Спасенная книга. Воспоминания ленинградского поэта. - Лев Друскин

Однажды он возвращался домой и заметил на вечереющей дороге молодую пару. Он очень обрадовался, так как одиночество становилось нестерпимым, и прибавил шагу.

Парень был смугл и курчав, девушка, судя по одежде, тоже иностранка.

— Откуда вы, ребята? — спросил Леня.

— Мы итальянцы. А ты?

— Я еврей.

И тут случилось непонятное и страшное. Итальянцы при-

263

нялись хохотать. Они даже за животы хватались — так им было смешно.

Леня стоял в полной растерянности.

И вдруг парень, давясь от смеха, выбросил руку и крикнул:

— Хайль Гитлер!

Леня когда-то занимался каратэ. Он ударил сразу — мгновенная реакция, опередившая мысль.

— Если бы я ударил сильнее, — рассказывал он потом, — я бы наверняка убил его.

Но и этот удар был неплох. Итальянец рухнул, потеряв сознание. Из носа и изо рта полилась кровь. Девушка с воплем кинулась к нему.

Леня, еще более растерявшись, оглянулся и, увидев вблизи лужу, зачерпнул полную шапку и стал лить воду парню на лицо, пытаясь привести его в чувство.

Тот охнул, зашевелился и открыл глаза.

— Поймите, — бормотал Леня, обращаясь к девушке, — я еврей… Я, как и вы, иду из Освенцима… Неужели вы не понимаете?..

Тогда девушка выпрямилась, выбросила руку и крикнула:

— Хайль Гитлер!

И Леня убежал. Он бежал и плакал — от ужаса, от безнадежности, от этого тысячелетнего кошмара.

А я, услышав его рассказ, еще раз подумал, что я еврей "не по крови, текущей в жилах, а по крови, текущей из жил".

МОЯ ПЛАТФОРМА-

Это произошло на гастролях БДТ в Венгрии.

К народной артистке республики Эмме Анатольевне Поповой во время обеда, шатаясь, приблизился изрядно уже накачавшийся молодой артист Максимов.

— Эммочка, — спросил он (громко, на весь зал), — а как вы относитесь к евреям?

264

— Ну как же я могу к ним относиться? — пыталась отшутиться та. — Все мои мужья были евреями.

— Нет, позвольте, — не отставал Максимов, — неужели они действительно могут вам нравиться?

Эмма Анатольевна ударилась в слезы:

— Уберите от меня этого хулигана!

На следующий день состоялось собрание. Товстоногов сказал:

— Вчера товарищ Максимов был нетрезв и вел себя недостойно. Я надеюсь, что он извинится перед нами.

Максимов ответил:

— Георгий Александрович прав, вчера я был пьян. Но я не собираюсь отказываться от своих слов: это моя платформа.

Его наказали — отправили в Советский Союз. Но из театра не уволили.

После возвращения некоторые артисты (очень немногие) при встрече отворачивались и не подавали ему руки. Потом стали — даже евреи. (Боюсь, что раньше других.)

У КОЛОДЦА –

В то лето мы жили в Зеленогорске. Пришла к колодцу соседка, гремела ведром, рассказывала:

— Мои-то дачники вчера вечеринку устроили. Проигрыватель включили, а там все не по-русски: гам-гам-гам!

Я в окно заглянула: батюшки — одни евреи! Я думала, они не пьють…

Пьють, проклятые…

ВАША КАРТА. БИТАЯ –

Однажды Лиля проходила мимо кухни и услышала, как Сергей объясняет соседям:

— Жиды все трусы, потому что они евреи. Она открыла дверь:

265

— Кто тут сказал про евреев?

Сергей перепугался и залебезил:

— Ой, Лилюсенька, давайте жить мирно. Я евреев люблю.

— Можете их не любить, — сказала Лиля, — но чтоб больше я этого слова не слышала!

И хлопнула дверью. На кухне погомонили и затихли.

Но не везде и не всегда кончается так благополучно. Застенчивого в квартирных баталиях художника Мишу Беломлинского соседка буквально затравила. Каждый день разносится ее пронзительный голос:

— Если вы еврей, то молчите. И не нагличайте над русскими. Ваша карта битая. Не понимаете?

Миша: Не понимаю.

Соседка: Ну и не понимайте дальше.

Миша прячется к себе, но работать не может, руки дрожат. А в коридоре продолжается вопёж.

РАЗГЛЯДЕЛ –

У нас в комнате белили потолок. Я спросил у маляра:

— А не посыпется?

— Что вы, — ответил маляр с обидой, — вот были бы вы евреи, тогда бы посыпалось.

Через три дня посыпалось. Разглядел все-таки!

АУТИЗМ –

У двенадцатилетнего ребенка аутизм. Его ведут показывать в институт Бехтерева.

Профессор Рем Андреевич Андреев, — молодой, красивый — говорит убитым горем родителям:

— Это типичный случай еврейского идиотизма. Вырождение нации. Чем же тут можно помочь, если ребенок еврей?

266

ЯСНЕЕ ЯСНОГО –

Спрашиваю у Глеба Семенова, соседа по дачному участку:

— Кто это к вам приходил сегодня, Глебушка?

— Миша Гурвич.

— Миша? Я знал его только мальчиком. Говорят, он хорошо пишет.

— Вы знаете, в последние годы — да. Он принес мне прелестную книжечку, вышедшую в издательстве «Малыш». Вот она.

Читаю:

Михаил Яснов.

Пауза.

Глеб (чуть насмешливо):

— Вам что-нибудь неясно?

Я (со вздохом):

— Ясно. Яснее ясного.

И после новой паузы:

— А «Малыш» — московское издательство?

— Разумеется. В Ленинграде Мишу не печатают даже под псевдонимом.

— Почему?

— Дошел слух, что он помогал укладываться Эткинду.

БЕЗ ОЧЕРЕДИ –

Вернулся Вадим — весь белый. Оказывается, у поворота на нашу тихую улочку, через всё шоссе, мелом на асфальте огромными буквами:

ЖИДЫ!

Да что там мелом!

На многих московских домах (в частности, в Черемушках, где живет Оля Рытхеу) жирной зеленой краской намалевано:

"Бей жидов — спасай Россию!"

267

И это не в старые добрые времена Союза Русского Народа, а всего за год до Олимпиады.

Особенно плохо автомобилистам. Реня чуть не плакал: "Да что я, единственный еврей в Ленинграде?" Ему действительно не везло: то ветровое стекло вынут, то фары разобьют, то ругательство напишут.

Один раз, когда на самом видном месте нацарапали: "Жид, убирайся в свой Израиль!", Реня решил отвести душу. Он дождался часа пик и, не торопясь, поехал через весь город на станцию обслуживанья.

Его останавливали раз десять, но он невозмутимо отвечал:

— А что я могу сделать? Не я же написал! Сейчас эту мерзость ликвидируют — за тем и еду.

На станции предупрежденные телефонными звонками работяги кинулись к нему и обслужили вне очереди. Но деньги за покраску все же взяли,

Я ЖИДОВКА-

Помню, в ташкентской больнице во время войны лежала молодая польская еврейка. О себе она говорила с достоинством: "Я жидовка". С таким достоинством, что над ней никто не смеялся.

Когда мы пытались объяснить ей, что в нашей стране это грубое оскорбление, у нас ничего не вышло.