Архив шевалье - Максим Теплый
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В пионерлагерь «Артек» Женя попал за металлолом. В школе объявили недельный сбор металлолома и в качестве стимула предложили победителю единственную путевку в самый знаменитый пионерлагерь «Артек» – тот, что на Черном море.
Женька очень захотел на море, которое видел только в кино. Накануне он спросил отца, сколько может стоить такая путевка. Тот мрачно ответил:
– Четверть зарплаты моей, не меньше!
– Пятьдесят рублей? – задохнулся от волнения Женька. – Это какие же деньжищи надо иметь?
Женька знал, что деньги у отца водятся. Официальная зарплата у него была всего семьдесят рублей, но меньше двухсот он к концу месяца домой не приносил. Зарабатывал он на строгости в оценке качества сдаваемой посуды. Пустая бутылка из-под «Жигулевского» пива или лимонада стоила двенадцать копеек. Из-под вина емкостью ноль-семь литра – пятнадцать. Литровая из-под молока – двадцать. Но по этой цене принималось в лучшем случае десять процентов сдаваемой посуды. Скорочкин-старший придирчиво осматривал каждую бутылку, отбирал несколько, потом отсчитывал деньги и протягивал робевшему перед строгим хозяином ларька клиенту.
– Остальные не возьму, – равнодушно говорил он.
– Почему? – обреченно возмущался клиент.
– Тут щербинки на горлышке, эти грязные, тут вот этикетку не до конца содрали – одним словом, не возьму. С меня же спросят…
– Я мыл… Они чистые! А тут нет никакой щербинки…
– Мужчина, не задерживайте очередь. Забирайте свою некондицию и давайте отсюда… Следующий!
После такой экзекуции человек обреченно соглашался оставить всю свою посуду со скидкой в цене – где на две копейки, а где и на все пять. За месяц трудов праведных набегало еще два оклада…
– …Па-ап, а ты купил бы мне путевку в «Артек» ну, к примеру, за десять рублей?
– Что-о-о? – с угрозой переспросил отец. – А ты знаешь, как он мне дается, этот червонец? Ты сам-то хоть копейку заработал, балбес?!
– Ладно, пап, не ругайся! Путевка стоит пятьдесят, а мы за десять, а?
– Отвали…
– Ладно… А за семь?
– Что за семь?
– Дай взаймы, пап. Всего семь рублей! Я верну…
На следующий день целая бригада пацанов таскала Женьке в указанное место металлолом со всей округи. За работу Женька выдавал кому пятнадцать, кому десять копеек в день. А когда деньги кончились, жестоко избил одного из членов бригады и заставил мальчишек еще день работать бесплатно, объявив «коммунистический субботник».
Металлолом был сдан в школу в таком немыслимом объеме, что про Женьку написали не только в школьной стенгазете, но и в «Московской правде». Статья называлась «Женька с нашего двора». А в подзаголовок была вынесена фраза: «Пионер Скорочкин собрал металлолома столько, что можно отлить целый танк!»
…В «Артеке» он освоился за пару дней и организовал свой маленький бизнес. Он клянчил у детей из капстран малоизвестную советским детям, но очень желанную жвачку и продавал ее по дешевке. Женька хорошо усвоил, что цену надо делать щадящей, не зарываться. Доход надо делать с оборота и с благодарности клиентов, которые снова придут к тебе за товаром.
За смену Женька сколотил приличный капитал, который распух не только на жвачке, но и на других дефицитных товарах, таких как заморские сигареты и пластиковые пакеты с изображением диковинных лимузинов, белокурой тетки – кажется, знаменитой артистки – и какого-то симпатичного мужика, который, как выяснилось позднее, был американским президентом Джоном Кеннеди.
Сигареты Женька дарил пионервожатым, которые брали его с собой на ночные прогулки по пляжу и позволяли попробовать вкусное крымское вино. Дружба с пионервожатыми позволила Женьке обзавестись уникальным знакомством. Он познакомился с первым секретарем ЦК КПСС Никитой Сергеевичем Хрущевым.
Хрущев отдыхал в Крыму и решил заехать в «Артек». В лагере началась страшная суматоха. Мыли все, что можно отмыть, меняли бордюрный камень на дорожках, красили фасады корпусов, стригли траву – одним словом, готовились.
Наиважнейшим мероприятием считалась встреча гостя в момент, когда он въедет на территорию лагеря и выйдет из машины. Порешили, что встречать с цветами будут двое русских: мальчик и девочка, а с ними иностранец – темнокожий мальчик с Острова свободы.
Чернокожий мальчик в наличии имелся. С девочкой проблем тоже не было. Председатель совета дружины Люба Швецова годилась на эту роль по всем статьям. Была она миловидна, политически подкована и готова к выполнению любого сложного задания. А вот поиски советского напарника для Любы выявили разногласия. Часть руководства лагеря склонялась к кандидатуре Скорочкина – как раз та часть, с которой Женя водил дружбу. Другая же настаивала на кандидатуре круглого отличника Вити Ющенко – мол, он хорош лицом и является одним из активистов пионерского движения на Украине, что должно понравиться Хрущеву, неравнодушному ко всему украинскому. А Скорочкин? Разве можно его поставить рядом с Виктором? Обмылок какой-то…
«Обмылок» был в эти разногласия посвящен и решил, что надо ковать судьбу собственными руками. Точнее, ногами. Он предложил сопернику выяснить отношения в честном мужском поединке. Ющенко, смерив низкорослого противника презрительным взглядом, сразу согласился, рассчитывая на быструю победу. Договорились, что проигравший победителя не выдает…
Драка продолжалась не более полминуты. По сигналу секундантов Ющенко встал в боксерскую стойку, а Скорочкин неожиданно повернулся к нему спиной и медленно, опустив голову, побрел в сторону.
– Куда ты? Сдрейфил?! – Ющенко шагнул к Скорочкину и попытался развернуть его лицом к себе. И тут же получил жестокий удар в голень, от которого непроизвольно присел. Следующий удар коленом в лицо поставил точку в поединке.
Секундантами бой был признан честным. Женьку, конечно, заподозрили в том, что именно он имеет прямое отношение к подпорченной физиономии Вити Ющенко, но разбираться было уже поздно: цветы Хрущеву вручал Женька вместе с красавицей Любой и представителем революционной Кубы.
Хрущев выглядел усталым, цветы принял равнодушно и собрался было двинуться дальше, но Женька отважно обратился к нему:
– Дорогой Никита Сергеевич! Можно вас спросить?
Хрущев удивился незапланированному сюжету – обычно о подобных вещах его предупреждали заранее. На случай общения с детьми полагалось поощрять их коробкой конфет. А тут – явная импровизация…
– Спрашивай! – согласился он, остановив жестом охрану и поглядывая на сопровождающих его лиц, которые всем своим видом давали понять, что и сами возмущены происходящим.
– Никита Сергеевич, а вы, когда были маленьким, таким, как я, кем хотели стать?
– Ну ты, хлопчик, не такой уж и маленький. В каком классе учишься?
– Перешел в восьмой!
– Ну вот видишь! Я уже работал в твои годы. А стать я хотел инженером, выучиться хорошо хотел, техникой всякой овладеть… Ну а ты кем хочешь стать?
– Я буду экономистом! – храбро ответил Женька и решительно оттолкнул руку воспитателя, который хотел оттащить его от Хрущева.
– Ну-ка не трогайте мальца! – неожиданно прикрикнул Никита Сергеевич. – Пусть говорит. Он, между прочим, не извращенцем каким-нибудь хочет стать из числа этих новомодных живописцев и словоблудов, которые задницей друг перед другом вертят, а экономистом! Сейчас ведь все куда хотят – в космонавты да в киноартисты. А кто работать будет? На земле, на заводе? Кто будет управлять нашей социалистической экономикой через десять – пятнадцать лет? Меня-то уже тогда не будет…
– Ну что вы, Никита Сергеевич, – залепетал один из руководителей лагеря. – Вы любимец народа и партии. Вы нужны нам на многие десятилетия…
– Хватит врать! – резко оборвал его Хрущев. – Как тебя зовут? – обратился он к Женьке. – Значит, так, – приказал он, выслушав ответ. – Евгения… как тебя по батюшке?
– Иванович…
– …Ивановича Скорочкина определить на подготовительные курсы в Плехановку. Принять в вуз без экзаменов. Пусть учится, пусть дерзает! Контроль – за Сусловым…
Через два года Никита Сергеевич был снят с должности и отправлен на пенсию, но партийная машина уже закрутилась и поехала своим чередом. Женьку действительно приняли на подготовительные курсы, хотя он и не подходил по возрасту. Он стал стремительно набирать темпы в учебе, закончил школу экстерном и без экзаменов был принят в институт.
А дальше все Женины таланты пошли в дело. К тридцати годам он уже был директором ГУМа, через год стал заместителем министра торговли РСФСР, а потом возглавил Московский плодовощторг… Должность, конечно, ниже министерской, но зато самостоятельная, с большими перспективами и связями, которые и помогли ему взлететь на самую вершину партийной иерархии…
