Новый Мир ( № 11 2004) - Новый Мир Новый Мир

Тоска по своей истинной сущности и привела некоторых наших современников к бегству в игру — от серого, ущемленного, обрезанного человека, каким его представил позитивизм. Человеку тоскливо без крыльев. Ушедшие в игру решили, что проще представить, что у них есть крылья, чем их обретать.Человек стремится к полному контролю над своим миром. Проще создать этот мир в компьютере. Но на самом деле разгадка даже не в том, что это проще. Уходящие в Игру, как это видно из статьи Армена Асрияна, способны преодолевать серьезные трудности, способны к нешуточному напряжению и, кстати, склонны к перенесению Игры в реальное пространство. Перед нами люди (во всяком случае — иногда), всерьез ищущие обретения истинных себя в пределах запертого рационализмом мира. Именно поэтому они пытаются уйти в иное время — в то время, где люди пользовались несравненно большим количеством своих способностей, чем в пределах, допускаемых рационализмом: скакали на конях, сражались на мечах; во время, где их могущество зависело от силы, ума и выучки, а не от качества пистолета, пулемета, огнемета; во время, где врагу смотрели в лицо, за друга отдавали жизнь, где честное слово стоило всех писаных договоров, — то есть во время, где человек жил в своем, человеческом, формате, не отделенный от других людей и от мира грудами техниче­ских приспособлений, не погребенный под созданными для него протезами. Эти люди определенно чувствуют, находясь в нашем культурном пространстве, что не туда попали, и это-то их ощущение, уж во всяком случае, истинное и здравое.

В других случаях, стремясь к необрезанному и непокалеченному бытию, к союзу с миром, опеке над мирозданием, люди уходят в «фэнтези». Толкиен действительно создал мир, из которого не хочется возвращаться. И опять-таки — по той же самой простой причине: этот «фантастический» мир гораздо больше соответствует человеческому формату11, чем мир, созданный нашей культурой цивилизации. Играющие пытаются выбраться из нашего мира боковыми, скорее всего — тупиковыми, ходами, хотя, полагаю, никогда нельзя предвидеть, что произойдет в процессе игры. Как бы тщательно она ни была спроектирована, как бы ни были расписаны все роли, всегда остается возможность, что кто-то угадает или случайно повернет незапланированно — и окажется перед самой настоящей реальностью. Нечто подобное (хотя там это было вполне по плану) происходило ведь во всех мистериях. Там то, что представляется нам театральным действом, масштабной игрой, приводило к истинной встрече. Так что в том случае, если для кого-то игра — это попытка осуществления полноты своей человечности в безопасном и контролируемом пространстве (вроде пейнтбола как «войны для богатых»), думаю, он не может быть полностью благонадежен.

А тому, кто действительно хочет быть человеком, светлым и могущественным (гораздо могущественнее эльфов), нянчащим мироздание, а не жрущим его, понимающим зверей и птиц, видящим на расстоянии, проходящим бездны морские и пропасти земные, больных исцеляющим, мертвых воскрешающим, силой своей молитвы охраняющим города, — так к такому себе есть истинные, проверенные пути (хотя и нельзя сказать, чтобы освоенные, ибо здесь каждый — первопроходец). Нужно только помнить, что истинное могущество смиренно, не гордится, не превозносится, скрывается от глаз человеческих, потому что истинно могуч и велик человек, когда дает действовать в себе Богу, а где же вместится Бог, если мы сами себя не потесним. Христианские12 смирение, терпение, пост, покаяние — это не образ жизни, не круговорот бытия, не место, в котором человек хочет пребывать (так считать в той же степени нелепо, как думать, что человек, втиснувшийся на третью полку переполненного поезда, хочет побыть в этом поезде), — словом, Христианство — это не быт. Это путь, который ведет нас к себе самим, потому что Бог — это единственное «место», в котором человек равен себе.

1Антоний, митрополит Сурожский. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Проповеди. Клин, 1999, стр. 27.

2 Поэтому Артур Шопенгауэр («Мир как воля и представление», т. 2, гл. 44 «Метафизика половой любви») находил все же у человека единственный инстинкт – инстинкт подбора полового партнера (на всякий случай обращаю внимание, что это совсем не то, что так называемый «половой инстинкт»). Именно потому, что через наше влечение волит род, волит еще не родившееся поколение, наш выбор слишком часто бывает таким нелепым и так часто любовь, основывавшаяся, как старались себя убедить брачующиеся, на нравственной близости и духовном родстве, вскоре после своего осуществления оставляет навеки (во времена Шопенгауэра это еще было навеки) скованными общей цепью не просто чужих и безразличных, но глубоко антипатичных друг другу людей. В самом деле, действие этой силы в людях более всего напоминает инстинкт, но и ей человек вполне способен противостоять.

3И кстати, тестирование проводил бы именно на осязание. Все хоть сколько-нибудь зрячие имели бы самые плохие результаты.

4Цит. по кн.: Серафим (Роуз), иеромонах. Православный взгляд на эволюцию. М., 1997, стр. 83.

5 В начале XX века немецким ученым Э. Каппом в книге «Философия техники» было предложено понятие органопроекции. Это понятие разбирает о. Павел Флоренский в работе «У водоразделов мысли». Идея органопроекции состоит в том, что технические орудия создаются человеком «по образу и подобию» естественных органов, продолжая человеческое тело туда, куда достигнуть ему мешает «ограниченность нашей власти над самими собою» (Флоренский П. А. Органопроекция. — В кн.: «Русский космизм. Антология философской мысли». М., 1993, стр. 150). Об идеях «усовершенствования человеческой природы» в 20-х годах XX века в России см.: Гачева А. Религиозно-философская ветвь русского космизма (1920 — 1930-е гг.). — В кн.: Гачева Анастасия, Казнина Ольга, Семенова Светлана. Философский контекст русской литературы 1920 — 1930-х годов. М., 2003.

6 В некоторых религиях, то есть – в контакте с некоторыми духами стихий, с венцом увенчавшего творение поступали изощренно издевательски. Так, в шумеро-вавилонском эпосе причиной сотворения человека был бунт богов Игигов против непосильной работы, возложенной на них Ануннаками («Сказание об Атрахасисе»). Бессмертные боги устали от бесконечной работы, и решено было сотворить смертных людей, которые, устав, умирали бы и потому выполняли бы работы богов безропотно. В другом сказании описывается процесс творения: мудрый Энки вместе с Нинмах (великой богиней-праматерью) лепят человека из глины подземной бездны, но, прежде чем приступить к работе, устраивают пир, на котором напиваются, и человек выходит из их рук ущербным и беспомощным созданием (первое существо не умеет держать голову и не имеет признаков пола, второе — неродящая женщина и т. д.). Миф так и не рассказывает, как боги вышли из положения, но, судя по всему, они за­гнали несовершенства человека внутрь, и он стал глиняным подобием богов с ущербным нутром. А посмертие здесь существовало одно — медленный процесс доумирания мертвых в царстве Эрешкигаль, евших прах из-под ног и пивших воду из луж до тех пор, пока сами они не становились прахом — пищей для следующих умерших.

7«Confessio Fraternitatis, или Исповедание достохвального Братства всечтимого Розового Креста, составленное для уведомления всех ученых мужей Европы». — В кн.: Йейтс Фрэнсис. Розенкрейцерское Просвещение. М., 1999, стр. 434.

8Я уже касалась этой темы со ссылкой на «Молот ведьм». См.: «Книжная полка Татьяны Касаткиной» — «Новый мир», 2004, № 2, стр. 187 — 188.

9Хотя, впрочем, о том, что любые человеческие способности зависят от самоограничения, знает любой циркач, любой спортсмен; да и любой водитель, на вечеринке пьющий сок и воду не только потому, что его может остановить милиция.

10Суть этого извращения человеческой природы так описывает Владимир Лосский: «Оторвавшись от Бога, его природа становится неестественной, противоестественной. Внезапно опрокинутый ум человека вместо того, чтобы отражать вечность, отображает в себе бесформенную материю: первозданная иерархия в человеке, ранее открытом для благодати и изливавшем ее в мир, — перевернута. Дух должен был жить Богом, душа — духом, тело — душой. Но дух начинает паразитировать на душе, питаясь ценностями не Божественными, подобными той автономной доброте и красоте, которые змий открыл женщине, когда привлек ее внимание к древу. Душа, в свою очередь, становится паразитом тела — поднимаются страсти. И, наконец, тело становится паразитом земной вселенной, убивает, чтобы питаться, и так обретает смерть. Но Бог — и в этом вся тайна „кожаных риз” — вносит, во избежание полного распада под действием зла, некий порядок в самую гущу беспорядка. Его благая воля устрояет и охраняет вселенную. Его наказание воспитывает: для человека лучше смерть, то есть отлучение от древа жизни, чем закрепление в вечности его чудовищного положения. Сама его смертность пробудит в нем раскаяние, то есть возможность новой любви. Но сохраняемая таким образом вселенная все же не является истинным миром: порядок, в котором есть место для смерти, остается порядком катастрофическим; „земля проклята за человека”, и сама красота космоса становится двусмысленной». (См.: Лос­ский В. Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М., 1991, стр. 253.)