Всемирный разум - Майкл Хорост

Одно из труднообъяснимых явлений мы можем обнаружить и в жизни муравьев. Эксперты утверждают, что в своем развитии эти насекомые достигли конечной точки и теперь находятся в эволюционном тупике. Ученые также заявляют, что муравьи не могут поумнеть: если их головы станут больше, то окажутся непропорционально тяжелыми (панцирь насекомых, увеличиваясь в размере, делается слишком тяжелым, потому что объем сферы растет пропорционально кубу ее радиуса). Кроме того, муравьи уже не могут общаться с собратьями в большей мере, чем сейчас. Как следствие, они не переходят к таким формам поведения, которое требует более сложной системы сигналов для обмена информацией. Это значит, что объем последней, хранимой в муравейнике, и скорость обмена данными между членами колонии уже не могут заметно измениться. Е. Вильсон и Б. Хельдоблер пишут: «Жизнью общественных насекомых по-прежнему управляет только инстинкт, и эта ситуация не изменится».

Однако в мире муравьев начинает происходить что-то очень необычное. Не так давно ученые обнаружили колонии, которые – теоретически – существовать не могут. Их называют объединенными или униколониями ( unicolonies) . Они объединяют миллиарды членов и простираются на тысячи километров [187] . К 2009 году таких муравьиных сверхколоний во всем мире насчитывалось 31 [188] . Они объединяют множество муравейников, и все муравьи сотрудничают друг с другом – хотя и живут в разных домах. Это как иностранные антропологи считают США единой страной, потому что жители разных штатов не воюют друг с другом. Однако из «свода законов» муравьев мы знаем: выходцы из разных муравейников не должны сотрудничать. Казалось бы, это правило должно распространяться и на огромные униколонии. Зачем помогать чужестранцам, если это будет отвлекать от заботы о своей родне? Однако в действительности муравьи в объединенных колониях сотрудничают. Таким образом, освобождаясь от возможных междоусобных войн, которые уничтожат муравейники, униколония становится чем-то бóльшим, чем даже сверхорганизм [189] .

И даже более успешными, чем суперорганизм. Одна такая колония безумных муравьев вступила в Аризоне в войну с людьми – и победила . Она вторглась в «Биосферу 2» (Biosphere 2), имевшую бюджет в 200 миллионов долларов и задумывавшуюся в качестве двухлетнего эксперимента по созданию самоподдерживающейся экосистемы. Муравьи-захватчики уничтожили 11 других разновидностей муравьев, которых поселили в этой экосистеме [190] . Также были истреблены все сверчки и кузнечики. Наконец, вторгшиеся муравьи заставили покинуть эту территорию и людей. «Полчища их ползли отовсюду, куда хватало взгляда: на деревьях жалкие остатки листвы, унылые дороги, замусоренные мертвыми листьями, бородатый эколог с отрешенным видом… – так писала об этом газета The New York Times . – На месте райского сада возник ночной кошмар. Воздух и воды наполнились кислотой. Посевы пропали. Множество живых существо погибло. Среди выживших – только безумные муравьи, и их миллионы» [191] . Эксперимент был прекращен с пониманием того, что люди потерпели поражение. Другая униколония муравьев фактически подчинила себе остров Рождества, уничтожив 20 миллионов крабов и немалый процент деревьев и птиц [192] .

Реакция ученых на сообщения о том, что делают униколонии муравьев, была оптимистичной: «Это не будет длиться бесконечно». Они высказывают уверенность в том, что муравьи различных семей рано или поздно должны прекратить сотрудничать, что приведет к распаду объединенной колонии на несколько обычных и вызовет грандиозную войну между ними. Один из исследователей пишет: «Хотя эволюционная биология редко может предвидеть, по какому пути пойдет развитие определенных видов, можно уверенно ожидать того, что, несмотря на кратковременный успех в борьбе за выживание в экологической нише, муравьиные униколонии – эволюционный тупик» [193] .

Однако пока они действуют с отменным эффектом. Мистика какая-то: огромное коллективное существо, которое должно было бы исчезнуть с лица земли, в действительности захватывает целые острова и побеждает в войнах с людьми. Поскольку я не специалист по муравьям и не эксперт в области родственной селекции, то не могу всерьез утверждать, что относительно будущего униколоний ученые ошибаются. Не могу я и предположить достижения такими объединениями уровня интеллекта более высокого, чем, допустим, средний сверхорганизм – хотя и ведут они себя таким образом, что их поведение не может быть объяснено существующими теориями. Моя мысль в другом: если взглянуть на описанные выше случаи шире, то можно отметить аномальное поведение живых существ, которым удалось совершить прорыв на более высокий уровень сознания. Униколонии не могут быть сознательны на человеческом уровне – у них недостаточно «узлов-нейронов» и «синаптических связей». Однако ошеломление, вызываемое у нас сегодня этими сверхсуществами, служит предзнаменованием серьезного непонимания. А со временем последнее может вызывать такое сверхсущество, как Интернет плюс человечество. Не исключено, что однажды нам случится увидеть действия, касающихся «железа», «софта» и человеческих поступков, но при этом совершенно необъяснимые с помощью привычных понятий и терминов. И глубокое изучение проблемы побудит нас признать: вызревает и пробивается в жизнь новая форма интеллекта.

Если «Интернет плюс человечество» действительно станет Гиперорганизмом (hyperorganism), то нам придется констатировать, что произошло нечто очень странное. Мы сможем собирать информацию, анализировать данные, строить модели. Но никогда не узнаем, что же именно происходит в нем самом – в глубинах Гиперсети.

А если все так и будет, то, вероятно, мы никогда не поймем и друг друга.

Глава двенадцатая. Все начинается с детства

… И мы приходим к осознанию любви.

Пьер Тейяр де Шарден

Виктория склонилась ко мне. Я тесно прижался к ней, уткнувшись лицом в ее шею.

Я слышал, как она сказала: «Я люблю тебя».

Мы были вместе уже несколько месяцев, но эти слова прозвучали впервые., Когда мы молча лежали вместе, я мысленно не раз произносил их . Я люблю тебя. Я люблю тебя . Никогда не говорил этого женщине. Все думал, когда лучше сказать об этом. И как.

А теперь об этом сказала она. Верить ли мне своим электронным ушам? Я приподнял голову и в изумлении поглядел на нее, как будто не вполне разобрал услышанное. Она ответила невинным взглядом, посмотрев на меня своими карими, как у лани, глазами. В их глубине не было ничего такого, что говорило бы о взрыве только что сброшенной бомбы. Я всегда думал, что такие волшебные, такие магические слова должны быть исполнены особого драматизма. Мне казалось, они могут звучать только в момент особой страсти. Или тогда, когда один вытащил другого из горящего автомобиля. Услышав, как она буднично произнесла их однажды сонным утром, я пришел в некоторое замешательство. Это ее способ делать признание?

Виктория заметила выражение моего лица. «Как ты думаешь, что я сказала?»

Запинаясь, я ответил: «Я подумал, что ты сказала, будто любишь меня».

«Привет, милый!» Да это же просодия!

Привет, милый! [изобр. звуковой волны]

Я люблю тебя

[изобр. звуковой волны]

Я опустился на подушку, не сказав ни слова.

Она засмеялась. «Но я действительно люблю тебя».

Я так часто могу чего-то не услышать или не разобрать… Какие-то согласные или слоги порой ускользают от меня. Но этим ленивым утром я был очень, очень рад, что не все расслышал сразу.

Спустя несколько месяцев я насовсем перебрался в Вашингтон, округ Колумбия. Снял квартиру в доме неподалеку от нее. Каждый вечер приходил к ней. Мы ужинали, а затем сидели, тесно обнявшись, на ее кушетке и смотрели телевизор. Я чувствовал, как меняется мое тело. Я обнаружил, что хожу намного спокойнее, раньше ложусь спать, чаще смеюсь. Виктория благотворно влияет на меня, и я не сомневаюсь в том, что уровень гормонов у меня в крови, давление последней в сосудах, циркадианный ритм – все приходит в гармонию с ней.

Однако каждый из нас остается самостоятельной личностью. Если поверить Платону, любовь стирает индивидуальность. Однако в реальной жизни все получается по-другому. Виктория видит цвета и ощущает энергию в тех картинах, которые я нахожу довольно невыразительными. Когда я спросил ее, почему ей так нравится то, что она делает, она взяла меня за руку и повела по квартире. «Видишь желтые и темно-бордовые оттенки на этой репродукции? – спросила она. – А как тебе скромная элегантность этой фотографии, на которой голые ветви деревьев так похожи на нейроны? Ты чувствуешь, сколько юмора скрыто в этих бумажных кругах, наложенных друг на друга? Остроумно ведь, а?» Не знаю, ничего такого я не замечал – только чувствовал, что меня заставляют чем-то восхищаться. Но я знал, сколько ярких красок и элегантности, и юмора я открывал для себя в других работах художников. Я понял, что в любимых ею картинах она находит то же, что я, когда смотрю на произведения Пауля Клее «Прекрасная жардиньерка» или Insula Dulcamara.