Архив шевалье - Максим Теплый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фрау Шевалье утерла слезы.
– Я поняла за этот месяц, – продолжила она, – что не в моем возрасте начинать такие опасные игры. Я хотела продать архив по частям, без Мессера. Есть люди, которые ни при каких условиях не захотят, чтобы архив попал к журналистам или, того хуже, в руки спецслужб. Дьявол меня толкнул на этот путь.
– Вы хотели его продавать тем, кого оперировал ваш муж?
– И их родственникам тоже. Некоторым влиятельным людям из бизнеса или из политики совсем не понравится, если вдруг выяснится, что их дядя или старший брат вовсе не погиб в конце войны, а несколько десятилетий скрывался под другим именем.
Она пристально посмотрела влажными глазами на Каленина:
– Вы твердо приняли решение забрать архив?
– Да!
– Вы хотите заработать?
– Нет.
– Тогда зачем?
– Я отдам его тем, кто занимается поиском нацистских преступников!
– Вы, как истинный коммунист, готовы ради идеи отправить на смерть этих стариков? Будете гоняться за историческими химерами? Ну какие они теперь преступники? Вилли, к примеру, уже стоит одной ногой в могиле.
– В могиле он стоит уже обеими ногами. Но дело вовсе не в этом! Ваш Вилли, к примеру, ни в чем не раскаивается! А Мессер?! Он же убил вашего мужа. Его-то, надеюсь, вам не жалко отправить на Лубянку? А остальные из архива? Думаю, там праведников нет!
– Лубянка… это что?
– Это КГБ!
– Понятно… – Фрау Шевалье решительно встала. – Идемте! Я отдам вам архив!
– Я никуда не пойду, – угрюмо возразил Каленин. – Вы не раз преподносили мне жестокие уроки. Кстати, а где Беккер?
– В Южной Африке. Он там ищет людей из архива. Ну вы же все слышали… С ним договаривайтесь сами. Пусть прекращает поиски… Я дам вам связь с ним. А там – решайте вместе… Хотя, думаю, он не обрадуется очередной встрече с вами.
Фрау Шевалье шаркающей походкой направилась к лифту, и Каленин обратил внимание, что она снова выглядит на свой возраст и даже старше.
«Неужели все так просто! – думал Беркас. – Столько усилий, столько борьбы и даже крови!»
Каленин потрогал область правого глаза, который, казалось, до сих пор побаливал, хотя никаких внешних признаков травмы не осталось. Ему вдруг стало очень стыдно. В очередной раз накатило сомнение, а нужно ли гоняться за этим архивом? Конечно, можно все свалить на Куприна, который втянул его в эту историю. Можно и на фрау Шевалье – старушка уж точно не без греха.
Но свалить на других почему-то не получалось. Совесть ныла и не давала покоя. Она услужливо подсказывала, что и с Беккером, и с фрау Шевалье Каленин обошелся совсем не по-джентльменски. Что он слишком далеко зашел ради этих пожелтевших и опасных картинок.
Беркасу нестерпимо захотелось спрятаться от этих угрызений, поскорее убежать куда-нибудь и бесповоротно забыть эту историю. Он решительно встал и быстро пошел к выходу.
– Куда же вы, господин Каленин? – Голос фрау Шевалье снова стал старческим, скрипучим, с ярко выраженными басовыми нотками. – Решили убежать? Нет уж, господин член КПСС! Вы так яростно боролись за эти бумаги, что заслужили их. Это ваш приз! Но берегитесь, мистер Каленин! До сих пор архив сметал всех на своем пути. Если не боитесь, он ваш!
Каленин во все глаза смотрел на портфель и пухлую папку в руках фрау Шевалье. Та протянула ему папку, а портфель поставила на пол и толкнула его ногой в сторону Беркаса. А когда тот, будто под гипнозом, протянул руку, отдернула свою и с вызовом произнесла:
– Минутку, товарищ (она использовала именно это немецкое слово – Genosse)! Во-первых, дайте слово, что позволите мне спокойно уехать. На деньги Мессера я безбедно доживу свои дни где-нибудь на берегу Тихого океана. А во-вторых, вы, кажется, хотели какую-то информацию передать в полицию? Ваше желание, случайно, не пропало?
Каленин смутился и тихо ответил:
– Даю слово! Никто не станет вас преследовать. А вы, фрау Шевалье? Вы не передумаете? Не станете с помощью Мессера…
– Не стану! Даю слово! – повторила интонацию Каленина немка. – Держите! – Она наконец отдала папку. – В отношении Мессера вы правы! Этот заслужил не только небесную, но и земную кару!
Она повернулась и, приволакивая ногу, заковыляла прочь…
«Если делить страну, то всем хватит»
Евгений Иванович Скорочкин был человеком уникальным. Еще в совсем юном возрасте он раз и навсегда усвоил внезапно открывшуюся ему истину: нерешаемых проблем не бывает – нужны лишь связи, деньги или сила, а лучше все это одновременно!
Женя не был отличником. В его школьном табеле встречались даже тройки – в частности, по русскому языку и физкультуре, а в дневнике и вовсе можно было увидеть оценки на любой вкус.
Отец, приемщик бутылок в ларьке, расположенном прямо напротив дома, за плохие оценки лупил сына солдатским ремнем – безжалостно и до крови. Мать сильно выпивала и на сына не обращала никакого внимания – растет себе, ну и слава Богу.
Женя сжимался в комок, наблюдая, как размеренно отец открывает шкаф, достает оттуда широкий глянцевый обод, который по причине необычайной жесткости распрямлялся только во время замаха и удара, как глазами показывает, чтобы он снял штаны и лег на диван. А потом следовал самый страшный момент ожидания первого удара. Ремень шумно свистел при замахе и буквально впечатывал маленького Женю в промятую поверхность дивана, и мальчик, почти теряя сознание от боли, ощущал, как снизу ему бьют по ребрам проседающие при каждом ударе пружины…
Женя научился терпеть боль. Он никогда и никому не говорил, что отец его бьет. А чтобы как-то объяснить природу то и дело появляющихся следов отцовских экзекуций, научился драться. И дрался почти ежедневно, причем с самыми разными противниками. Это тоже была история преодоления самого себя. Так же как терпеть боль…
Женя был мал ростом, фигуру имел нескладную, отмеченную болезненной полнотой и некрасивыми складками, выступающими по бокам над ремнем. С такой комплекцией прослыть отчаянным драчуном, да еще победителем многочисленных уличных боев, было совсем не просто. К тому же Женя не отличался физической силой.
Но он накрепко усвоил уроки своего старшего наставника, Вовки Симоненко, который учил его, неуклюжего семиклассника, премудростям дворовых боев, опираясь на собственный жизненный опыт – тринадцать лет отсидки из двадцати шести прожитых.
– Запомни, Толстый, – сверкая металлическими фиксами, учил Вовка, – никогда не бойся противника. Пусть ты ему по пупок! Пусть он горилла африканская! Не ссы! Победить можно одним ударом, если, конечно, бьешь первым. Всегда мочи его первым, Толстый! Еще только запахло дракой, а ты уже должен въебенить ему так, чтобы он забыл, как его маму зовут. Понял, Толстый? И никогда его не жалей! Никого не жалей! Бей так, чтобы не встал. В глаза, в яйца, в кость! А как только он поплыл – добивай! И опять – в живот, в горло, в челюсть!
– А если сразу в челюсть?
– А ну-ка ударь меня в челюсть!
Женя задумался, а потом неожиданно выбросил кулак в лицо учителю. Кулак прошел куда-то в пустоту. Женя не столько увидел, сколько почувствовал, что противник сделал шаг в сторону, потом мгновенно оказался за его спиной и, пользуясь тем, что Женино тело провалилось вперед, дал ему такого тяжелого пинка по заднице, что он пролетел, а потом и прокатился по земле метров пять.
– Здорово! – потирая ушибленное место, восхищенно сказал Женя. Он вернулся на исходную позицию и тут же ударил зазевавшегося наставника в коленную чашечку. Бил со всей мочи! Как учили! А когда Симоненко охнул и присел, ударил его, опять со всей дури, носком ботинка точно в печень.
– Вот, б…, ученик! Вот звереныш! – стонал Симоненко, пытаясь распрямиться.
– Дядя Вова, извини. Давай помогу!
Женя подставил плечо, а когда наставник, опираясь на него, с трудом поднялся, ловко вывернулся и снова во всю мочь пнул опешившего приятеля сзади, по сгибу травмированной ноги.
…Он радостно бежал с поля битвы в сопровождении проклятий и угроз, которые издавал озверевший от боли и унижения Симоненко. И на бегу бормотал в такт частому дыханию:
– Сам учил! Сам учил! Сам по роже получил!
…Вова Симоненко талантливого ученика простил и продолжил с ним занятия по уличной драке. Но с того дня никогда не поворачивался к Женьке спиной и никогда не терял бдительности. А бывало, сам неожиданно бил Женьку первым, почуяв, что может нарваться на жестокую атаку смышленого малого.
В пионерлагерь «Артек» Женя попал за металлолом. В школе объявили недельный сбор металлолома и в качестве стимула предложили победителю единственную путевку в самый знаменитый пионерлагерь «Артек» – тот, что на Черном море.
Женька очень захотел на море, которое видел только в кино. Накануне он спросил отца, сколько может стоить такая путевка. Тот мрачно ответил:
