Всемирный разум - Майкл Хорост

Вопрос не столь академичен, как может показаться. Самосознание Всемирной Сети Разума – это будем мы сами , поскольку новая форма разума станет продуктом человеческой деятельности, соединененной с технологией. Но она же, воплощая в себе потенциал собственного развития, будет не только нами . Понимая, в какой мере она окажется управляемой или опасной, мы будем подготовлены к осознанию того, что несет ее появление.

В природе встречается немало примеров того, как сложные системы вырастают из комбинации относительно простых элементов. Торнадо и ураганы спонтанно рождаются и так же рассеиваются. Компьютерные программы используют автоматизацию отдельных блоков – как, например, игра «Жизнь» Джона Конвея (John Conway’s Game of Life) [177] , – и самостоятельно формируют сложные схемы взаимодействия (если правильно заданы все необходимые параметры). Тем не менее, подобные системы нельзя считать формой интеллекта. Они не обладают сознанием.

В природе встречаются также сложные и сознательные системы. Первое, что вспоминается в качестве примера, – рептилии и небольшие млекопитающие. Но колонии муравьев и пчелиные ульи тоже подходят под данное определение. Как будет показано далее, первые способны «искать» пищу и «конкурировать» с другими такими же колониями в борьбе за доминирование. Однако эти системы, даже являясь определенными формами сознательной жизни, не разумны в человеческом понимании этого слова. Они проявляют некоторые знания, но не могут осознавать обладания ими. Интроспекция остается недоступной. Ни муравьи, ни пчелы не строят осознанных планов на будущее и не могут реализовывать их. Нам следует прекратить обсуждение вопроса о сложных системах как таковых, а также о сознании, которое могло бы быть им свойственно: все это относительно далеко от того, что нас интересует. Если Всемирной Сети Разума свойственно «просто сознание», а не самосознание, то она не открывает нам новых возможностей и не сулит новых угроз.

Обладает ли разумом Интернет?

Поговорим об Интернете, чтобы первым делом понять, насколько он «разумен» в наше время – и если нет, то способен ли стать таковым в будущем. Я бы начал с Винтона Грея Серфа (Vint Cerf), которого часто называют одним из «отцов Интернета», потому что он первым разработал и предложил коммуникационный протокол TCP/IP. Он теперь вице-президент Google. Согласно сведениям Серфа, общее число компьютеров, подключенных к Мировой Паутине, в 2009 году составило от 1,5 до 2 миллиардов [178] . Не все из них работают в одно и то же время, напомнил мне Серф, поэтому итоговое число варьируется. Флуктуации вызывает также обращение Земли, из-за которого циклы день/ночь в разных странах различаются.

Два миллиарда компьютеров – это намного меньше, чем 100 миллиардов нейронов в человеческом мозге. Если мы примем ту точку зрения, что сила интеллекта соотносится с числом доступных узлов, составляющих в совокупности общую сеть, то Интернет даже не приближается к человеческому разуму. К тому же, компьютеры не так разнообразны, как нервные клетки головного мозга. В главе 8 мы отмечали, что в последнем имеется много нейронов различных типов, выполняющих специализированные функции. И они плотно взаимодействуют, поскольку многие типы соседствуют друг с другом в одном кубическом миллиметре мозгового вещества. В Интернете такого уровня специализации и интеграции мы не видим. Есть всего несколько типов компьютерных устройств: суперкомпьютеры [179] , персональные, серверы, рутьеры, PDA (так называемые персональные ассистенты, или наладонники. – Прим. пер. ), мобильные телефоны и компьютерные части в различном оборудовании. Вот, собственно, и все. В принципе, все компьютеры делают одну и ту же работу.

Мало того, они значительно менее взаимосвязаны, чем нейроны головного мозга. Вспомните: каждый из них в среднем получает исходящие сигналы от 7000 других нейронов – причем немало этих данных поступает одновременно. Компьютеры взаимодействуют не так тесно, и каждый из них в единицу времени может обрабатывать только один бит информации.

Компьютеры не обладают и необходимой структурной сложностью. Интернет сам по себе не создает ни прямой, ни обратной связи, которые так важны для функционирования механизмов памяти и восприятия. В этом смысле Сеть – обширное собрание ресурсов. Допустим, вы захотите прочитать в онлайне газету New York Times . Получение кода страницы послужит сигналом для браузера запросить текст у одного компьютера, иллюстрации у другого и рекламные объявления у третьего. При таком подходе ваши личные предпочтения и ограничения при организации траффика в расчет не принимаются. Разумеется, Интернет может удерживать на жестких дисках массированные объемы данных, но не требуйте от него понимания этой информации – он только хранит ее.

В сущности, Интернет сам ничего не делает. И зачем бы ему это нужно? Живые существа должны эволюционировать, чтобы выживать и оставлять потомство. На Всемирную Паутину в этом смысле факторы внешней среды не давят. Она получает всю требуемую ей «еду» и не страдает от хищников. Эволюционное давление, которое заставляло бы Сеть усложняться для самосохранения, отсутствует. Иными словами, в отличие от живых созданий в экосистеме, Интернет не имеет побуждений (включая формируемые внутренне) вести себя так, чтобы увеличить собственные шансы на выживание.

Формулируя точнее, у него нет причины, по которой одну форму организации нужно было бы предпочесть другой. Если потребность Интернета в энергетической подпитке всегда удовлетворяется, то зачем ему что-то вроде аналога допамина, выделение которого связано с потребностью человека в еде и удовольствием от ее получения? Если нет хищников, то для чего ему аналог миндалевидного тела мозга, которое «обрабатывает» страх и формирует ответное поведение, позволяющее избежать опасности? Если нет физических раздражителей со стороны окружающей среды, как может у него развиться ствол мозга и двигательная кора? Если нет необходимости оставлять потомство, к чему гормоны тестостерон и окситоцин? А если все это у него отсутствует, откуда взяться чувствам и мыслям?

Если бы даже все указанные потребности и существовали, Интернет не имеет внутреннего механизма, обусловливающего возможность свободных мутаций. Как следствие, не возникают и «пробные конфигурации», которые могли бы пройти испытания во внешней среде. Сама по себе Сеть не в состоянии составлять новые сетевые конфигурации или рождать коммуникационные протоколы. В компьютерах «мутацию» всегда вызывает один ошибочный байт программы, который намертво «подвешивает» систему.

В 2001 году Родолфо Линас высказал предположение, что Интернет, возможно, правильнее всего сравнивать с медузой, у которой, как известно, нет ни центральной нервной системы, ни чего-либо, что можно было бы назвать «мозгом» [180] . А вот что у медузы действительно есть, так это сеть нервов в наружной оболочке (nerve net). Интернет имеет 2 миллиарда относительно неспециализированных и «гомогенно распределенных» узлов – в этом смысле он действительно позволяет сравнить себя с гигантской медузой. Словом, его не отличает ни особая дифференциация частей, ни их специализация. Связывает эти части очень простая коммуникационная система. Потому-то сам по себе Интернет просто не может быть слишком «умным».

Интернет + человечество = новый интеллект?

Интернет можно считать всего лишь чем-то сверхмедузообразным. Однако если мы будем рассматривать Сеть как область человеческой деятельности, нам придется изменить подобный взгляд на вещи. Человеческие существа испытывают на себе давление эволюционных факторов. Организации людей и создаваемые ими культуры эволюционируют. Что касается 2009 года, то интернет-пользователей к тому времени насчитывалось около 1,67 миллиардов человек во всем мире. Если округлить данные, то ныне число «узлов» в нашем «гипотетическом мозге» удвоилось [181] .

Четыре миллиарда узлов – это не так уж много в сравнении с человеческим мозгом. Впрочем, следует ожидать, что постепенно Сеть начнет заниматься и более специализированной деятельностью. В этой связи уместно вспомнить «цифровые лобные доли» («digital frontal lobes»), о которых говорилось в предыдущей главе. У человека они берут на себя общее управление многими областями мозга, осуществляя высшие когнитивные функции – такие как формулирование целей и операции с абстрактными понятиями. Конечно, лобные доли не могут взять на себя всю интеллектуальную работу – подобно тому, как генеральный директор компании не может взять на себя всю управленческую деятельность. Вопрос – в интеграции и координации. Лобные доли собирают «голоса с мест», приходящие из многих частей мозга, отбирают их и используют самые важные для того, что насущнее всего в определенный момент времени.