Три часа на выяснение истины - Игорь Арясов

Ну где среди моря людей найдешь эту женщину? Сегодня она наденет один платок, завтра другой, послезавтра пожалеет тереть дубленку в тесном автобусе и наденет старое пальто. А если она работает в одну смену, а Семин приходит на завод в другую? Никто не подскажет, как быть. Но все-таки эту дубленку, а также японский платок и их обладательницу искать надо. Внешние ее приметы более чем туманны. Жена Зайцева могла от ревности нагородить чепухи, белое назвать черным и наоборот. Единственное, в чем можно ей верить, — это в нарядах, здесь женщины ошибаются редко. Значит, будем искать дубленку.

Странно, почему я такой невезучий? Почему Гусеву везет, а мне нет? Почему на него вышел Одинцов, почему Толик выявил Глазова и, наконец, Зайцева с его продавцом?

Семин посмотрел на электронные часы с зеленым мигающим двоеточием, стоявшие на большом столе Рыбака. Без двадцати двенадцать. Скоро кончит работу вторая смена. Он включил камеру на участке золочения. Там была обычная картина. Семин уже знал чуть ли не наизусть всех женщин, которые работали на участке. Вот в кадр вошла Нина Борисовна. Замечательная женщина, скромная, умная. Что-то говорит Кудрявцевой, а та вздыхает и соглашается, лицо кислое. Странно, раньше только в индийских и арабских фильмах замечал, что люди так жестикулируют при разговоре. Вышли из кадра. Наверно, сейчас закрывают ванны, проверяют остатки раствора, опечатывают баки. А это девчонки, совсем молоденькие. Сколько же симпатичных. И почему ребята, дураки, их замуж не берут? Отличные будут жены, работящие, не всякий инженер столько получает, а эти порой еще больше…

Свет погасили, оставили только дежурное освещение. Экран совсем темный. Значит, пошли переодеваться.

Так, теперь посмотрим, что у нас на центральной проходной. Ага, уже потянулись к выходу. Толпятся, но не выходят. Это их Полина Павловна Миронова не пускает, потому что еще рановато. Молодец, тетя Полина. Первыми к проходной, как обычно, устремляются слесари-ремонтники. Смеются, что-то говорят вахтеру. Наверное, опять про автобусы. Автохозяйство выделило три дополнительных, больше пока не может. Но это же капля в море. Сюда, как минимум, надо их десятка полтора. А у автохозяйства машин недостаточно, четверть парка устарела, постоянно в ремонте. Проблема, которую сам город не решит. Пошли через проходную. Тетя Полина тоже человек, сочувствует. Жаль, что работает только одна камера. Если бы сразу две или три. Ведь сейчас кто-то может вернуться на участок золочения, черпнуть из баков или из ванн электролит, сунуть в карман какую-нибудь плоскую бутылку — и бегом через проходную.

Семин переключил камеру. Нет, кажется, на участке тихо. Ванны еле видны. Если бы там был человек, можно было заметить. Ладно, вернемся на центральную проходную. А почему, собственно, на центральную? Вор может пройти и через южную, и через северную. Нет, тут какой-то заколдованный круг, это все равно что попытаться укусить собственный локоть. А впрочем, что там, на южных проходных? Ну, здесь порядок. Вахтер даже в сумки заглядывает.

Федору было известно, что по ориентиру «дубленка, японский платок, шитый золотой ниткой» работает не только он, не только Гусев, но и другие. Все они ищут женщину лет тридцати пяти — сорока, в больших ушах серьги, на толстых пальцах — кольца. Именно она приходила несколько раз к стоматологу Зайцеву. А вот что предлагала ему купить или продала — вопрос.

Федор включил камеру, установленную перед центральной проходной. Поток рабочих с завода заметно уменьшился, теперь в основном шли женщины. Но на сером экране при слабом освещении не то, что платок — пальто не поймешь, то ли зимнее, то ли осеннее. Да и время сейчас такое: днем тепло, а к вечеру морозит. Кто в чем ходит. Ладно, пора самому собираться.

Семин выключил установку, надел плащ, теплую фуражку, погасил свет, закрыл кабинет и вышел из заводоуправления. Новостей нет, Матвеев не звонил, значит, можно сразу ехать домой. На проходной Семин предъявил временный пропуск. Полипа Павловна внимательно заглянула в него и повернула голову к следующему мужчине, шедшему за Семиным.

Федор посмотрел на площадь. Очередь у автобусной остановки была большая, человек двести. Значит, сесть с трудом можно будет только в третий автобус, и домой раньше двух не попасть. Как обычно. Он стал в конец очереди, устало поглядывая вперед.

— Федор Федорович! — вдруг услышал Семин и вздрогнул от неожиданности. Кто его может звать? Этого еще не хватало. Надо было выйти через северные проходные и идти домой пешком. Далеко, долго, зато спокойно. Он покрутил головой и увидел почти у самого начала очереди Нину Борисовну Костылеву. Она призывно махала ему рукой и на реплики мужчин и женщин бойко отвечала:

— Да занимала я для него, сосед это мой, понятно? Федор Федорович, ну, идите сюда, к нам!

Семин чертыхнулся и неуверенно пошел вперед. Было почти совсем темно, вот почему он не сразу узнал Костылеву.

— Добрый вечер, Нина Борисовна, — скупо улыбнулся Федор.

— Какой вечер, когда ночь на дворе, половина первого. А я вижу, вы там стоите, дай, думаю, помогу человеку, все пораньше уедет. Что это вы так поздно? Видать, здорово вас гоняют, если вы целыми днями работаете. А мы сегодня хорошо успели. Только что четыре автобуса ушли. Сейчас еще будет. Ленка, ты там не зевай. Федор Федорович, давайте вы впереди нас становитесь, а мы уж за вами, у вас плечи вон какие широкие.

— Спасибо, — Семин шагнул чуть вперед и оказался почти у самой двери только что подъехавшего автобуса. Но толпа радостно загудела, подалась в сторону, и Семина оттеснили от двери. Молодые сильные парни с шумом и смехом, подбадривая друг друга, устремились в автобус.

— Федор Федорович, мы за вами! — крикнула Костылева.

Семин боком врезался в толпу, протиснулся к самым дверям, потом развернул плечи и шагнул на ступеньку. Подталкивая его в спину, за ним тянулась Костылева.

— Ленка, руку давай, останешься!

Краем глаза Федор увидел, как она протянула какой-то женщине руку и, кажется, они вошли. Ну и давка! Федора прижали грудью к стеклу. Он изо всех сил уперся руками в блестящий холодный поручень и чуть отодвинул давившую на спину толпу. Так, теперь хоть вздохнуть можно. Где там Костылева?

— Мы здесь, мы здесь, Федор Федорович! — прошептала за его спиной Костылева и протиснулась почти вплотную к Семину. Он увидел веселые глаза Нины Борисовны. — Ну, как мы домой добираемся? Правда, отлично? Вы бы там подсказали какому-нибудь начальству, чтобы оно с нами во вторую смену покаталось.

— Это, к сожалению, другое ведомство, — ответил Федор. — А подруга ваша села?

— Здесь она, у меня за плечом. Лен, ты еще жива? Говорит, живая. Сегодня она тоже в автобусе. Не приехал почему-то за ней родненький ее.

— Костылева, ну, не надоело тебе языком молоть? — сказал за спиной возмущенный женский голос.

— Вам на второй остановке выходить, Федор Федорович, у гостиницы? — спросила Нина Борисовна.

— На второй, — нахмурился Семин, еще раз мысленно ругая себя за то, что пошел через центральные проходные. — Мне к выходу двигаться надо, — Федор с трудом повернулся и увидел, что за его спиной стояла Елена Петровна Кудрявцева. Платок в тесноте сбился у нее с головы, и густые русые волосы красиво рассыпались по плечам. Кудрявцева улыбнулась ему своими большими карими глазами. Он пробормотал: «Простите!», протиснулся дальше, подумав, что ему все-таки повезло. Если бы с Костылевой ехали все девчата из этой смены, его бы закидали вопросами.

Он приблизился к выходу. Автобус притормозил. Семин оглянулся на Костылеву и ее подругу, чтобы кивнуть им на прощанье, и обомлел: на том месте, где он только что стоял и где теперь было чуть свободнее, Елена Петровна поправляла на голове японский платок, прошитый золотыми нитками. На правой руке у нее был крупный перстень, на левой — массивное золотое кольцо. Федор привстал на цыпочки и увидел, что Кудрявцева была в дубленке светло-коричневого цвета.

— Заснул, что ли, парень? — его подтолкнули в спину, и Федору пришлось выйти из автобуса. Несколько секунд он стоял неподвижно, потом резко повернулся к автобусу, но водитель уже закрыл двери и тронулся.

— Стоп! Сам себе думаю, — прошептал Семин. — А не дурачок ли я? — так любил говорить отец, когда в минуты размышлений подшучивал над собой. — А ведь все сходится! — Федор медленно шел по широкому тротуару к темным, странно тихим пятиэтажным домам, в одном из которых его, наверное, заждались. Впрочем, мама спит чутко, и стоит ему лишь звякнуть неосторожно ключом в замке, как она встает, идет на кухню и ставит на плиту чайник.

Звонок был с утра. Докладывал Матвеев.

Юрий Степанович Панкратов выслушал его и остался доволен:

— Хорошо, Петр Васильевич, согласен. Так, а кто такой Серегин? Понятно, скрашивает ее одиночество. Вполне объяснимо — женщина она одинокая. Ах, он женат? Ну, это дело его жены, а не наше с тобой. Значит, Елена Петровна навещала нашего врача? Петр Васильевич, но ты же сам сказал, что, по словам Поляковой, она могла предлагать ему не то, что нас интересует. Колечко, например. Однако цепочка занятная: участок — она — Зайцев. Врач, без сомнения, — последнее звено здесь. А первое, возможно, Кудрявцева. Почему возможно? Потому что пока ни у меня, ни у тебя в руках нет фактов, мил человек. Максимально усильте работу по Кудрявцевой. Нам надо знать и каждый шаг Зайцева. Кстати, зачем он ездил в Москву? Это нам неизвестно. А пока же с твоим очаровательным сообщением о японском платке и чешской дубленке я не могу бежать сломя голову к Михаилу Павловичу. Что говорит комиссия? Опять все в полном порядке? И никаких утечек? Но получается какая-то ерунда, нескладуха, проще говоря. Мы фиксируем утечку, а они нет. На других предприятиях области, где идут аналогичные проверки, для нас ничего интересного. И все-таки мне кажется, что собака зарыта в технологическом процессе. Срочно запроси покупателей заводской продукции, когда у них начались отказы оборудования. Да, именно отказы. Видишь ли, я подумал, что комиссия, которая проверяла сборочный цех, не дошла до истины, потому что искала ее не там. Пойми, если я краду раствор, а вместо него добавляю воду, процесс гальванизации будет неполным, и это рано или поздно скажется, должно сказаться на приборах. Это архиважно, Петр Васильевич, сам догадываешься, если речь идет о высокоточных приборах — почему. Ну, кажется, почти все. Передавай привет ребятам. И супруге. Чует мое сердце, что еще немного и развяжем этот хитрый клубок. Давай, дорогой, поднажми на извилины, они у тебя молодые, глубокие. И держи меня в курсе, можешь после девяти вечера, если срочное что-то, звонить домой. Михаил Павлович уже дважды с Москвой объяснялся, имей это в виду. Он нас не торопит, но мы сами должны шевелиться. У нас же с тобой ничего не было, помнишь? Только ориентировка и непроверенные слухи о том, что у вас в городе можно без очереди за хорошие деньги поставить золотые зубы. А теперь мы, как крезы, богаты информацией. Значит, что? Значит, надо лишь выжать из нее максимальное количество логики и правды. Будь здоров!