Ловцы человеков - Олег Геннадьевич Суслопаров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Путь человека всегда лежит между неразумными крайностями. Каждая крайность – словно идол, поклоняясь которому, люди перестают мерить свои поступки мерой справедливости и разума, а начинают оправдывать служением этому идолу. Чтобы найти путь к Богу, нужно суметь уклониться от путей, ведущих к поклонению Идолам. Лишь вечный срединный путь между всех крайностей дает благодать понимания мира.
– Не чья-то фраза или пример должны служить путеводным светом на вашем Пути. Свет этот горит в душе человека, просто его затмевают лень, скука и злоба. Избавьтесь от них и будьте сами светом себе и другим…
Антон передохнул, подумал и поставил курсор на начало текста. Надо же с чего-то начать эту новую запись для сайта и будущей книги, решил он. Наверное, с того чувства, которое нес по жизни в себе этот человек?
***
… Я все равно прав, сволочи! Я прав, и пошли вы все! – в голове того, кто спускался под дождевой моросью вниз по склону к катеру, эта мысль начала биться еще в студенческие годы.
Наверное, он вырос бы самым обычным человечком, трусливым любителем выпивки и пошлых анекдотов, а также хорошим сказителем дурацких приколов – и не более того, если бы родители его были тоже самыми обычными людьми. Но они, чиновники-организаторы, постоянно вращавшиеся в среде всяческих деятелей искусств той советской эпохи, к его двадцатилетию обзавелись кругом семейных друзей в этой самой среде. И начали понемногу выводить в этот свет своего мальчика: вроде бы проглядывал у того какой-то и талант к стихосложению и вообще литературе – вдруг благодаря знакомству найдет то, в чем он себя раскроет, и вольется сам уже на равных в эту среду. Тем более что он, окончив институт, менял одно место работы на другое с такой легкостью, словно только искал повод для конфликта с начальством.
Но от похождений в эту высокодуховную среду получилось совсем не то, чего ожидали родители. После разговора с каким-нибудь литератором на его даче в Подмосковье он возвращался почему-то всегда крайне раздраженным. Поначалу он и сам не мог понять причины своего раздражения. Потом он нашел их совершенно неожиданно для себя. открыв томик стихов своего недавнего собеседника. Сел в кресло к окну, наугад открыл и прочел несколько страниц. И опять почувствовал то же самое поднимающееся раздражение.
Я иду по росе
Босы ноги мочу,
Я такой же, как все, -
Быть влюбленным хочу.
Он схватил карандаш, ухмыльнулся, и прямо в книге написал:
Не ходи по росе,
Босых ног не мочи,
Лучше встань в стороне
И тихонько …
Горестно-торжествующая ухмылка расползлась у него до ушей, он хохотнул от своей рифмы. Напряженье и раздражение слетели с него в один момент. Он перелистнул книгу, взял в руки листок бумаги, и через минуту другое стихотворение было переписано в упрощенно-натуралистичном изложении и зарифмовано отборными матюгами. Так вас, стихоплеты тупые, возомнили себя не знаю кем, а не видите то, что у вас под носом! – торжествовал он.
Господи, сколько в этой толпе словоблудов, которые с напыщенностью держатся на подхватившей их волне и строчат то, что вписывается в рамки идеологии строителей социализма-коммунизма! Написать бы простым языком с заворотами мата о том, что есть на самом деле вся их поэзия и вообще про жизнь… – шевельнулась мысль в душе молодого человека. – Так ведь только хамом обзовут. А на заборах писать матюги и без меня мастеров хватает.
Себя мысленно, а впоследствии и вслух он стал так и называть – Хам. Нахамить всей этой сытой массе хотелось просто отчаянно, но Хам решил, что надо потерпеть и понаблюдать – есть же и те, кто на самом деле не обделен какой-то непонятной ему искрой таланта. Но в каждом он упорно видел лишь замаскированный примитив человеческих похотей и тщеславий. И отчаянно хотелось выплеснуть на бумагу все то, что умел видеть именно он – но как?
Кончилось это тем, что Хам сбежал из своей страны в США. Эмигрант из СССР получил пособие, на которое можно было худо и бедно по американским понятиям жить. Первое время он балдел от свалившейся на него свободы ничего не делания, таскался в гости ко всем эмигрантам из своей страны, проводил время в пьяной болтовне обо всех несуразностях открываемого ими другого мироустройства. Особенно забавляло то, что сидя в кафе за столиком невдалеке от чистеньких американских парочек, можно было расписывать с отборным матом чьи-нибудь скрытые мотивы поступков. Новые друзья скоро опротивели: вместе с ним они похохатывали за пивом, а на следующий день превращались в тех же отбросов местного общества, тупо зарабатывающих на очередную порцию удовольствия и не более того.
В Москве Хам лишь исподтишка фыркал, замечая примитивизм чьих-то устремлений, и шептал неслышно: «Я прав, сволочь». Здесь же он мог сказать об этом открыто. Но в ответ чаще всего лишь удивленно вскидывали брови: да, а что, ты разве думал сначала иначе? Его взгляд на жизнь был тут не в новость, его просто еще не взял на вооружение никто из местных писателей и прочих деятелей шоу-индустрии.
Взгляд Хама от этого стал еще более отчаянным. «Да пошли вы все, сволочи! Вы еще более животные, чем сами себя считаете!» – мучительно выговаривал он себе, засыпая в своей грязной комнатке… Это заставляло заскулить от тоски и вызывало желание, поджав хвост, царапаться в дверь – проситься обратно в Советский Союз. Но там все-таки не давали деньги на жизнь просто так. Надо было тупо работать и превращаться или в того, кому зверски хотелось нахамить, или просто в работягу, весь протест которого сводится к субботнему скандалу с женой и размахиванию бутылкой.
Ну уж нет, решил он, приспособлюсь как-нибудь и еще сумею вам всем в рожу плюнуть. Да я еще книгу напишу, и тут-то ее напечатают! Стоп, – поймал он свою мысль. Это может и стать твоим спасением. Он будет просто писать о том, как он тут медленно гниет и вытащит вместе с собой всю гниль, которую сумел увидеть в других. Как опустившаяся в своей стервозности баба, он будет копаться в душах других людишек, различая там только самое убогое и никчемное. И я все равно буду прав, сволочи! – решил он.
Хам взялся за дело – начал максимально развязно переписывать свои никчемные похождения и знакомства. Но на десятой же странице он споткнулся – выходило как-то все одно и то же, да и рука не поднималась написать о том, что его бросила приблудная баба по
