Из собрания детективов «Радуги». Том 2 - Вилли Корсари

— Я, собственно, ее не осуждаю, — пожала плечами синьора Табуссо. — Это ее личное дело. Мне-то, уж поверь, наплевать. — Она налила себе вина из хрустального графина. — Меня интересует одно: не поможет ли она мне избавиться от проституток, которые обосновались на моем лугу. Эта Анна Карла утверждает, будто знакома с полицейским комиссаром.

Пальмира недоверчиво фыркнула.

— Да полицейские сами спят с этими… с этими женщинами. Станут они сажать их в тюрьму!

— Она говорит, что ее знакомый очень влиятельный человек, — неуверенно произнесла синьора Табуссо. — Тот самый, что занимался расследованием кражи на вилле у наших соседей Кампи. Его зовут Сантамария, комиссар Сантамария.

— Ничего о таком не слыхала, — презрительно отозвалась Пальмира, внимательно следившая за уголовной хроникой с тех пор, как ее зять получил легкую травму в драке с двумя пьяными и его фамилия была по этому поводу упомянута в газете «Стампа сера».

— Может, хоть разберется в деле с холмом.

— Да вы что, шутите? Судя по фамилии, он неаполитанец, который даже итальянского толком не знает! — воскликнула Пальмира.

— Неаполитанец там или нет, но, если он сумеет закрыть «Каприз», я ему памятник поставлю.

— Через месяц «Каприз» снова откроют, да еще отделают заново, — сказала Пальмира. — Нет, они все заодно, эти паршивые обезьяны. Единственный выход — снова обратиться в дорожную полицию. В нее людей отбирают после строгой проверки, они все до одного рослые, не меньше метра семидесяти, не то что в обычной полиции!

— Да, они самые красивые, — согласилась Вирджиния. — Но когда бы мы их ни вызывали, они не являлись.

— Еще бы! Ведь они связаны по рукам и ногам! — воскликнула Пальмира. — Карабинеры, префектура — все ставят им палки в колеса, не дают спокойно работать. Стыд и позор! А причиной всему черная зависть.

И она принялась яростно скрести дно кастрюли.

— Не понимаю, почему вы так разгорячились? — сказала Вирджиния. — По мне, больше вреда наносят те, кто крадут у нас на лугу ландыши.

— Слыхала? — рявкнула синьора Табуссо, стукнув кулаком по столу. — Они вот-вот начнут заниматься любовью в наших постелях, а эта дурочка печется о ландышах.

— Э, синьорина — сама невинность. Она многого, к счастью, даже и не замечает.

— Какая там невинность! Самое настоящее недомыслие!

— Да, мой зять тоже говорит, что, если мы хоть немного не поможем полиции, ей самой не справиться, — согласилась Пальмира. — Ведь полицейские не волшебники. — Она вздохнула и с большим трудом стала подниматься со стула. — Конечно, многие преступники никого и ничего не боятся. Но бывает и так, что ты становишься очевидцем кражи, как тот ювелир с проспекта Джулио Чезаре…

— Какой еще ювелир?

— Тот, которого ограбили на сорок миллионов. Читали сегодня утром в «Стампе»? Их было трое, а он даже не решился посмотреть им в лицо. Говорит, что ничего не помнит.

— Но ведь они были в масках! — возразила Инес Табуссо.

— Ну и что же? Все равно он не должен был поджимать хвост и дрожать, как заяц. — Она наконец поднялась, вытянула руки по швам и разинула рот, желая показать, как вел себя ювелир-заяц. — А все эти разини, у которых воры из-под носа выхватывают сумочки, — продолжала она, направляясь к плите, где на сковородке томились эскалопы в марсале. — Попробовали бы только у меня выхватить… — Пальмира грозно набычилась и попыталась поймать муху, лениво взлетевшую над ароматной приправой, потом схватила сковородку за ручку и подошла к большому мраморному столу. — Нет, в голове у туринцев гуляет ветер, а чуть что, они притворяются слепыми и глухими. А преступный мир этим пользуется. К несчастью, на одного Баукьеро приходится…

— Баукьеро? — переспросила синьора Табуссо, положив себе на тарелку два эскалопа. — Столяр?

— Нет, тот, который первым нашел убитого архитектора.

— А-а.

— Уж он-то свой долг выполнил. Ведь и он мог бы умыть руки, притвориться, будто ничего не видел, и отправиться собирать фиалки…

— Или ландыши, — сказала синьора Табуссо, бросив взгляд на сестру.

— А он — вот это энергия! В его-то годы! Едва наткнулся на мертвеца, сразу позвонил в полицию и даже вспомнил о блондинке, которая вышла из парадного. Теперь он единственный свидетель, — с завистью заключила служанка.

— Но убийцу он так и не помог найти?

— Ну, он же не ясновидец! Но все-таки навел полицию на след своими показаниями о трубе и о сумочке с итальянской звездой.

— Морской, — робко сказала Вирджиния.

— Что морской? — не поняла синьора Табуссо.

— Это была морская звезда. Я сама отлично видела…

Полицейский комиссар Сантамария, с аппетитом докончив филе, приправленное перцем, положил на тарелку нож и вилку, в точности как того требуют правила хорошего тона, рядышком, перпендикулярно краю стола. Анна Карла, заметив это, облегченно вздохнула.

Можно провести ночь с самым что ни на есть красивым мужчиной, можно заплатить ему сто семьдесят пять миллионов лир за картину, можно, наконец, погибнуть на баррикадах с его именем на устах, но, если он не умеет вести себя за столом, ну, к примеру, кладет приборы рядом с тарелкой, словно два весла, его нельзя принимать всерьез. Она никогда бы не посчитала его человеком одного с ней круга.

Вот они, подлинные классовые предрассудки! Отдать поместье голодным батракам, подарить все серебро больным проказой, бросить зажигательную бутылку в «роллс-ройс своего кузена куда легче, чем избавиться от соблюдения правил этикета, столь же беспощадных и твердых, как камни в почках, подумала она.

— В Декларации прав человека должен быть и этот пункт, — сказал Массимо Сантамарии.

— О, вы уже добрались до революции?

— Ты никогда не следишь за разговором, — упрекнул ее Массимо. — Мы добрались до безусловного права мужчины не разбираться в винах и в нумизматике.

Анна Карла понимала, что разговор о правах мужчин возник не случайно. И эти двое ведут себя как заговорщики, точно они подвергаются политическим преследованиям. Но почему так? — с горечью подумала она, вежливо отказавшись от сыра, который Роза поднесла ей на подносе.

— А в последнее время появились еще и знатоки сыра, — сказал Сантамария, положив на тарелку ломтик Горгонцолы.

— Еще более опасный вид псевдокульта, — горячо поддержал его Массимо. — В этих людях не осталось ничего человеческого, это монстры, ни на что другое не способные, кроме как отличить Пиренейский шевр от Гатине.

— Да, конечно, Фарабино. И еще Сален го, Джанкарло и, увы, твоя очаровательная кузина Элизабета. И не забывай о Гарроне.

— О нет, Гарроне тут ни при чем. Он умер, погребен и в качестве примера не годится. К тому же что тебе известно, Массимо, о его гастрономических вкусах? Ты с ним когда-нибудь обедал?

— Нет, но я делаю вывод из анализа известных мне фактов.

— Какие еще известные факты? Мы никогда не знали и не узнаем, как относился Гарроне к сыру Гровьера. Теперь, господин комиссар, вам понятна его уловка? Путем дедукции делает нужные ему выводы, а потом преподносит их мне как неопровержимый факт. «Ах, ты так полагаешь? Твой Гарроне, или Бонетто, или Фарабино разделяют твое мнение!» И вот уже безапелляционный приговор мне вынесен. Нет, дорогой, твой анализ фактов слишком удобная штука. Доказательства нужны, Массимо, доказательства!

— Но ведь я позволяю тебе потом проверить мои выводы.

— В теории. На практике этого никогда не случается. Как, например, в случае с «Бостоном». Ты говорил: хорошо, я отвезу тебя к Гарроне, заговорим с ним об Америке и услышим, как он произносит это слово. При этом ты отлично знал, что я даже под угрозой применения силы не поехала бы к Гарроне. С меня было довольно фактов, которые ты подвергаешь проверке.

— Ты забываешь, что в данном случае Гарроне, увы, умер до намеченной проверки, — напомнил Массимо.

— А ведь верно! — словно очнувшись, воскликнула Анна Карла. — Мы никогда не узнаем, как он произносил слово «Бостон», бедняга.

Сантамария слегка кашлянул.

— Но эти известные вам факты… — сказал он с натянутой улыбкой. — Не могли бы мы немного…

Анна Карла посмотрела на него и залилась краской стыда.

Трапеза окончилась, тарелки опустели, и Сантамария приступил к своей работе. Он пришел сюда не для того, чтобы до скончания века слушать их перепалку.

— В самом деле, хватит пустой болтовни, не так ли, комиссар? Сейчас мы постараемся как можно более точно рассказать вам все, что мы знаем об архитекторе Гарроне.

Массимо засмеялся.

— Ты ничего не поняла, Анна Карла. Комиссару не нужна наша точность. Его как раз интересует наша глупая болтовня.

— Вот и прекрасно, — в сердцах сказала Анна Карла. — Тогда пусть комиссар сам решит, можно ли на основании известных нам фактов утверждать, что Гарроне говорил «Баастн» и был знатоком сыров.