Угроза вторжения - Олег Маркеев

— Ясно. — Подседерцев отвернулся от ветра, прикурил сигарету, спрятал ее в кулак.

— Уложишься? Если нет, скажи сразу. Даем отбой и ложимся на грунт, пока нас за задницу не взяли.

Подседерцев сделал две глубокие затяжки и щелчком отбросил сигарету в сторону. Ветер не дал ей упасть в пожухлую траву, подхватил и погнал по аллее. Подседерцев следил за ее ломаным полетом, загадав, что шлепнуться окурок должен в лужу. Так и произошло, и он облегченно вздохнул. В приметы, как всякий, ежедневно испытывающий судьбу, верил истово.

— Что молчишь, Борис? — Шеф сбросил на плечи капюшон. Ветер тут же растрепал жидкие волосы, взбив над лбом забавный султанчик.

— Прикидывал варианты. Можно уложиться. Но шагать придется по головам.

— Можно подумать, ты до этого только по травке и бегал! — зло усмехнулся Шеф. — Какие есть варианты?

— Кротов, этот матерый цеховик и комбинатор, предложил грабануть депозитарий МИКБ. Добро я еще не дал, но расчеты сделал. Операция выгорит, гарантирую. В результате банк зашатается, и Гога впадет в истерику. Таким образом мы наносим первый удар по связке Гога-Горец.

— Мы не светимся?

— Абсолютно. Все сделают Журавлев с Гавриловым. Дело на пятьдесят с хвостиком миллионов. Потом мы эти деньги переведем на себя. Кроме этого, я нанесу второй удар. Есть возможность перехватить груз, идущий из Азии в адрес Гоги. Думаю, тонны полторы-две героинчика там будет.

— Вот сука! — выдохнул Шеф.

— Согласен, — кивнул Подседерцев. — Ею и помрет. Весь расчет на то, что Гога начнет дергаться. Все каналы связи начнут работать на полных оборотах, и мы сможем в кратчайшие сроки намыть недостающую информацию. Они где-то держат информационный центр, обрабатывающий все данные по «левым» финансовым операциям. Его надо вычислить и заблокировать. После этого наносим последний удар, снимаем деньги Горца и ложимся на грунт.

— А наших технарей почему не привлекаешь?

— Ни наших, ни ФАПСИ в дело пускать не хочу. Просто боюсь. Да и у Гаврилова такой спец по компьютерам есть, что наши ему в подметки не годятся. Пусть все идет, как идет. — Подседерцев покачал тяжелой головой. — Пока группа Гаврилова у меня под колпаком, я спокоен.

— Ну-ну. А дохлых собак на кого вешать?

— Как и планировалось, на Гаврилова, Журавлева и Кротова. Утечку я дам, легенда надежная, в нее поверят. Версия прежняя: Кротов вернулся из небытия, чтобы свести счеты с Гогой, в этом ему помогали кагэбэшник Журавлев и мудак Гаврилов.

— Насчет Гаврилова поверят, это точно, — усмехнулся Шеф. — А если…

— А если станет совсем горячо, я имею возможность разом отрубить все концы. В группу специально включен некто Максимов, террорист и наемник. Бывший офицер спецназа ГРУ. По совокупности деяний его можно десять раз расстрелять. Для подстраховки я завел на него «ДОР» с окраской терроризм. Никаких телодвижений, естественно, не предпринимал. Если возникнет нужда, не дай господь, на дачу можно с чистой совестью натравить наших «волкодавов». А при штурме могут быть жертвы. Дохлых собак вешаю опять же на Гаврилова. Мол, развел террористов под крышей своего агентства. Посидит под следствием, пока все не уляжется. А там — разберемся, что с ним делать дальше.

— Складно излагаешь. — Шеф пригладил растрепавшиеся волосы и отвернулся. Долго смотрел на дальний лес, черной полосой обрамлявший раскисшее поле. — Давно хочу спросить тебя, Борис, на кой хрен тебе все это надо? — спросил он, не оглядываясь. — Мужик ты башковитый. На вольных хлебах большие деньги мог бы иметь. А ты охотишься за миллионами долларов, из которых тебе даже оклада не повысят.

«Пошла последняя проверочка на вшивость. Личные мотивы определяют степень доверия, так его учили. Всех учили. А толку?!» — Подседерцев знал, паузу тянуть не стоит, шеф сейчас считывает все, любая мелочь в поведении может быть решающей.

— В девяностом году на Манежной горлопанили демократы. Кто-то с трибуны бросил идею перенести митинг на Лубянку. И толпа, тысяч триста, поперла, как стадо. В конторе пошла тихая паника. Стоило бросить клич, и от здания КГБ остались бы руины. Толпа, она же безмозглая, как животное, реагирует на уровне условных рефлексов. А здание КГБ — раздражитель посерьезнее, чем удар током для собаки. Надо было вызывать резерв и любой ценой оттеснять толпу. Стрелять в воздух, а если надо — на поражение. А вместо этого нам раздали бухты веревок. Приказали отрезать концы соответственно высоте окон. Для экстренной эвакуации, как при пожаре. Мужики с первого этажа не знали, радоваться или плакать. Вроде бы и прыгать не высоко, но если в окна толпа попрет, то их в секунду затопчут.

— Ха! — Шеф явно заинтересовался и подошел поближе. — И дальше что?

— Когда толпа уже заполонила площадь, по коридорам пошла проверка. Выясняли, как исполнено распоряжение насчет веревок. Это вместо того, чтобы раздать операм стволы и любой ценой удерживать здание до подхода дивизии Дзержинского! — Подседерцев поморщился, как от зубной боли. — Входят эти козлы в мой кабинет и говорят: «А чего это у вас, Борис Михайлович, на столе бюстик Дзержинского стоит? Убрали бы от греха подальше. Не стоит раздражать толпу». Ну я им, на фиг, и ответил: «А разве с площади железного Феликса уже убрали?» Они глаза выпучили и молчат. Я не удержался и добавил: «Кстати, у меня шестой этаж, а веревку выдали короче. Можно ли нам, если в здание ворвутся, на ней всем отделом дружно повеситься? Или она пригодится, если после решат вешать демонстрантов?» Тут у них вообще рожи стали, как у больного поносом. Свалили и слова не сказали.

— Молодец! — Глаза Шефа радостно заблестели. В свое время он натерпелся за верность входящему в силу Деду, поэтому байки о тупости прежних хозяев КГБ всегда слушал с искренним удовольствием.

— Вот. С того дня и до августа, когда свалили Горбатого, я демонстративно бил баклуши. — Подседерцев помолчал, потом продолжил уже другим тоном: — Тогда я понял, что буду работать на того и с тем, кто настроен только на победу. Пусть любой ценой — но на победу. Как в прошлом году, когда валили Хасбулата и его обезьянник в Белом доме.

Об октябре напомнил не случайно. В те дни все висело на волоске, и Шеф, Подседерцев был уверен, не забыл и не простил унизительного бессилия, когда связанный по рукам и ногам нерешительностью тех, кто клялся в вечной преданности Деду, наблюдал, как спланированный и по нотам разыгранный заговор начинает трещать по швам и превращаться в исконно русский бардак, почему-то именуемый благородным словом «революция».

Жрать из хозяйской кормушки все горазды, а сунуться за хозяина в огонь, пойти на кровь желающих всегда мало. На конторских, бывших и действующих, надежды не было, с первого же дня кризиса половина оказалась в Белом доме, организовывала контрразведывательное обеспечение. Вторая, вяло и нехотя, делала вид что противодействует «антиправительственным действиям». Грачев, всем в жизни обязанный Деду, едва наскреб танковую роту, да и то предварительно сменив не одну пару штанов с лампасами. Из регионов доносилось глубокомысленное сопение и шли телеграммы с поддержкой, кого и чего — уяснить было сложно. Толстощекий Мальчиш-Кибальчиш решил поиграть в Робеспьера и с балкона мэрии призывал толпу «оказать отпор». Чем бы это кончилось, схлестнись две толпы в рукопашной, даже подумать было страшно.

Много что было в те лихорадочные бессонные ночи. И ничего Шеф не забыл. По его напряженному лицу и плотно сжатым губам Подседерцев понял — не забыл и не простил.

— Ясно. — Шеф опять повернулся к лесу. Подседерцев перебирал озябшими ногами, обулся легко, не рассчитывал, что докладывать придется в таких условиях. Помял пачку сигарет в кармане, но доставать не стал. Не хотел отвлекаться, слишком тонкий был момент. Или — или. Свою роль он отыграл, сейчас дело за Шефом. А тот молчал, до йоты вымеряя меру доверия.

— Вот что, Боря. — Шеф опять накинул капюшон. — Я еще погуляю. Воздухом подышу. А ты возвращайся в Москву. Горца оставим Пашке, если уж им так хочется. Войну мы с тобой не остановим, хоть вывалим перед Дедом весь компромат на этих живчиков. Да и Дед уже не тот… Переждать надо, потом сочтемся. Когда гробы начнут приходить. — Он ухватил Подседерцева за рукав, притянул к себе. — Так, с этой минуты ты официально работаешь по Гоге Осташвили, и только по нему. О Горце даже не упоминаем. Но деньги его из банка вытащи, Боря! Они нам еще понадобятся. Драка предстоит страшная.

— Решили идти до конца? — Подседерцев был на голову выше, заглянуть под капюшон не мог, а ему так было нужно увидеть глаза Шефа. По недомолвке Шефа он понял, что их пути с Дедом расходятся. Рано или поздно так и должно было произойти: тот, кто был локомотивом перемен, неизбежно со временем становится тормозом. И первыми это замечают люди ближнего круга, вместе с лидером несшие бремя решений.