Три часа на выяснение истины - Игорь Арясов

— Ох, Лена, послушай моего совета, езжай да лечись. С этим делом не шутят. Запустишь — никому ты будешь не нужна, ни своему Василию, ни зятю. Может, Верка твоя еще будет ухаживать. А так — смотри, девка.

Елена Петровна высыпала на язык порошок, выпила воду и, прикрыв глаза, кивнула:

— Спасибо тебе, Нина. Я уж и сама поняла, что ты меня агитируешь. Вот будет весна, и тогда поеду. А сейчас какой отдых, на зиму глядя? Весной, в конце мая, например, хоть в море окунусь.

— Посиди, отдохни, а я пошла, там опять детали привезли, да еще ванну на отработку ставить, — Костылева ушла из раздевалки.

Елена Петровна быстро встала, взяла из шкафа банку и флакон из-под шампуня, над раковиной осторожно перелила раствор, крепко завернула крышку, спрятала в карман юбки, заперла шкаф на ключ и тщательно вымыла руки.

Так-то лучше. Хорошо, что по виду раствор почти не отличается от кислоты. Нет, надо быть осторожней. Другой раз и опомниться, придумать ничего не успеешь, сразу заметят и доложат куда следует. И тогда прости-прощай и завод, и участок, и дружба с Василием Митрофановичем. Он-то, поди, сейчас и ведать не ведает, как ловко она выкрутилась из безвыходного положения. Подумать только: мастера-технолога вокруг пальца, как сопливую девчонку, обвела. Это ж уметь надо. Костылева — не сонный вахтер на проходных, она сразу заметит неладное. А уж тогда ни дружба, ничто не поможет. И других девчонок так воспитала, настырная баба. А уж идейная, куда там!

Василий не обманул. Чуть в стороне от автобусной остановки возле «Жигулей» стоял он, высокий, красивый, любимый человек. Елена Петровна побежала бы к нему со всех ног, если бы ей вслед не смотрели девчонки из бригады и не мешал заткнутый за пояс юбки флакон с раствором. Поэтому она небрежно махнула девчонкам рукой и, стараясь быть как можно грациознее, пошла к Серегину. Но когда приблизилась вплотную, вдохнула знакомый табачный дух и у нее чуть-чуть закружилась голова, Елена Петровна не выдержала, привстала на носки и чмокнула Василия в колючую щеку:

— Привет! Вот и я!

— Ну а целоваться-то при всех зачем? — буркнул Серегин и первым сел в машину.

Она обежала «Жигули», села рядом и, повертев головой, захлопала ресницами:

— Ты что, Вася, в ремонт их отдавал? Все какое-то новое, аж блестит.

— Оно и есть новое, — довольно усмехнулся Серегин и, тронув с места, быстро набрал скорость. — Давай к тебе поедем, и я останусь до утра.

— Давай! — обрадовалась Елена Петровна, но тут же спохватилась: — Но как же мы, Вася? Там же и Вера, и Саша. А мы как?

— Очень просто, как все нормальные люди. Что твой зять с дочерью — маленькие? Они, слава богу, выросли, внука тебе соорудили, а ты меня спрашиваешь — как? Постелишь на диване, и уснем.

— Неудобно, я почему-то стесняюсь.

— Можно подумать, что в первый раз. Будь уверена, о наших с тобой отношениях они давным-давно все знают… Мы же с тобой не сказки друг дружке по ночам рассказываем.

— А что ты своей Клавдии скажешь?

— Уже сказал, что буду дежурить в котельной. Пусть это тебя не волнует. Как съездила?

— Отлично, представляешь, врач говорит, что у меня всего-навсего гастрит, да и то в какой-то там начальной стадии. Прописал голодание.

— Во дурак! — засмеялся Серегин. — Нет, чтобы лекарство какое дефицитное, а он, выходит, голодание?

— Ты зря смеешься, Василий. Это уже очень известный метод, многим помогает.

— Пусть он помогает тем, у кого жрать нечего и не на что. А у нас пока, слава богу, хватает.

— Василий Митрофанович, а я тебе подарок привезла. Ни в жизнь не догадаешься. Называется кроссовки «Адидас».

— Ну ты даешь, Лена! — Серегин покачал головой. — Это ж парни и девки молодые носят. А мне зачем?

— Ты что, Василий! Это самая удобная обувь, в ней нога не устает. И красиво.

— Красиво? Ну, спасибо, посмотрим.

— А чему бы больше обрадовался бы: кроссовкам или раствору?

— Чудные у тебя сравнения. Разве можно сравнивать чайник и слона?

— Да? — обиженно вздохнула Кудрявцева и помолчала. — А я сегодня, между прочим, дважды рисковала. Риск был смертельный.

— Какой? Смертельный, говоришь? Ну-ка, ну-ка!

— Первый раз, когда я раствор в банку налила и в раздевалку ушла. Вдруг заходит наш мастер-технолог Нина Костылева. Вообще-то она женщина душевная, когда это работы не касается, а так — зверь настоящий. Ну, я чуть со страху не умерла. А она спрашивает: что это у тебя в банке-то? А я тут же говорю, что кислоту взяла раковину чистить. У нас этой кислоты навалом. Она успокоилась. А второй раз, когда через проходную шла. Думаю, пусть другие спешат, я потихоньку. А второй флакон у меня в сумке, вот в этой. Иду себе через вахту, а там тетя Полина Миронова, она когда-то с моим Кудрявцевым в одной квартире жила, хорошо всю его судьбу знает, и как он женился на мне, и как развелся, и как в Магадане с концами сгинул. А все равно говорит: ну-ка, открой сумку. Я так и обмерла. Все, думаю, хана мне пришла. Но тут же про кислоту вспомнила. И сразу говорю: тетя Полина, да разве ты меня не узнала? Это ж я, ты у нас на свадьбе еще «горько» кричала. А в сумке у меня кислота, соляная, ванну чистить. Мужика в доме нет, все самой приходится. Она, значит, так строго посмотрела и говорит: ладно, иди, но в последний раз. Я и помчалась к тебе прямиком. Вот и все.

— Ясно. Эта вахтерша, между прочим, злая, как ведьма. Я-то пораньше приехал, ну, стою, поближе к забору, курю. Вдруг она вышла и кричит: почему долго около забора стоишь, здесь нельзя, кто ты такой, давай уезжай. Ну, я шуметь особо не стал. Сказал ей, что это мое дело, бабуся, где стоять и кого ждать. Я, может, жену жду. А ты отвали от меня.

— Так и сказал — жену? — повторила Елена Петровна, замирая от радости.

— Конечно, — кивнул Серегин, — надо же было мне что-то говорить.

— Васенька мой, хороший, спасибо тебе, — она прижалась щекой к его плечу.

— Не за что. Только ты, Лена, все-таки будь поаккуратней. А то влопаешься с тобой, и дадут лет по пятнадцать. Может, пока завязать?

— Боишься? — засмеялась Кудрявцева. — А мы уже влопались!

— В каком смысле? — сердито спросил он.

— Да я шучу, не бойся. И почему ты сказал — завяжем? Ты себе новую машину купил? Купил, купил. Я не такая дурочка, я ведь вижу, что у тебя новая машина. А на что? На мое золото, на мои деньги. Ладно уж, не отпирайся и не делай такие глаза. А я, может, Василий Митрофанович, такую же хочу. Пусть я не умею ездить, ничего, зато у меня зять Саша умеет, он меня всегда покатает. А мне будет приятно, что у меня тоже своя машина. Я вон еще раствор взяла, а если не хватит — снова возьму. Так что рано завязывать. Ты сколько патрончиков из того раствора, какой у тебя прошлый раз оставался, сделал?

— Нисколько. Тарзан банку как двинул лапой и пролил. Я его чуть не убил граблями.

— Ой, Вася, он же ядовитый, даже смертельный. Тарзан не лизал?

— Нет, я прогнал его. А потом все убрал и руки бензином вымыл.

— Ничего, ты, Василий Митрофанович, не расстраивайся сильно. Я сегодня много раствора взяла и еще принесу.

Только к восьми вечера, когда телефонные звонки стали реже, Алексеев смог принять Панкратова и Матвеева и выслушать их доклады в спокойной обстановке. Пока они говорили, Алексеев, открыв папку с информацией по «старателям», молча делал какие-то карандашные пометки. Оба доклада заняли девять минут.

— Все? — спросил он.

— Все, Михаил Павлович, — потупился Панкратов, сосредоточенно глядя на сильные руки сидящего напротив Матвеева, слоено в них была загадка, которую надо разгадать.

Алексеев встал, вышел из-за стола. Панкратов и Матвеев разом поднялись.

— Сидите, — генерал махнул им рукой, — а я разомну ноги. Давайте разбираться. Мы с вами установили, что у Зайцева есть какое-то золото, возможно, слитки, из которых он делает коронки. Однако проба этих слитков нам неизвестна. Допустим, она промышленная. И цепь: Кудрявцева — Серегин — Зайцев. Вроде бы логично, тем более что у Серегина вдруг появилась новая машина. Но! На заводе нет золота, а есть раствор. Как выносит его Кудрявцева? Как Серегин получает из него песок? Как делает слитки? Где? Почему на заводе тихо? Почему у Серегина в доме ничего не нашли, а он посмеялся над участковым, который, пришел к нему якобы по факту самогоноварения? Может, кто-то предупредил его? Допустим, что Кудрявцева выносит раствор. А кто получает песок? Она сама? Ее зять Павлов? Глазов? Сам Зайцев? Ничего мы не знаем, а должны знать, давно! Преступники на наших глазах, можно сказать, из-под носа воруют у государства, у всех нас, золото, которое уходит за границу, а мы не можем им дать по рукам! Вы проверяли допуски на золочение деталей? А почему мы должны верить технологическим картам? А как себя дальше ведут изделия, которые подвергаются золочению, вы знаете? Вот, Петр Васильевич, данные, которые мы направляли по вашей просьбе по отказам оборудования, из нескольких конструкторских бюро. Пожалуйста, отказы были! Причина — преждевременное окисление контактов тех самых изделий, которые выпускает ваш завод. Что в результате? Под угрозой срыва эксперименты, а над ними работали тысячи людей, затрачены огромные государственные средства. Назначена специальная комиссия. А мы топчемся на месте. Два дня потеряли на выяснение друзей Глазова, полдня искали в трех соснах Одинцова, три дня — с кем сидел Глазов. Нет, я не призываю к спешке. Торопливость — плохой помощник. Я хочу, чтобы мы имели полнейшую информацию о Кудрявцевой, о Серегине, о Зайцеве. Но, прошу запомнить, санкцию на арест мы получим только тогда, когда возьмем преступников с поличным, за руку. А потом, когда дело закончится, мы не должны вычеркивать из памяти ничего, что связано с ним. Нам надо понять мотивы, которыми руководствовались преступники, мы должны знать, что толкнуло их на подобное. И вот когда все это мы с вами выясним, тогда сможем сказать себе: да, теперь мы знаем еще один небольшой участок нашей жизни и можем вести профилактическую работу таким образом, чтобы предупреждать в будущем повторение подобных случаев. Вам, вижу, скучно слушать? А мне не очень. Вы думаете, если я служу в органах государственной безопасности почти сорок лет, то уже все знаю? Как бы не так! Я каждый день учусь. Да-да, это не преувеличение, а правда. Учусь у вас, у товарищей, у жизни. И мне не стыдно в этом признаваться.