Свояченица - Татьяна Эльдарова

Луканенкова откинулась на сиденье стула, вытирая внезапно вспотевший лоб.

- Давай, Шурик! Отвези меня в медпункт, пусть снова перевяжут эту проклятую ахиллесову пятку и дадут какое-нибудь обезболивающее: печёт - сил нет! А потом я сразу в Москву: видно, предстоит ещё одна бессонная ночь!..

* * *

Когда капитан Луканенкова похитила Василия Смыслова из кабинета, рабочий день уже близился к концу.

Она не стала подниматься на этаж, а пропела ему серенаду по внутреннему телефону из проходной и теперь поджидала в машине прямо у выхода из здания.

Смыслов ушел, никому не докладываясь, поэтому чувствовал себя, как школьник, сбежавший с уроков. Он был оживлён, весело и храбро оглядывался по сторонам: не застукал ли его кто-нибудь из своих.

- Слушай, объясни мне: что это делается? Тебя - в отпуск задвинули, мне не дают возможности никуда сунуться: того и гляди нос прищемят. Арбузову твою, между прочим, в розыск объявили.

- Вот даже как?! - прищурилась Марья Павловна. - Ну, что ж, нам тоже надо кое-кого разыскать... Так, говоришь, мать свалившегося с поезда студента дала адрес его бывшей девушки?..

Стоя на одной ноге, капитан позвонила в дверь семейного общежития на Щербаковской. Смыслов остался в "москвиче" изучать записи подпольной клиники.

Дверь открыла маленькая, худенькая, смуглая, как воронёнок, молодая женщина лет двадцати двух - двадцати четырёх. Она смотрела на цветастую Марью Павловну, склонив голову к правому плечу.

- Вы... кто?

- Вас должен был предупредить мой коллега, я сама из милиции, аккуратно начала следователь, чтобы не вспугнуть птенца, и протянула удостоверение. - Да вы как следует прочитайте, а то спрошу я вас через полчаса, как моё фамилиё, не назовёте ведь.

Воронёнок рассмеялся и протянул крылышко:

- Светлана! Фамилию, может, и не сразу запомню, но то, что вы - Марья Павловна - навек!

"Светлана! Чего-то её остроумные родители в ней недоглядели", удивилась капитан, следуя согласно приглашающей руке в комнату.

- Кофе хотите? - спросила Светлана и вышла на кухню ставить чайник.

- Вы кто по профессии, Света? - крикнула ей вслед "незабываемая" Марья Павловна.

- Я надеюсь, мне моя учеба и не понадобится больше. У меня факультет невест - филологический. Так что скоро выхожу замуж и начинаю в быстром темпе терять квалификацию. Вам с молоком, с сахаром или как?..

- А вы сюда всё несите, на месте разберёмся! - Луканенковой надоело орать через коридор.

Она осмотрелась, куда бы ей пристроить ногу, водрузила её на нижнюю перекладину стола, начала обмахиваться каким-то пестрым иностранным журналом. В комнату вскоре зашла Светлана с подносом в руках. Поставила чашки, сгущенку, разлила кипяток и открыла баночку быстрорастворимого кофе. Себе она бросила лишь щепотку, сильно разбавив его молоком.

- Цвет лица боитесь испортить? - насыпала себе две ложки Марья Павловна, которую в детстве часто дразнили Матрёшкой за толстые красные щеки.

- Нет, что вы, просто мне сейчас нельзя!

Луканенкова проследила за её ладонью, улегшейся на животе, тут же спросила:

- Какой срок?

- Пока ещё девять недель, но я до конца не решила, буду ли оставлять: слишком много проблем, - откровенно призналась девушка, проникшись доверием к чем-то расположившей её к себе женщине.

- А что отец-то говорит? - Марью Павловну "умиляла" простота принимаемых решений.

- Отец пока не знает. А зачем? Подумает, что я его тороплю с браком, станет нервничать, кому это надо? - беспечно пожала плечами Светлана. Только худые лопатки заходили под футболкой.

- Сама, как будто, не нервничаешь? - беседа приняла доверительный характер и можно было перестать обращаться к воронёнку официально.

- А что переживать?.. - Света задумалась. - Я уже своё отпереживала!

Луканенкова отставила горячий кофе в сторону и поняла, что пора приниматься за дело:

- Моему коллеге рассказала о тебе мама Миши Короткова.

Лицо девушки выражения не изменило, да и было бы удивительно: ведь прошло более пяти лет, в августе будет шесть...

Это было прекрасное, чудесное, изумительное лето. Они с Мишей познакомились после её выпускного бала, когда он сдавал последний экзамен летней сессии, а Света пришла подавать документы...

Вступительный июль и половина августа пролетели - как одна летняя ночь. Проверка на везение по номеру билета, подготовка к вопросам, тревога за оценки, радость поступления, - всё это давно стерлось из памяти. Осталось только одно: ощущение бесконечного счастья, длившегося до отъезда Миши на практику.

У неё не было тогда свободного времени: оно Свете не принадлежало. И она сама, и её время, и все её мысли, мечты, взгляды на жизнь, думы о будущем, - всё было отдано ему, посвящено любви, соотносимо лишь с единственной их целью - никогда не расставаться.

("Прямо, как у Аньки Арбузовой, - подумала в этот момент Марья Павловна. - Всё - для муженька! Так - да не так!")

До сих пор Света хранит его письма, в которых он сначала с восторгом описывал раскопки, потом интонации его отзывов перестали звучать так мажорно.

В конце концов - настроение сменилось окончательно. Мише не нравились отношения, которые практиковал в группе их руководитель - Борис Арбузов. Точно в школе: разделение на "шестёрок", прилипал и любимчиков. В число последних, по каким-то ему самому неведомым причинам, попал и Михаил Коротков.

Арбузову нравилось его работоспособность, его серьёзное, граничащее с педантизмом, кропотливое отношение к делу. Он стал чаще других брать Мишу на "осмотр местности", иногда освобождая его для этого от изнурительного физического труда.

На подобных прогулках с научным руководителем студенту с апломбом преподносились прописные истины, якобы познанные шефом на примерах собственной нелёгкой жизни. На этих же примерах он развивал и собственные теории: о скоротечности времени, о том, что добро и зло - понятия относительные, так как всё в мире относительно, о том, что главное оставить в жизни после себя след, а какой он - пусть разбираются потомки. Высокопарность лезла из него так поучающе-раздражительно, что в такие моменты Коротков просто отключался, старался думать о своём.

Он предпочитал вспоминать, как они со Светланой бегали друг к другу на свидания, как он провожал её по ночам, как они часами не могли расстаться, как были счастливы, когда мать Светы, убедившись, что девочка поступила, со спокойной душой уехала отдыхать, а они...

Как они простояли двое суток в "живом кольце", объединённые и отъединённые от других защитников Белого Дома своим собственным кольцом рук - как волшебным кругом Хомы Брута... С той лишь разницей, что вокруг него бесилась нечисть, хотевшая растерзать бодрствующего грамотея, а их окружали люди, готовые с песнями и плясками отдать жизнь за "правое дело". Влюблённым казалось, что нет в мире другого столь прекрасного места. Диссонансом врывался в грёзы, но был не в силах прогнать их даже неприятный запах от земли, обильно политой пьющими пиво бесстрашными весельчаками.

Вскоре после этого Михаил и оставил её одну. Они надеялись, ненадолго...

Поэтому ему дико было слушать рассуждения на тему о том, какой может стать прекрасной жизнь, когда есть в ней самое необходимое человеку свобода. Она состоит из трёх "китов": умения распоряжаться своим временем, телом и карманом.

Видимо, руководителю нужна была аудитория, потому что его друг - тогда ещё малоизвестный фотограф, с которым он проводил немало времени, в периоды своих разовых приездов в экспедицию сам разговаривал с археологом менторским тоном.

Всё это описывал Миша Коротков своей будущей жене.

Предпоследнее письмо от него очень сильно напоминало по настроению первые: оно было бодрым, полным радужных надежд на будущее, в нём описывалось одно потрясающее событие, в которое трудно было поверить...

Они частенько забирались в какие-то Богом забытые места, обследовали старые разваленные церкви, усадьбы, владения. В одном из таких мест - Миша всё хотел поделиться этим со Светланой при встрече - они случайно обнаружили нечто, имеющее огромную ценность. Причем, не только историческую.

Студент радовался, как ребенок: они преподнесут находку государству. Учитывая, что произошло это вне раскопок, на очень значительном удалении от них, они, быть может, даже получат на двоих свои законные двадцать пять процентов. Арбузов обещал, что тут же займётся оформлением и отправкой ценностей в ближайшее время.

Трудно сказать, что произошло в ближайшее время... Следующее письмо было последним... Сумбурное, не похожее ни на одно из предыдущих... Миша писал, словно напившись... Он сообщал, что бросает практику, просил узнать в деканате, можно ли ему перейти к другому преподавателю, а если не разрешат - придётся бросить институт. Он обращался с просьбой к Светлане на вокзале его не встречать. Пусть это сделает кто-то из друзей, а лучше, чтобы их было несколько. Она выполнила всё, что он хотел, вот только не прийти на вокзал было свыше её сил...