Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Иван сразу заприметил светленькую худенькую девочку с голубыми глазами, начал оказывать ей знаки внимания: то есть постоянно над ней подшучивал, делал ей пасы во время игры в волейбол и даже за косички дергал, как в первом классе. Еще приглашал ее на медленные танцы на дискотеках, в лесу показывал ей самые ягодные места, забирался за ней в кусты малины, а во время купаний в мелкой, но бурной речке азартно брызгал ее водой. Девочка реагировала на Ивановы ухаживания весьма благосклонно, и к середине смены они уже целовались по кустам. Поцелуи эти, пахнущие земляникой и малиной, были Ивану приятны. Но он постоянно сравнивал эту девочку с Машкой, и сравнение было не в пользу девочки: и глаза у нее поменьше и не такие яркие, и ноги не такие длинные, и целуется она хуже, и талантов у нее никаких особых нет, и интеллектом она не блещет. В общем, влюбиться так и не удалось, но отсутствие чувств никак не влияло на получение удовольствия от поцелуев и прочих невинных подростковых ласк. Имени той девочки Иванова память не сохранила: только когда он ел землянику, вдруг вспоминал то лето и ту девочку, ее мягкие, неумелые губы и наивные, доверчивые глаза. Она ведь не знала, что Ивану лучше не доверять. Да он и сам еще не знал. В королевскую ночь Иван расцеловал на прощанье свою девочку и отправился в палату — у них с мальчиками были большие планы: они собирались пойти мазать зубной пастой младшие отряды. Собственно, на выходе из домика восьмого отряда Иван и был схвачен за шиворот пионервожатой Светланой Николаевной. Товарищам Ивана удалось улизнуть. На Светлану Николаевну засматривались все мальчишки, вступающие или вступившие в половозрелый возраст. Была она невысокая, ладная, с тонкой талией, широкими бедрами и огромной грудью. Когда Светочка шла по лагерю во главе своего отряда, грудь ее колыхалась под белой рубашкой, и каждый мальчишка, который становился свидетелем этого зрелища, впадал в полуобморочное состояние, начинал испытывать невыносимое томление и волнение и принимался мечтать увидеть эту необыкновенную пионервожатую в купальнике, а еще лучше голой. Фантазии особо искушенных пионеров заходили еще дальше. Весь лагерь знал, что у Светочки бурный роман с высоким плечистым плавруком. Вся мужская половина лагеря ему нестерпимо завидовала. Женская половина нестерпимо завидовала Светочке. Точнее — ее формам. Некоторые девочки даже подкладывали в свои крохотные лифчики вату и носочки, чтобы хоть чуть-чуть стать похожей на эталон красоты отдельно взятого пионерского лагеря, затерянного в сосновом бору. Как-то однажды, когда Ивана навещали родители, Светочка тоже вышла зачем-то за ворота. Мать Ивана, осмотрев девушку с ног до головы, недовольно заметила, что таких дамочек к детям-то допускать нельзя, мол, такие, как она, могут дурно повлиять на подрастающее поколение. Отец смотрел на Светочку как-то странно. Иван даже тогда заподозрил, что, возможно, он еще и не настолько стар, чтобы не обращать внимание на женщин, и, возможно, они с мамой даже… в общем, занимаются чем-нибудь таким по ночам. Хотя, конечно, в это не верилось. Отец тогда сказал:

— Это же Светка, дочка Любаши Калмыковой, почтальонши. Живут они на Кутузова, недалеко от нас. Безотцовщина она, Светка-то. Способностей у нее никаких, ума тоже особо нет, красота — это, пожалуй, единственное ее достоинство.

— А ты откуда знаешь? — осведомилась мать и с подозрением посмотрела на отца.

— Она же у меня училась. Классическая двоечница. А сейчас в восьмой школе пионервожатой работает. Взяли ее туда из жалости, она какая-то дальняя родственница завуча — не пропадать же девке. После восьмого класса в ПТУ она пошла, но даже там доучиться не смогла.

— И вот таким людям мы доверяем наших детей! — возмутилась мать.

— Да нет, она добрая, ответственная, просто глупая.

— А что это ты ее защищаешь? — прошипела мать.

Иван тогда не понимал, с чего это его добродушная, рассудительная мать вдруг так взбеленилась. Только став взрослым, он понял, что это была самая настоящая ревность. Ивану, конечно, в те времена, когда он двадцатилетних парней считал чуть ли не стариками, не могло прийти в голову, что его престарелого предка можно ревновать. Это сейчас он понимал, что отец в свои сорок пять был еще весьма видным мужчиной, а в пролетарском городке он со своими пиджачками и галстуками вообще был образцом стиля: импозантный, интеллигентный и красивый. Когда повзрослевший Иван рассматривал отцовские фотографии, он понимал, что отец был очень красивым. Так что у матери были некие основания его ревновать.

Вот эта самая Светка, которая не оставляла равнодушным ни одного мужчину, и поймала Ивана за шиворот в одну из ночей конца июля, пахнущую соснами и остывающим песком.

— Идем! — приказала она и двинулась куда-то в темноту, по направлению к ограде. Иван послушно побрел за ней. — Ты знаешь, что мазать пастой маленьких детей плохо? — спросила она строго, когда они оказались в зарослях кустарника.

— Да. — Ответил Иван виновато.

— А зачем ты тогда это сделал, негодный мальчишка?

— Не знаю.

— Не знаю, — передразнила она его. — Этот козел тоже не знает, как он оказался в постели у этой дряни. Все вы, мужики, одинаковые. Натворите делов, а потом сами не знаете, как так получилось.

Светочка придирчиво осмотрела Ивана. Неизвестно, что там ей удалось разглядеть в темноте, но она вдруг развязала пионерский галстук, бросила его на ветку куста и начала расстегивать пуговки на своей белой рубашке. Сняла и ее, потом неловко расстегнула лифчик и тоже повесила его на ветку.

— Ну! — сказала она нетерпеливо.

— Что ну? — спросил Иван испуганно. Он не смел смотреть на Светочкину голую грудь и не мог понять, что происходит.

— Беда с этими девственниками, ничего не умеют, — проворчала пионервожатая, — положила руки ошалевшего юного комсомольца на свои груди и вцепилась губами в его губы. — Пора уже становиться мужчиной, мальчик, — прошептала она, оторвавшись от его губ, а потом вцепилась в них снова…

— А ты далеко пойдешь — смотри ж ты, резвый какой, — сказала Светочка, когда все было закончено.

Когда Иван вернулся в свою скрипучую железную кровать, он чувствовал себя самым счастливым человеком в этом пионерском лагере, да что там — во всем мире. Он был, наконец, влюблен.

Иван возвращался домой, болтаясь на ухабах на заднем сиденье отцовского мотоцикла. Он смотрел на выцветшие луга, рябившие ромашками и какими-то еще цветами, на пруды, на реку, на домишки, очень разные и в тоже время похожие друг на друга. Иван мечтал. Как соберет огромный букет полевых цветов, придет к Светочке, а она отбросит цветы куда-нибудь в сторону и снова набросится на него с поцелуями и неистовыми ласками… И так будет каждый день и каждую ночь. А еще было бы замечательно, чтобы это не прекращалось ни днем, ни ночью — Иван даже был готов на некоторое время отказаться от еды. Ивана распирала гордость — он стал настоящим мужчиной. А отец, который сидит теперь впереди него и ведет свой старенький «ИЖ Юпитер», даже ни о чем не догадывается. Какие глупые эти взрослые, они ничего не знают о своих детях. А строят из себя всезнаек! И лишь одна мысль портила общее Иваново идиллическое состояние — Светочка даже не спросила его имени. Но может быть, она его откуда-то знает. Вдруг она давно его заприметила и навела справки? Тем Иван и успокоился.