Иван-Дурак - Ольга Матвеева

Петр Вениаминович отвернулся, Ивану даже показалось, что он тайком смахнул слезу, когда он повернулся, на лице его снова было привычное глумливо-циничное выражение.

— Ну что ж, молодой человек, не могу не признать, что за последние три дня вы проделали колоссальную работу. Может, вы и разочарованы, но оставшиеся в живых дамы в этом городке, которых вы любите или имели честь любить, я имею в виду вашу прекрасную матушку и Леночку Зимину, прекрасно обходятся без вас. Они великолепно устроены. И какой мы делаем из этого вывод?

— Какой?

— Я понимаю, что вы только что пережили серьезное потрясение, могу также предположить, что вы чувствуете некоторое смятение, эмоциональную опустошенность и даже, не побоюсь этого слова, грусть, но вам надлежит продолжить исполнять свою миссию. Причем незамедлительно. Теперь вы, надеюсь, воочию убедились, что некоторые женщины действительно нуждаются в спасении. И это вам не шуточки. Они вон и помереть могут, если их не спасать. Вам бы еще на кладбище сходить, постоять у кривенького, деревянного крестика на заброшенной могилке Светочки, подумать о скоротечности жизни, о том, что завтра может и не быть, что нужно ценить своих близких, что любимым делом нужно заниматься сейчас, а не когда-нибудь потом. Этого вот «потом» может и не случиться. Но не найдете вы, пожалуй, могилку-то на заснеженном кладбище… Итак, даю вам еще один день на то, чтобы на саночках с гор покататься — и в путь. А кстати, позвольте полюбопытствовать, рисовать-то вам понравилось?

— Нет, — буркнул Иван, — глупое занятие для детей и пенсионеров.

Петр Вениаминович снова обратил взор на картину Ивановой матери.

— Знаете, что я чувствую, глядя на полотно вашей матушки? Я чувствую радость и умиротворение. А знаете, что я думаю, глядя на полотно вашей матушки? Я думаю, что жизнь прекрасна и многолика. Ознакомившись с этой картиной, я и на ваш родной городок смотрю по-другому: теперь я вижу не серые унылые заборы, однообразные домики в три окошка. Теперь я вижу его скромную, неприметную красоту: белоснежные сугробы, росчерк березовых веток по голубому небу, освещенные окна в темноте, за которыми люди занимаются любовью, ужинают или просто смотрят телевизор, мечтают, растут, стареют. Жизнь — это так прекрасно. А искусство творит новый мир, новую жизнь. Впрочем, не стану вас переубеждать. Детство ваше уже миновало, значит, будем ждать пенсии, чтобы вы вернулись в лоно искусства? Но хочу напомнить, что нам не дано знать, насколько долго продлится наша жизнь, и в какой момент она может оборваться. Вдруг сегодня утром вы просто не проснетесь? — Петр Вениаминович демонически расхохотался и исчез.

— А я-то, дурак, подумал, что наш Мефистофель внезапно подобрел. Чудес не бывает, — хмыкнул Иван. Несмотря на последний аккорд их беседы, таящий в себе угрозу, Иван почувствовал облегчение — его не терзало больше чувство вины по поводу смерти Светочки. Остаток ночи он проспал с улыбкой на лице. Ему снились картины, которые он, возможно, так никогда и не напишет.

После завтрака Иван взял планшет, карандаш и принялся рисовать. Он рисовал жену, мать, пришедшего в гости Александра Васильевича. Он так и был запечатлен с хитрой, торжествующей улыбкой на лице — старый учитель был очень доволен, что его ученик вновь увлекся рисованием. К вечеру рука Ивана обрела твердость и уверенность — он, разумеется, не достиг своего же уровня мастерства, каким обладал в четырнадцать лет, но все же смелые, решительные линии его рисунка свидетельствовали, что способности не утрачены. Просто они слишком долго не были востребованы.

На следующее утро жена Ивана отбыла в Москву, а сам он отправился в город своей юности, где он учился в университете и делал первые шаги в карьере. Жене он сказал, что едет навестить дочь, а на самом деле ему предстояло встретиться и с мамой девочки, и еще с одной дамой. Но жене знать об этом, разумеется, было не обязательно.

Этот город Иван тоже считал родным. И ему было странно, что в этом городе, где у него были десятки знакомых и несколько друзей, ему негде было остановиться. Можно было бы к кому-нибудь напроситься, но он не хотел никого стеснять, а еще больше хотелось ему просто побыть одному. Такси доставило его в гостиницу. Здесь он обычно и останавливался, когда приезжал навещать дочь. Хотя в последнее время чаще она его навещала — так было удобнее им обоим. Ивана не тянуло в город своей юности, зато Лесю тянуло в Москву. Там она весело проводила время с Ивановой женой: они бегали по музеям, по магазинам, гуляли по переулкам, сидели в кафе — Леся чувствовала себя взрослой. По вечерам Иван выводил их обеих в дорогие рестораны. И тогда во время этих ужинов он ощущал редкое чувство покоя. И тогда он вдруг начинал жалеть, что его семья состоит только из него самого и жены, с которой он не очень-то и близок, да и семья ли это вообще. Что совместная жизнь с Лесиной матерью оказалась сущим кошмаром, но самое ужасное, что он влез в него сам, по собственной воле. Что он трус и не может решиться завести собственного ребенка, а время, между тем, идет, и не успел он оглянуться, а молодость уже миновала, и на горизонте маячит старость. И все так быстро, так быстро! А еще он был счастлив, что благодаря Ольге, этой коварной, хитрой, жестокой красавице, в его жизни появилась Леся. Он считал ее своей дочерью. Ей было уже семнадцать — совсем взрослая. Красивая, как и ее мать. Иван искренне надеялся, что не такая жестокая. Но уже избалованная и капризная.

В номере Иван прилег на кровать отдохнуть. Ему не хотелось никому звонить. Даже дочери. Он слишком устал. Слишком устал. Он снова задавал себе вопрос: «Почему я не однолюб? Почему?» и еще: «А смогу ли я когда-нибудь остановиться? Существует ли на свете женщина, которая сможет стать для меня единственной? Куда заведут меня эти поиски, и не останусь ли я в полном одиночестве на старости лет?».

Иван набрал номер дочери.

— Да, папа! — очень забавный у нее голосок, как у десятилетней девочки, только почему-то очень грустный.

— Как дела, заяц?

— Нормально. — Голос какой-то совсем-совсем грустный.

— Что случилось?

— Ничего.

— Я в городе, давай пообедаем.

— Почему ты не предупредил? У меня планы.

— Заяц, я приехал только ради тебя.

«Всегда она так, — подумал Иван, — как быстро мы перестаем быть нужными. Как быстро они вырастают».

— Ну что ж, — сказал он уже вслух, — мне очень жаль. Я соскучился по своему маленькому белому зайцу. Тогда, может быть, завтра?

— Ладно, давай сегодня.

— А твои планы?

— Отменю. Там ничего серьезного.

Они встретились в кафе в центре города: респектабельный господин средних лет и молоденькая красивая девушка. Ивана всегда забавляло, как на них последние года два реагировали окружающие: они явно не видели в этой паре отца и дочь — им чудился растлитель малолетних со своей жертвой. Они уселись на желтые полосатые диваны друг против друга. Леся заказала себе пиццу.