Шалинский рейд: роман - Герман Садулаев

Она была такая маленькая, как ребенок… всегда выглядела, как ребенок, хотя ей было уже 19 лет. А я строил дом, чтобы привести ее в новый дом. Наш старый дом все равно разбомбило еще в первую войну.

«Она была красивая?» –

Я спросил.

«Как звездочка». –

Ответил он.

«Седа» – это и значит «звезда», если по-русски. Подумал я.

– Ее убили?

– Ее забрали. Увезли с собой. Сказали, для проверки, может, она снайперша.

– А… потом?

– Никто не знает. Я хочу думать, что ее просто убили.

Тимур пришел в отряд, когда мы уже были в лесу.

– А дом?

– Какой дом?

– Твой новый дом? Ты достроил?

– А… нет. Зачем?

Мы подошли вплотную к расположению отряда. И не встретили ни одного человека в дозоре. Перевалив через небольшой холм, мы увидели лагерь.

Мы уже понимали, что мы должны увидеть. Резкий запах, который показался мне ароматом черемши, был смешан из разорвавшихся боеприпасов, человеческого мяса и крови. Лагерь накрыли сразу, без пристрелки и корректировки, по точным координатам. Необходимости в завершении операции по уничтожению бандформирования высадкой десанта не было никакой.

Несколько деревьев были повалены, другие, что стояли подальше, искалечены и обглоданы огнем. Земля предстала как нагромождение воронок, дерн был сметен, выворочены глинистые внутренности. И на этом ландшафте в беспорядке валялись тела и куски тел.

Мы осторожно прошли всю разгромленную базу. Медленно, стараясь не наступать на сомнительные предметы: это могли быть неразорвавшиеся боеприпасы. Нашли станцию связи – она была разбита.

Нет, доктор, меня не стошнило. Тимура тоже. Мы шли отрешенные, немного деловитые, как по мясокомбинату. Они все были мертвые… слишком мертвые. Тела были изувечены, разворочены, обуглены. Мы насчитали около 30 трупов.

– Надо собрать неиспорченное оружие, – сказал Тимур.

– Незачем. Как мы его унесем? Подбери пару автоматов и хватит.

Только на минуту нам обоим стало дурно. Когда мы увидели прислоненные к холмику выброшенной взрывом земли четыре тела, положенные в ряд. Эти тела были относительно целыми. И у каждого во лбу была аккуратная дырка от выстрела, от выстрела в упор: об этом говорили круги ожогов вокруг раны, я знал как криминалист – это ожоги от пороховых газов, вырывающихся из дула оружия вместе с пулей.

Мы насчитали около 30 трупов, в отряде, как я знал, было примерно 40 бойцов. Значит, не все погибли. Кто-то ушел. Но они двинулись не к нам, а в другую сторону.

И пристрелили раненых.

Может, они пристрелили не всех раненых. Только самых тяжелых. Тех, кого все равно не было смысла тащить на себе. Может, думал я, их оставалось всего трое, относительно невредимых, и десять раненых. Они не могли забрать всех. Может, они и так забрали шестерых, тех, кого еще можно было спасти. А этим, четверым, безнадежным, просто помогли. Прекратили их муки. Они сначала даже старались их спасти – потому собрали здесь, на холмике. Наверное, сначала они собрали всех. А потом пришлось выбирать. Им пришлось выбирать. И четверым не повезло. Хотя, может, им повезло больше, чем остальным, обреченным на муки, и потом – все равно, смерть. Они просто прекратили страдания своих товарищей…

Я объяснял себе.

И все же.

Они пристрелили раненых.

Так я познакомился с Тимуром. И это был Тимур, кто повел нас в Сержень-Юрт. В конце августа, да, это было ближе к концу месяца, уже после выборов.

20 августа в Чечне прошли выборы в Государственную Думу Российской Федерации. Грохотала канонада, вовсю шли бои и «зачистки». И тут – выборы. «Выбрали» какого-то бывшего милиционера. А 23 августа старейшины Шали и Сержень-Юрта объявили о том, что жители, заподозренные в пособничестве боевикам, то есть, нам, будут наказываться, вплоть до выселения. Такое сообщение распространили федералы. Снова какие-то старейшины. Не знаю, что это были за старейшины. Всегда найдется пара-тройка больных на всю голову стариков. Хотя гражданские действительно не хотели нам помогать, это правда. Но мы еще не знали об этом решении «старейшин».

Тимур сказал, что мы можем сходить в Сержень-Юрт, к его родственникам, помыться и покушать. Мы пошли вшестером. Вообще-то мы пошли на разведку. Так мы сказали командиру отряда.

Дом, в который мы пришли гостями, стоял на околице. Была ночь. Сначала постучался Тимур. Он пошел без оружия. Мы залегли в канаве. Тимур вернулся за нами минут через пятнадцать. И мы зашли во двор. Нас встретил хозяин, он был даже приветлив. Правда, вся его семья спешно собиралась. Хозяин сказал, что они переночуют у родни, чтобы нам было удобнее. Мы ничего не заподозрили.

На кухне мы нашли еду. Большую кастрюлю чорпа, бараньего бульона, галушки и мясо. А еще был хлеб, мягкий и свежий. Разведчики набросились на ужин. Рвали мясо зубами, заталкивали хлеб, держа в руке по целой буханке, запивали бульоном. Мылись в ванной по очереди. И располагались на сон. Мягкие кровати! Теплые одеяла! Подушки! Казалось, мы уже попали в рай. Только гурий не хватало.

Двое оставались на дежурстве. Меняться решили каждые два часа, получалось, каждому удастся поспать в раю целых четыре часа!

Была моя очередь дежурить, когда я услышал голоса. Я сидел во дворе, под навесом. За железным забором разговаривали по-чеченски. Потом шум моторов. Похоже на БМП. Я сделал знак второму дежурному, который сидел с автоматом в другом конце двора. Он тихо зашел в дом и едва успел поднять группу.

Осаждающие даже не попытались взять нас тихо. Штурм начался с выстрела из гранатомета, которым снесло ворота. В проем ворвался свет прожектора, установленного на БМП, метнулись силуэты. Это были чеченские милиционеры. Они шли первой линией атаки. Федералы стояли за ними, как заградительный отряд.

Чеченцы должны были доказать свою верность России, даже если придется умереть.

Мы были уже в доме и, выбив прикладами рамы, стреляли по силуэтам. Прожектор слепил, мешал целиться. Один разведчик успел сделать выстрел из подствольника в сторону, откуда бил сноп света, и прожектор погас. Но тут же несколько взрывов обрушили стену дома. Била пушка БМП или что-то другое, я не успел понять. Никто не командовал, мы рванули в огород через окна в другой части дома. Нас было только четверо, двое остались под обломками, были убиты, скорее всего.

Нас встретил треск автоматных очередей. Мы были окружены. Но ничего не оставалось, только прорываться. И мы прорвались. Метнули несколько гранат и, стреляя на ходу, бросились в темноту. Цепь окружения распалась. Еще один боец нашей группы рухнул в огороде на кусты помидоров, повис на кольях, к которым были привязаны растения.

Но мы, трое, были уже вне кольца. Противник был сзади, мы бежали, оборачиваясь и отстреливаясь. Нас преследовали, в нас стреляли. Пули визжали вокруг. Несколько сот метров, дальше начинался подлесок, в нем было наше спасение.

Я бежал рядом с Тимуром.

До леса было уже не больше ста метров. Когда он споткнулся. Мне показалось, что он споткнулся.

Я упал на землю рядом с ним. И увидел, что его живот прошит пулей навылет. Он едва мог говорить. Даже кричать от боли он не мог.

Но он выговорил. И я услышал, даже сквозь треск автоматных очередей:

– Пристрели меня. Как тех в лесу…

– Нет, Тимур, я вытащу тебя!

– Мне больно…

Я схватил Тимура за плечи и попытался тащить, передвигаясь ползком. Наш товарищ, видя, что мы ползем, залег и стал отстреливаться.

– Подожди…

И Тимур сделал движение, как будто пытался поправить мешающий ползти автомат. Может, я уже понимал, что он собирается не просто поправить автомат. Я отпустил Тимура, он перевалился набок.

Лязгнул выстрел, близко, у самого уха.

Дуло автомата упиралось в подбородок. Он прострелил себе голову.

Милиционеры были все ближе. Я слышал крики, прорывающиеся сквозь шум стрельбы. Они обходили, спешили отсечь нас от леса.

Я рванул, побежал, согнувшись. Последний из нашей группы побежал вместе со мной.

Стометровка. Никогда я не бегал так быстро! Никогда на уроках физкультуры. Если бы я бегал так быстро на уроках физкультуры, это был бы, наверное, рекорд школы. А, может, и района.

Мы успели. Нас не подстрелили. Мы добежали до леса и потерялись среди деревьев, оторвались от преследователей.

К лагерю мы шли петляя, дальним обходным путем, даже когда стало понятно – нас уже никто не догонит, милиционеры не решились сунуться глубоко в чащу. Федералы тем более не стали прочесывать лес цепью. Они даже свое участие в штурме ограничили огневой поддерж кой.

Мы не привели на хвосте русских. Но лагерь на следующий день передислоцировался.

Меня ждало расследование, почему мы решили расположиться в сельском доме, где попали под облаву. Ничем хорошим для меня, как старшего почти полностью уничтоженной разведгруппы, это расследование бы не закончилось.