер, исцеляют себя сами, как ты, несомненно, знаешь. Но другие вылечились благодаря тайному электричеству. Конечно, вся заслуга приписывается Богу.

Он обнажил зубы в короткой невеселой улыбке.

— Позволь мне предложить тебе гипотетическую ситуацию. Допустим, я — нейрохирург, и ты пришел ко мне со злокачественной опухолью. Прооперировать ее можно, но сложно. Риск высок. Предположим, я скажу тебе, что твои шансы на то, чтобы умереть на столе… м-м-м… скажем, двадцать пять процентов. Ты все равно пошел бы на это, зная, что альтернатива — мучения и неминуемая смерть? Ну конечно. Ты бы умолял меня оперировать.

Я ничего не сказал, потому что его логика была неоспорима.

— Как по-твоему, сколько человек я вылечил электричеством?

— Не знаю. Мы с помощницей включили в список только тех, в ком были уверены. Список был недлинный.

Он кивнул.

— Вы хорошо поработали.

— Рад, что вы одобряете.

— У меня есть свой список, намного длиннее. Потому что я знаю, когда это происходит. Когда исцеление удается. Сомнений у меня не бывает. И, судя по моим исследованиям, лишь немногие страдают от побочных эффектов. Три процента; может быть, пять. По сравнению с нашим примером с опухолью мозга, я бы сказал, это прекрасная статистика.

Я завис на словах «мои исследования». У меня была только Брианна. У него — сотни или даже тысячи приверженцев, которые с радостью следили бы за всеми излеченными, стоило ему только попросить.

— Вы знали обо всех этих случаях, кроме Кэти Морс, так ведь?

Он не ответил. Просто молча смотрел на меня. В его лице не было ни тени сомнения, только твердокаменная убежденность.

— Конечно, знали. Вы ведь ведете учет. Для вас они — лабораторные крысы, а кого волнует, если крыса заболеет? Или умрет!

— Это чудовищно несправедливо.

— Не думаю. Вы прикрываетесь религиозной мишурой, потому что если бы все это происходило в лаборатории, которая у вас наверняка есть в «Латчес», вас бы арестовали за эксперименты над людьми… и убийство некоторых из них. — Я наклонился вперед, глядя ему в глаза. — Газеты назвали бы вас Йозефом Менгеле.

— А нейрохирурга называют Йозефом Менгеле за то, что некоторые его пациенты умирают?

— Они к вам не с опухолью мозга приходят.

— Некоторые — с опухолью, и многие из них сегодня живут и наслаждаются жизнью. Показывал ли я фальшивые удаленные опухоли на своих выступлениях? Да, и не горжусь этим, но иначе было нельзя. Потому что нельзя показать то, что уже исчезло. — Он задумался. — Да, многие из тех, кто приходит на сеансы, не страдают от смертельных болезней. Но в каком-то смысле им еще хуже. Они могут жить долго, но в постоянных мучениях. Иногда — в агонии. А ты сидишь тут и осуждаешь.

Он печально покачал головой, но в глазах его не было печали. Они были полны ярости.

— Кэти Морс не было больно, и она не вызывалась добровольно. Вы выбрали ее из толпы, потому что она была хорошенькая. Чтобы лохам было на что посмотреть.

Как и Бри, Джейкобс заметил, что у Морс могли быть другие причины для самоубийства. Шестнадцать лет — долгий срок. Многое могло случиться.

— Вы знаете, что это не так.

Он отпил из стакана и поставил его обратно уже заметно трясущейся рукой.

— Этот разговор лишен смысла.

— Потому что вы не остановитесь?

— Потому что я остановился. Ч. Дэнни Джейкобс больше никогда не раскинет шатра для исцеления. В интернете пока еще обсуждают этого парня, но надолго их не хватит. Скоро он изгладится из памяти людей.

Если это было правдой, значит, я явился вышибать дверь, которая и так была открыта. Но эта мысль не умиротворила меня, а усилила беспокойство.

— Через полгода-год на сайте появится объявление, что пастор Джейкобс ушел на покой из-за слабого здоровья. И потом он закроется.

— Почему? Потому что вы закончили исследования?

Не верилось мне, что исследования Чарли Джейкобса когда-нибудь будут завершены.

Он снова обратил взгляд к виду за окном. Расцепил ноги и поднялся, опираясь на ручки кресла.

— Пойдем, Джейми. Я хочу тебе кое-что показать.

Эл Стампер сидел за столом на кухне, эдакая гора жира в брюках в стиле 70-х. Он разбирал почту. Перед ним стояла стопка пропитанных маслом и сиропом вафель. Рядом была картонная коробка из-под спиртного. На полу, рядом со стулом, выстроились три пластиковых почтовых контейнера, доверху наполненные письмами и посылками. Я смотрел, как Стампер разорвал один из конвертов и вытряхнул из него исписанный детскими каракулями листок, фотографию мальчишки в инвалидном кресле и десятидолларовую купюру. Положив десятку в картонку, он пробежался глазами по письму, не переставая жевать. Рядом со Стампером Джейкобс казался худым как никогда. Теперь мне вспомнились не Адам и Ева, а Джек Спрэт и его жена.

— Может, шатер уже и свернули, — сказал я, — но вижу, что пожертвования текут рекой.

Наградив меня взглядом, полным злобного безразличия, – если такое возможно, – Стампер вернулся к сортировке. И к вафлям, конечно же.

— Мы читаем все письма, — сказал Джейкобс. – Правда, Эл?

— Да.

— И отвечаете тоже на все? – спросил я.

— Было бы неплохо, — ответил Стампер. – Так, по крайней мере, считаю я. И отвечали бы, будь у меня помощники. Одного хватило бы. Да еще компьютер на замену тому, который пастор Дэнни забрал себе в мастерскую.

— Мы уже это обсуждали, Эл, — сказала Джейкобс. – Как только мы начнем переписываться с просителями…

— Конца этому не будет, знаю. Просто интересно, куда делся труд Божий.

— Им занимаешься ты, — сказал Джейкобс. Тон его был мягок, но в глазах стояла усмешка: так человек смотрит на выполняющую трюк собаку.

Не ответив, Стампер перешел к следующему конверту. На этот раз без фотографии: только письмо и пять баксов.

— Идем, Джейми, — сказал Джейкобс. – Не будем ему мешать.

С подъездной дорожки хозяйственные постройки выглядели аккуратными и элегантными, но вблизи оказалось, что доски кое-где треснули и постройкам не помешал бы ремонт. Газон из бермудской травы, без сомнения влетевший в копеечку тем, кто проектировал здешний ландшафтный дизайн, нуждался в стрижке. Если с этим промедлить еще немного, два акра дорогущего газона скоро превратятся в пастбище.

Джейкобс остановился.

— В каком из этих зданий, по-твоему, моя лаборатория?

Я указал на амбар. Он был больше остальных, размером с автомастерскую в Талсе.

Он улыбнулся.

— Ты знал, что количество ученых, задействованных в «Манхэттенском проекте», до первых испытаний атомной бомбы в Уайт-Сэндс постоянно сокращалось?

Я покачал головой.

— К тому моменту, как бомба была взорвана, несколько общежитий для участников проекта опустели. Малоизвестное правило научных исследований: как только ты приближаешься к конечной цели, необходимость во вспомогательных работах сходит на нет.

Он подвел меня к небольшому сараю, вытащил связку ключей и открыл дверь. Я думал, что внутри будет жарко — однако там было так же прохладно, как и в большом доме. По левой стороне сарая тянулся верстак, на котором стояли несколько ноутбуков и один «Мак». На мониторах крутился скринсейвер: бесконечно галопирующие кони. Перед «Маком» стояло кресло, эргономичное и явно недешевое.