Страх - Владимир Константинов

После ухода Виноградовой я долго размышлял над полученной от неё информацией и никак не мог понять, для чего перступникам нужно было светиться? Для того, чтобы подставить внешнего упраляющего Электродногоо завода? Если так, то чем он им помешал? И потом, они не могли не понимать, что если он не причастен к убийству, то мы это скоро выясним и оставим его в покое? Пока мне их действия были совершенно непонятны.

На оперативном совещании у Иванова я впервые услышал о целой серии убийств на Электродном заводе и убийстве заместителя Новосибирского транспортного прокурора. Теперь с внешним управляющим завода было не все так однозначно, как прежде. Разберемся.

— Андрей Петрович, — обратился Иванов ко мне, — срочно поезжай в Заельцовскую прокуратуру и забери у них дело об убийстве зампрокурора. Заодно и допросишь Калюжного.

— Его нашли?

— Да. И как сообщил мне Заельцовский прокурор, Калюжный уже успел признаться в убийстве заместителя прокурора.

Через сорок минут я был в прокуратуре. Прокуора района Семена Семеновича Битова я видел впервые, хотя именно он давал полтора года назад санкцию на мой арест. Это был полноватый мужчина лет пятидесяти с довольно потрепанным жизнью простоватым лицом.

Я представился и сообщил о цели моего визита.

— Да, мне Сергей Иванович звонил, — сказал прокурор. — Что ж, как говорится, баба с возу, кобыле легче.

— За что он ее?

— Да, дурак! Обиделся на бабу за то, что та его постоянно обижала и оскорбляла. Не понимаю я таких мужиков. Выходит, что свою Марью мне давно надо было убить, — пошутил Битов и сам же рассмеялся своей шутке.

— Вы с ним встречались?

— А зачем? И так все ясно.

— Помнится, что со мной вам тоже было все ясно.

Он мне погрозил пальцем и, растягивая рот фальшивой улыбкой, проговорил:

— А вы злопамятный, Андрей Петрович! Нехорошо это. Кто старое помянет, тому глаз вон. Сознаюсь, допустил тогда оплошность, бес попутал. А здесь другой случай. — Он взглянул на часы. — Одну минутку. Я предупрежу Дробышева, а то как бы не ушел домой. — Он снял телефонную трубку, нажал на кнопку прямой связи. — Родион Иванович, здесь за делом из областной приехали, так что не уходи… Да, по убийству Татьяничевой… А я почем знаю? Это их право… Словом, подготовь дело, подшей там что надо и прочее. Все.

По иронии судьбы дело Калюжного оказалось в производстве того старшего следователя Дробышева, пытавшегося когда-то при активном участи оперуполномоченных из Заельцовского управления милиции сделать из меня матерого убийцу.

При моем появлении Дробышев явно расстерялся. Вскочил. Глазкми воровато забегали. К рыхлому лицу кровь сначала прихлынула и оно стало одного цвета с волосами, затем, отхлынула и на нем явственно проступили крупные веснушки.

— Здравствуйте, Родион Иванович! — приветствовал я его. — Как поживаете, коллега?

— З-здравствуйте! Н-нормально, — ответил следователь отчего-то заикаясь, вероятно, от нежданной встречи со мной. Прежде этого заикания я у него не наблюдал.

— Совесть не мучит? Нет?

— А почему, собственно?

— Ну, мало ли. За старые грехи, за новые заслуги. Так говорите — не заслужили?

— Я не понимаю, к чему вы все… Будто вы никогда не ошибались.

— Я ошибался. Не ошибается тот, кто не работает. Звучит слишком банально, но по существу верно. И если бы то была ваша ошибка, я бы давно о ней забыл. Но вы, Родион Иванович, сознательно, как говорят на зоне, «лепили мне горбатого», делали из меня убийцу.

— Скажите тоже. — Его взгляд продолжал метаться по кабинету, всякий раз старательно меня обходя.

— И скажу. Я давно хотел вам это сказать, да удобного случая не предоставлялось. Как-то комара спросили» «Почему ты такой кровожадный? Отчего пьешь чужую кровь?» На что тот ответил: «Я иначе не могу. Я так устроен». Так вот вы, Дробышев, тоже так устроены, но всячески, в отличии от комара, пытаетесь скрыть этот факт, Вас на пушечный выстрел нельзя подпускать к людям.

— А зачем вы тогда врали? Я вас не заставлял.

— А врал я от безвыходности ситуации, в которой оказался. И вы это знали. — Я прошелся по кабинету. Когда-то именно в этом маленьком, но уютном кабинете я начинал работу. Прошло каких-то три с половиной года, а кажется, что целая вечность. Подошел к окну. Решетка на нем была теперь прикручена огромными шурупами. Указывая на нее, я сказал:

— Если бы не эта решетка, державшаяся на честном слове, то вы, Дробышев, сделали бы из меня убийцу. Факт.

Следователь ничего не ответил. Да мне его ответ и не был нужен. Главное, что я сказал все, что о нем думал.

Я забрал дело, расписался за него у секретаря и отбыл восвояси. Часы показывали половину седьмого, а в семь я обещал заехать за своей Танюшей. Поэтому, встречу с Калюжным придется перенести на завтра.

С материалами уголовного дела я познакимился лишь на следующее утро и понял, что прежняя команда в составе Коломийца и Дробышева и на этот раз не изменила себе и пытается из невинного человека сделать убийцу. Одно мне было не понятно — почему уцелел Калюжный. По логике вещей его должны были убить раньше Татьяничевой. Я просмотрел сводку преступлений за двадцать седьмое апреля и мне все стало ясно.

Часть вторая: У последней черты.

Глава первая. Олигарх сомневается.

Сегодня опять Этот приходил. Не тот, который в послений, ага… А тот, который Этот. Сидел долго… В кресле сидел… Зрачками красными, ага… Страшно. От него энергия того… Мурашки по этой… По коже, ага… А вообще-то, превыкать… Начал превыкать… Этот советы иногда, ага… Очень дельные… Он умный. А то ведь никто ничего… За всех приходится… И президенту этому… Новому этому… Дураку этому… Все в рот… Разжевать и в рот.., А он только того… Глотать только, подлец… Горазд, ага. Да пофасонить… На самолетах там, кораблях любит… Пофасонить любит… Смешно!… А что он без него… Без них… Так, кукла… Как у этого… Шендеровича этого… А тот молодец… Пусть смеются… Что б ничего… Святого ничего… Все смешно, ага… Тогда их голыми этими… Руками этими.

Дьяволу надоело следить за сбивчивым ходом мыслей Виктора Ильича, так как ничего нового он для себя не почерпнул. Он все знал наперед, так как сам не раз помогал этому нелепому и смешному человеку направить мысли в нужное русло. Когда-то он сам был таким же. Объятый непомерной гордыней считал себя самым умным и самым гениальным, сверх человеком, которому позволено все. И лишь представ перед Высшим судом, понял до какой степени был неправ, до конца осознал глубину своего падения и безмерную вину перед человечеством за причиненные им неисчислимые беды и страдания. Он умолял Высший суд дать ему возможность хоть частично исправить то, что было им сотворено на Земле, но Суд приговорил его вечно помогать злодеям на Земле вершить свое черное дело. Он, страстно желающий творить добро, вынужден был вершить зло. Это и было самым страшным наказанием, которое только можно придумать. Муки, которые он постоянно испытывал, несравнимы с муками ни одного живого существа, Но теперь, слава Космосу, его мукам скоро придет конец. А если это так, то пусть об этом знает это ничтожество. Утром он проснется и вновь подумает, что их встреча и их разговор ему приснились. Пусть так. Но в глубине этого ничтожнейшего существа поселится страх перед возможным концом и будет отравлять ему существование. Этого пока вполне достаточно.

На Виктора Сосновского, работавшего тогда МНСом в одном из московских институтов, смешного и нелепого, с непомерным самомнение и амбициями, жадного, завистливого и хитрого, обратил его внимание главный черт, сказав, что из этого МНС, если ему помочь, со временем может получиться отменный негодяй. Он, дьявол, доложил о Сосновском Создателю, и тот одобрил их выбор. С этого момента Сосновский стал их индивидуальным клиентом и сделал значительные успехи на сатанинском поприще. Дьявол презирал и ненавидел его, но был вынужден ему помогать. Таковы непреложные законы Космоса.

Дьявол встал с кресла, подошел к кровати Сосновского, сел на край, спросил:

— Что, Витя не спишь?

— Да, как-то… Не спится как-то… Мысли и все такое.

— Все мыслишь, как окончательно добить соотечественников?

— Ну, зачем вы… Так. Зачем?… Я того… Помочь, ага… Хочу, ага.

— От твоей помощи много ещё кровушки прольется на Святой Руси.

— А почему вы это… Почему Святая?

— А кто ж она, если берется искупить вину за все человечество? Святая и есть.

— Прошлый раз такой… Приходил такой… Бог?

— Бог.

— А зачем он ко мне?… Почему?

— Такой уж он у нас дурак сердобольный. От этого и страдает. Сидит в своем Раю и льет горючие слезы. Всех ему, видите ли, жалко. Вот и тебя пожалел. Упросил Создателя отпустить поговорить с тобой, направить на путь истинный, спасти от гиены огненной. Нашел кого спасать, да?