Тайпэн. Оскал войны - Сергей Девкин

— А вот в этом у меня как раз весьма серьезные сомнения, — как–то странно бросил Хань, уставившись в одну точку. — Не в том, что выход стоит искать с твоей помощью. А в том, что выход следует искать вообще.

— И куда это тебя заносит теперь?

— Ты сама сказала, что я изменился. Я и сам чувствую, вижу и понимаю это. Но чем вызваны эти изменения? Куда они приведут меня? И кем я стану, если больше не буду собой? А главное, нужно ли это?

— Боишься, что ритуал къёкецуки изменил твою сущность, и теперь ты черпаешь от нас не только способности и силы, но и нашу манеру жизни? Наше отношение к окружающему? — Фуёко всерьез задумалась над сказанным, но тут же отмела эти рассуждения. — Вряд ли, хотя и не хотелось бы заразиться твоими чувствами бессмысленного следования долгу или этой пафосной ответственностью за всех и вся. Боюсь, все намного проще. Как и всякое живое существо, меняющееся в ходе своего жизненного цикла, ты просто перерастаешь то, что сделали из тебя в дзи–додзё. Новый взгляд на вещи, новый опыт, новые жизненные ситуации, принятые решения и их последствия — они лепят из тебя новое существо. Более прагматичное, более уравновешенное и в меру циничное, как мне кажется, но для полного изменения понадобятся годы и годы, которых у тебя нет.

— Кое–кто считает, что изменения уже слишком сильно проявили себя, и у меня нет повода не доверять этому человеку, — раз уж он решился делиться тайнами этой ночью, Хань решил идти до конца.

— Гадать не буду, — хмыкнула Фуёко. — Только одному человеку ты доверяешь больше чем себе. Так позволь, открою тебе страшную тайну, Удей тоже человек, и тоже может ошибаться или действовать из личных побуждений. Что именно он тебе сказал, и из–за чего у вас произошла та беседа, ведь это после нее вы разговариваете в этом официальном стиле «большой начальник и его верный раб»?

— Значит, так это выглядит со стороны? — печально вздохнул Ли. — Это случилось после того, как я согласился отправить Ка»исс на задание по устранению Окцу.

— После чего велел клыкастеньким вытащить ее оттуда, с чем они удачно и справились?

— Да, хотя они и не смогли уберечь ее до конца. А Удей… тогда он сказал, что присягал другому человеку, который не посылает детей на смерть.

— А теперь вернемся к тому, о чем я упомянула ранее. Удей — человек. А если точнее, мужчина. И как, по–твоему, ведет себя мужчина, если он не может допустить, чтобы девушка, к которой он неравнодушен, отправилась на самоубийственное задание, когда ее назначает на это его собственный командир, да еще и к тому же лучший друг нашего несчастного влюбленного.

— Подожди, ты думаешь…

— Я знаю, — звонко рассмеялась Фуёко. — Не забывай, на этих чувствах у людей мы умеем играть лучше всего, и не всегда можно направить их лишь на себя любимых. Поговори с Удеем, и выбрось из головы те сомнения, которые он посеял. Уверена, твои искренность и прямота с лихвой компенсируют недостаток дипломатических талантов.

Морской госпиталь, здание таможенного карантина и все пустующие пакгаузы военного порта были заняты ранеными матросами и солдатами Южной эскадры. Жизни некоторых из них монахам и лекарям удавалось поддерживать лишь чудом. К счастью, знания врачевателей Империи о природе и строении человеческого тела позволяли им вести незримые схватки даже там, где отступились бы заклинатели иных стран и народов.

В порту нашлось место и для пострадавших из числа тех воинов, что входили в состав объединенной речной эскадры, прибывшей в Таури под командованием Ли. Плавучий госпиталь, двухпалубная куай–сё «Нефритовый молот», замер на приколе у каменной набережной, обрамлявшей восточный казарменный комплекс. На крутобоком корабле сейчас оставались лишь армейские лекари и их свита, проделавшие весь долгий путь последних недель вместе с остальными бойцами своего маленького флота. Кто–то отправился в этот поход из небольшой гавани Пан–Ги–Ша, кто–то от самой столицы, а некоторые первыми встретили юнь на берегах Чаанцзянь еще в самом начале войны.

При виде человека, направляющегося к борту «Молота», часовые у широких сходен не стали вытягиваться на парадный манер и салютовать в знак приветствия, но и преграждать гостю путь никто из них не собирался. Вопросов к невысокому кривоногому тиданю, который был известен всем и каждому, как личный порученец и оруженосец тайпэна Ханя, у простых солдат не возникало. Правила же общепринятого поведения и традиции предписывали поданным Единого Правителя полностью игнорировать всякого, чье лицо было отмечено печатью правящей династии. Собственность Нефритового трона всегда определялась как государственная вещь, не имеющая личности. За сохранением таких вещей и использованием их по назначению людям следовало просто следить, подтверждая свое собственное верное служение Империи, и вовремя сообщать о тех случаях, когда происходило какое–то нарушение. Подобными «несоответствиями», например, считались беглые преступники с тюремных рудников или иные клейменые рабы, покидающие границы страны без сопровождения тех императорских слуг, за которым они были закреплены согласно соответствующему указу.

Поднявшись на корабль и оглядевшись, Удей сразу же направился к надстройке у главной мачты. Крутая лестница привела его вниз на гребную палубу, где несколько матросов, оставленных просто для того, чтобы поддерживать общий порядок, азартно играли в кости. Руки и плечи гребцов набухали огромными мышцами, развитыми столь сильно, что фигуры моряков выглядели немного непропорционально. По этой характерной черте в любой портовой толпе всегда можно было легко различить тех, кто проводил большую часть своего времени на узких лавках у воротов гигантских весел, а не на открытых верхних палубах. Пара небольших вислоухих псов пегой расцветки развалилась в ногах у игравших и лениво следила за окружающей обстановкой.

Когда тидань приблизился к матросам и задал вопрос, тем все же пришлось ненадолго прервать свое занятие. Следуя указаниям гребцов, Удей добрался до кормовой части «Молота», где располагались жилые кубрики офицеров. Несмотря на поздний час, мастер–лекарь эскадры не спал, будучи поглощен изучением свитков, расстеленных на низком круглом столе, занимавшем собой почти все небольшое помещение. В бледно–желтом свете лампады Удей лишь мельком сумел разглядеть разноцветные рисунки и схемы, демонстрирующие срезы плоти и человеческие внутренности. В иной ситуации тидань непременно бы заинтересовался увиденным, но сейчас ему было не до того. Врачеватель, оказавшийся мужчиной средних лет с сухими чертами лица и длинными усами, заплетенными в косицы на манер фуокан, поднял на гостя взгляд, но так и не стал вставать со своей лежанки. Длиннополая куртка из толстой змеиной кожи и куда более тонкие перчатки, непременные атрибуты лекарского дела, лежали в изголовье постели.