Белый шаман - Николай Шундик

– Вапыскат оказался ещё и лжецом. – Артём Петрович подлил в чашку старика чаю. – Он боится культбазы. Он боится перемен…

– Да, о переменах говорят все люди тундры, – подтвердил Майна-Воопка. – Вапыскат пугает тем, что, возможно, сдвинулась сама Элькэп-енэр. Раньше никогда со стороны моря ничего не приходило дурного, говорит он, а теперь всё переменилось. Со стороны моря веет бедой..!

– Ну а как думаешь ты?

– Пока просто думаю. Жду. Хотя каждому ясно… если из стойбищ анкалит прогнали видение смерти, то, значит, со стороны моря веет не запахом смерти, а дымом живых очагов. И надо бы чёрному шаману как следует понюхать этот дым и прикусить язык.

– Так заставьте его прикусить язык!

– Заставим. – Майна-Воопка снова наполнил чашку чаем, покосился на Медведева. – Ты не удивляйся, что я сердито говорю о чёрном шамане. Его ненавидел мой отец, ненавижу и я… Вапыскат задушил шкурой чёрной собаки моего старшего брата…

– Да, задушил, – подтвердил старичок. – И сказал, что его задушили духи луны за непочтительное к ней отношение. Давно это было. Перед тем как уехать на праздник в долину Золотого камня. Вапыскат этой шкурой едва не задушил Пойгина…

Артём Петрович от изумления не донёс блюдце с чаем до рта.

– Почему же тогда ты боишься, что ветер ярости приведёт сюда Пойгина моим врагом?

– Он пережил выскэвык. Это страшно, когда такой человек переживает выскэвык. У него душа намного обширней, чем надо одному человеку. На озере волна скоро проходит, а на море, сам знаешь, как долго не утихает буря.

– Да. Я тебя понимаю. Передай Пойгину, что я хочу, чтобы мороз непонимания ушёл и подул тёплый ветер доверия. Хочу, чтобы мы были друзьями. Сейчас придут к вам ваши дети. Говорите с ними, сколько вам будет необходимо…

В глубокой задумчивости вошёл Медведев в свой кабинет. Не слишком ли рискованно было оставлять гостей один на один с их детьми? Мало ли по какому руслу пойдёт их беседа. Не захлестнёт ли детские души радость встречи с родными людьми настолько, что в них не останется ничего другого, кроме желания поскорее уехать домой? Проявят ли взрослые столько терпения и мудрости, чтобы самим не утонуть в радости встречи и тоске по детям? Не лучше ли было бы присутствовать при этом свидании и осторожно, исподволь, направлять его ход?

Артём Петрович сел в глубокое кресло у стола, не включив свет; ему хотелось побыть одному, дожидаясь исхода встречи трёх школьников с их отцами и дедом. Да, он понимал, что это своего рода испытание. На что он надеется? Ну, прежде всего на детскую непосредственность, на то, что славные эти детишки не смогут не высказать всего, чем они здесь удивлены, захвачены, в конце концов, по-человечески согреты. Они в состоянии объяснить куда больше встревоженным их родителям, чем кто-либо другой. Рановато надеяться на такой исход? Может быть, может быть… И всё-таки, всё-таки пусть будет так, как он решил; в конце концов, пусть гости из тундры почувствуют, что у него нет от них никаких тайн… В кабинет вошли Величко, Чугунов и Журавлёв.

– Что это вы впотьмах? – спросил Величко, нащупывая выключатель. – Кстати замечу, движок ваш работает отменно. Мы у себя больше на керосиновые лампы надеемся.

Медведеву очень не хотелось вступать в разговор. Сидел он всё в той же задумчивой позе, устало полуприкрыв веки.

– Не больны ли вы, Артём Петрович? – участливо спросил Журавлёв.

– Спасибо, Саша, креплюсь.

Все ждали, что скажет Медведев ещё: неужели чукчи всё-таки заберут своих детей?

– Простите, Артём Петрович, но нервы мои не выдерживают, – чистосердечно признался Журавлёв. – Если чукчи будут забирать детей… я лягу перед их оленями – пусть переезжают через меня…

Медведев неожиданно улыбнулся:

– Такого метода мы ещё не испытывали. Величко, стараясь не нагнетать тревоги, спросил шутливо:

– Чем же всё-таки закончились ваши переговоры с послами матушки-тундры?

– Они ещё не кончились.

– Кто же их ведёт?

– Временные поверенные этой самой матушки, аккредитованные в нашем культбазовском граде, – попытался ответить шуткой Артём Петрович.

– То есть?

– Ну, разрешил детишкам побыть один на один с родителями…

Журавлёв хотел что-то сказать, но лишь махнул рукой и отвернулся к окошку.

– Что ж, пусть поговорят, – сочувственно сказал Чугунов. – Пусть отведут свою душу с детишками. Да, да, Артём Петрович знает, что делает…

– Будем надеяться, – суховато ответил Величко и добавил, явно стараясь подбодрить начальника культбазы: – Да, сложна жизнь за Полярным кругом. Впрочем, никто из нас на лёгкий пух вместо жёсткого снега и не надеялся.

Медведев поднял голову, внимательно всмотрелся в Величко, и в уставших, воспалённых глазах его засветилась благодарность.

– Ну а если они потребуют детей… неужели и на этот раз отдадим? – спросил Журавлёв с каким-то тоскливым, просительным видом: дескать, умоляю вас не делать этого.

– Как бы там ни было, разрешаю, Александр Васильевич, закурить трубку! – шутливо воскликнул Медведев.

– Да, да, закури трубку, – подыграл Медведеву Величко.

Журавлёв хотел сказать что-то запальчивое, но на пороге показался Майна-Воопка; уже по его виду можно было понять, что он мало чем обрадует собравшихся.

– Мы увозим детей. Может, вернём их в первый день восхождения солнца.

Это был удар. Журавлёв застонал и снова отвернулся к окошку. А Медведев даже не шевельнулся, как бы стараясь не расплескать остатки сил.

– Ты сказал «может, вернём…». Но, может, и не вернёте? – спросил он гостя.

– Не знаю. Пусть попасут оленей, побудут с нами. Надо приглядеться, какими стали они. Вапыскат говорит, что вы испортили им рассудок. Я ему не верю. Но надо всё-таки приглядеться. Я дал бы тебе слово, что привезём детей точно в день восхождения солнца, но хочу сначала услышать слово Пойгина. Если он согласится – дети будут снова у вас.

– Так ли уж охотно покидает твой сын школу?

– О, нет, нет. Заплакал даже. Но и обрадовался, что увидит мать, оленей. Должен сказать тебе правду… дети любят тебя. Они рады тому, что постигают тайну немоговорящих вестей. Они говорят, что хотят жить здесь, только очень скучают по дому и по оленям…

Наконец Артём Петрович мог выпрямиться и вздохнуть полной грудью. Произошло самое главное: надежда его оправдалась – детские сердца сказали своё. Им есть, есть что сказать! И пусть едут эти детишки в тундру именно сейчас, а не в каникулы, пусть едут немедленно.

Пусть и там выскажут то, что услышал от них вот этот думающий, умный человек Майна-Воопка – то есть Большой лось. И даже если их в этом году в школу не пустят – не беда! Это лишь для формалиста может показаться, что происходит едва ли не катастрофа. Катастрофы никакой нет, есть победа. Родилось в детских душах своё доброе представление о школе, об учителях, о врачах. Доброе представление! Может, этого мало? Нет, чёрт побери, много, достаточно много на сегодняшний день. Интересно, поймёт ли это Величко? Чугунов – тот поймёт, всё поймёт…

Когда Медведев объяснил, что произошло, все долго молчали. Артём Петрович жестом попросил Майна-Воопку присесть. Тот, чувствуя напряжённую тишину, осторожно опустился на краешек стула.

Величко прошёлся по кабинету, разглядывая в глубокой задумчивости свои роскошные, расшитые замысловатыми узорами торбаса, наконец сказал:

– Да, сложна, сложна жизнь в Заполярье. Возможно, что вы и правы… развала школы нет, есть становление советской школы за Полярным кругом. И я, кажется, на вашей стороне, Артём Петрович. Но… – Величко вскинул палец, повторил ещё выразительней: – Но! Убеждён, что в районе найдутся люди, которые будут думать иначе. Возможно, из наблюдений комиссии они сделают совершенно иные выводы…

Медведев тяжело подпирал большими руками кудлатую голову. Было заметно, что он в чём-то с огромным трудом одолевает себя. И всё-таки не одолел.

– «Но!» Вот это проклятое «но». Знаю, знаю, что найдутся Фомки деревянные… Им всё подай на блюдечке с каёмочкой, сотворённой по трафарету. «Родители заставили детей покинуть школу до каникул, – подражая кому-то нудному, скрипучим голосом произнёс Артём Петрович. – Неизвестно, вернутся ли ученики вообще. Ваш риск, товарищ Медведев, неоправдан, поскольку это самое настоящее слюнтяйство, а не риск. Надо было не допустить! Надо было предотвратить! Надо воспитательную работу среди чукотских масс вести на должной высоте». Господи, и сколько ещё вот таких заклинаний у Фомки деревянного…

– Вы кого, собственно, имеете в виду? – настороженно спросил Величко.

– Формалистов, Игорь Семёнович, формалистов. Именно их я так величаю… Фомками деревянными. Да, я знаю, в районе кое-кто дела на культбазе увидит в самом мрачном свете… Не буду называть фамилий. Кое с кем столкнулся ещё в Хабаровске, когда нас направляли сюда. Уже слышу их голоса. Не оправдал. Растерялся. Пошёл на поводу. Проявил мягкотелость. Отступил от твёрдой линии по осуществлению всеобуча…