Казаки-разбойники - Людмила Григорьевна Матвеева

«От судьбы отказываешься» — это значит, от дяди Бори, Люба сразу догадалась. Устинья Ивановна подговаривает маму пожениться с дядей Борей.

Эта мысль так давила сердце, что Люба поспешила поскорее прогнать её. Может, ещё и не поженятся. Мало ли что соседка скажет! Мама и не обязана ей подчиняться. Она сама не знает, что говорит, эта Устинья Ивановна! Любка старалась не вспоминать про дядю Борю, и это ей удавалось: столько всяких дел и мыслей занимает человека в школе, дома, во дворе. Но нет-нет да и потянет за душу. И спохватится Люба: что? Ах да, дядя Боря. И представится большое, коричневое, квадратное. И станет неуютно жить. А потом опять пройдёт, отступит, но недалеко, а притаится где-то наготове.

Теперь дядя Боря сидит у них на своём обычном месте спиной к буфету. Когда он облокачивается на спинку стула, в буфете звенят чашки. Если Люба заденет буфет и зазвенят чашки, мама обязательно скажет:

— Осторожнее. Что ты, как слон в посудной лавке.

А когда дядя Боря задевает буфет, мама ничего не говорит.

По двору летит мамин голос:

— Люба! Домой!

Люба привычно рванулась, готовая бежать на этот голос, но передумала. Не вылезла, а глубже забилась в доски. Не хотелось идти домой, где расселся дядя Боря, размешивает сахар в папином стакане с подстаканником и глядит в потолок. А папа сам купил этот подстаканник из таких витых проволочек. Папе нравился этот подстаканник, ему всегда нравилось всё, что он сам купил. Маме не нравилось, а папа над этим посмеивался.

«Смотри, Люба, какая вещь красивая! — Папа вертел подстаканник в руках. — Ажурная работа. Правда?»

«Ага, пап, ажурная», — соглашалась Любка и старалась не смотреть на маму. Но и не глядя видела, что мама недовольно морщится.

По двору мимо досок прошли мамины ноги в клетчатых домашних тапочках. Мама шла прямо по снегу и кричала протяжно, чтобы было слышно далеко:

— Лю-ю-ю-ба-а-а! Домо-о-ой!

Любка подумала, что мама может простудиться в тапках, и собралась вылезти. Но мамины ноги повернули назад, к дому, и Любка осталась.

Она сидела, уютно прижав колени к животу. От досок шёл тёплый скипидарный запах, они немного светились в сумерках жёлтым светом. Во дворе ещё только начинало темнеть, а в «комнате» под досками было совсем темно. Люба уткнулась подбородком в колени. «Вот запишусь в детдом, — думала она. — А что? Если попроситься, могут принять. Чем с дядей Борей, лучше в детский дом. Там много ребят, всё общее. А вечером горит свет, все сидят и разговаривают». Люба видела детский дом снаружи. Он был кирпичный, двухэтажный и стоял недалеко от молочной в Долгом переулке. Сквозь щели в заборе Люба видела ребят, они ходили по двору или бегали. Но быстро исчезали в доме. Всегда хотелось увидеть больше: они были особенные ребята — детдомовцы. Однажды Люба встретила детдомовцев на Плющихе. Они шли парами: мальчишки в одинаковых серых пальто и чёрных ушанках, а девочки в синих пальто и синих фетровых шапках. Пальто на всех были длинные, от этого ребята казались высокими и худыми. Лица у них были серьёзные, только одна девочка оказалась весёлой. Мальчишка дёрнул её за хлястик, а она обернулась и засмеялась. Потом увидела, что Люба смотрит, и сделала глупое лицо: вот, мол, как ты таращишься и рот разинула!

Любка ни капли не обиделась, ей понравилась весёлая детдомовская девчонка. У неё нет ни мамы, ни папы, а она не плачет, живёт себе. Вот обыкновенно идёт себе из бани. Люба сразу догадалась, что детдомовцев водили в Виноградовскую баню: лица у всех были по-банному розовые, а под мышками узелки из вафельных полотенец. Люба стояла, пока ребята не скрылись за поворотом. И всё время думала об одном: «У них нет ни мамы, ни папы, а они в баню ходят как ни в чём не бывало, идут, разговаривают, даже смеются».

Представлялся большой дом, вечером горит свет, много ребят сидят и говорят о чём-то или играют. Им никуда не надо уходить, это их дом, там они спят, едят все вместе, наверное, делят конфеты и яблоки.

А есть ребята, которые живут в детдоме даже не в своей стране. Люба с Белкой встретили их в прошлом году, от этой встречи осталась радость на много дней.

Была весна, солнце высушило асфальт на Смоленской площади, и новые ботинки приятно цокали. Люба сказала:

«Белка, у меня новые ботинки, на кожаной подмётке. Слышишь, как щёлкают?»

Но Белка не смотрела на ботинки, она смотрела в сторону. И Люба тоже посмотрела туда. Там стояли ребята. Они были все смуглые и черноволосые. У одной девочки жёсткие волосы до плеч, пышная синяя юбка была подпоясана широким красным поясом. Рядом стоял мальчик с такими большими чёрными глазами, что всё лицо казалось маленьким и печальным. На всех ребятах были шапки с кисточкой надо лбом.

«Испанцы!» — сказала Белка.

«Бежим к ним!» — потянула её Любка.

Они побежали за угол, где стояли испанские ребята. Они осматривались по сторонам — разглядывали площадь, согретую слабым солнцем, огороженную верёвками и досками шахту метростроя. Наверное, испанцы недавно приехали и теперь смотрели, куда их привезли. И Любке захотелось им сказать очень важные слова. А какие это слова? Вот стоят на нашей московской Смоленской площади ребята из далёкой страны Испании. Испания — это борьба. Вера Ивановна рассказывала, что в Испании фашисты хотят захватить власть, а республиканцы борются с фашистами. Идёт война в городах, и в деревнях, и горах. «Мадрид», «Барселона», «Гвадалахара» — звонкие чужие названия. Вера Ивановна рассказывала, как мужественно сражаются республиканцы, названия становились не чужими, а совсем близкими: Мадрид, Барселона, Гвадалахара. Взрослые воюют, а детям там оставаться опасно, их привезли к нам.

Люба и Белка остановились на площади, они во все глаза смотрели на испанских детей. Надо было, чтобы эти дети немедленно поняли, что две девчонки, которые остановились с ними рядом, любят их и рады им. Как им объяснить?

Мальчик с большими глазами улыбнулся, а Любка не смогла улыбнуться, она слишком волновалась. И тогда мальчик сразу перестал улыбаться, он посмотрел серьёзно.