Клеймо красоты - Елена Арсеньева

– Да плюнь ты на все это! – сказал однажды отец, которого почему-то несусветно раздражали занятия сына. – Смотри, как сутулишься! Спортом надо заниматься, а не всякой ерундовиной.

Мама поддакнула. Она тоже не видела особого смысла в расшифровке таинственного документа. Одно дело, если бы это было письмо брата Федора. Тогда еще следовало бы поломать голову над прощальным родственным приветом. А неизвестно ради чего…

«В самом деле, ну почему я решил, что речь идет именно о кладе?» – подумал мальчик и записался в секцию дзюдо, а также в стрелковый кружок.

Шло время. Мальчик вырос, стал юношей, окончил школу, начал учиться дальше. Странно… он никак не мог выкинуть из головы таинственную находку. Попытка наполнить смыслом загадочные сочетания букв все время жила где-то на обочине его сознания. Исподтишка, словно бы сам над собой посмеиваясь, он начал читать все, что только мог достать о шифрах. К его изумлению, оказалось, что книг такого рода, во-первых, не очень много, а во-вторых, их довольно трудно раздобыть. И все-таки он кое-что узнал: например, о том, что криптографии – тайнописи, или скрытому письму, не то что сотни – тысячи лет! Уже в древнеиндийских рукописях исследователи позднейших времен находили более шестидесяти способов тайнописи. Существовала она в Египте и Месопотамии, в Древней Греции и Риме. Была своя собственная тайная азбука у Юлия Цезаря. Известны квадратный шифр Трифемия, шифровальный прибор древних греков «Сцитала»… Может быть, они помогут раскрыть тайну? Или это книжный шифр, который предложил использовать еще Эней из Спарты в своем сочинении «Об обороне укрепленных мест»? Книжный шифр – система, при которой буквам открытого текста соответствуют буквы, находящиеся на определенных местах и являющиеся ключом книжного текста – поставил рекорд долголетия. Он применялся даже в ХХ веке!

Постепенно юноше стало казаться, что история человеческая – это попытка скрыть все, что угодно, причем не только от врагов, но и от друзей. Конечно, русские не остались в стороне. И юноша понимал: разгадку следует искать именно в системах русских, славянских шифров.

Что же перед ним? Одно хорошо: не литорея – «простая», она же «тарабарская грамота», или «мудреная», представляющая собой чередование точек, черточек и кружочков, расположенных в определенном порядке. И не «цифирь счетная», заменявшая буквы в некоторых шифрах. Загадочная «хвиоть» или «фиоть», о которой в наше время никто ничего не знает? «Система иных письмен»? При ней буквы кириллицы заменялись другим алфавитом: глаголицей, к концу ХV века забытой настолько, что ее вполне можно было использовать для шифрования, греческим, латинским или пермским – геометрической азбукой, изобретенной просветителем северных земель Стефаном Пермским. Конечно, пришлось бы худо, окажись шифрователем загадочного письма какой-нибудь хитрец вроде смолянина инока Луки, записывавшего «Смоленскую псалтирь» 1395 года. Он частенько писал не всю букву, а лишь часть ее, и применял «цифирь счетную». Однако такие любители «чистого искусства», как Лука, были среди шифровальщиков все-таки редкостью. Какой смысл изощряться, если хитросплетение твоих словес никто не сможет оценить? Не зря же Флетчер Пратт в книге «История шифров и кодов» писал так: «Искусство шифрования – процесс выражения слов, передающих смысл только немногим лицам, которым известен этот секрет».

Кто же были эти лица? Во-первых, загадочный гость, однажды явившийся в дом Антонины Васильевны, а во-вторых, ее дед. Очевидно, письмо все-таки предназначалось ему, но не было передано, поскольку деду пришлось бежать, а гость был арестован. И раз деду предстояло письмо прочесть, значит, его все-таки можно прочесть! Осталось сделать это…

А если исходить от этих самых лиц? Если попытаться понять, кто они такие? Вот, к примеру, дипломаты эпохи Петра, соприкоснувшиеся с основами европейской образованности, обожали вставлять в шифровки знаки с особой смысловой нагрузкой, например, обозначения планет, одновременно являющиеся символами металлов: кружочек с точкой в серединке – Солнце, золото; кружок с крестиком внизу – Венера, медь; со стрелкой – железо, Марс; перевернутый полумесяц – Луна, серебро…

Почему именно такие сочетания именно таких букв выбрали два человека, назвавшие друг друга, насколько помнила мать, странником и странноприимным? Странник, странник…

Он засел за словари и вскоре выяснил, что именно так, странниками, называли друг друга представители раскольнической, старообрядческой секты бегунов.

А что? Вполне могло такое быть! Ведь, насколько помнила Антонина Васильевна, ее дед был родом с севера Нижегородской губернии – самые раскольничьи места! Однако ни в одной из книг о старообрядцах, в которых упоминались бегуны, даже у Мельникова-Печерского, даже у Зеньковского, не нашлось ни единого намека на какие-то особые шифры. Опять тупик.

В этом тупике он «простоял» довольно долгое время и вот как-то раз проснулся ни свет ни заря с догадкой: а что, если буквы заменяют собою цифры? Один из многочисленных вариантов книжного шифра как раз и заключался в том, что буквы определенного текста – ключа – нумеровались по порядку. Затем брался текст, который следовало зашифровать, и его буквы заменялись той цифрой, которая соответствовала этой букве в ключе. Если ключ кончался, а шифровка была еще не готова, все начиналось сначала.

Он снова и снова вглядывался в свой текст. А что, очень похоже… Если дело обстоит именно так, понятно, почему трехбуквенные сочетания столь беспорядочно чередуются с двухбуквенными. Письмо вообще начиналось с одинокой н. Несколько раз попадались одинокие же у, в… Да неужто все так просто?!

Соскочив с постели, он схватил бумагу, карандаш, быстренько выстроил на листе слева столбец алфавита, справа – циферки: а – 1, б – 2, и так до конца, до я – 33… И споткнулся: староверы – люди религиозные. Ясно же, что переписываться они должны были только с помощью церковнославянского алфавита! Иначе как быть с μ, Θ и «зайчиком» k?

С некоторых пор в числе его записок был и старославянский алфавит. Так… н – в нем 15-я, рд – 18-я и 5-я…

Дело пошло. Миновал всего какой-то час, а перед ним уже лежал листочек, испещренный десятками, сотнями, тысячами… Если он прав, за этими цифрами должны скрываться буквы неведомого текста!

Некоторое время он зачарованно любовался своим рукомеслом, а потом со вздохом опустил голову в горячие ладони.

Возможно, он угадал. Возможно, нет. Он этого не узнает никогда – если не найдет ключ. То есть страницу из книги.

Неведомую страницу из неизвестной книги…

Дождевые капли касались лица тысячью мелких, легких поцелуев. Ирина блаженно откинулась на спину, вскинула руки, подставляя дождю горящие от мозолей ладони. Но капли почему-то перестали долетать до нее, и Ирина тщетно пыталась поймать их. Заметалась, чуть не плача от разочарования, – и проснулась.

Сон! Вот же свинство, а?

Глаза открывать не хотелось. Вытянулась, всем телом ощущая неудобство короткой и узкой коечки, на которую ее уложили. Обычно на этой полудетской кровати спала баба Ксеня, но она против Ирины – что мышка! Нынче старушка устроилась на диванчике, который был размерами еще меньше кровати. А самое удобное ложе – Маришкино, в светелке под крышей – предоставили «молодым».

Ирина вспомнила, как, уходя наверх, Петр, словно невзначай, огладил крутое бедро своей Брунгильды, как завибрировало все ее тело, словно чуткая струна зазвенела, и протяжно, завистливо вздохнула. Можно не сомневаться в том, как проведут они с Маришкой первую половину ночи, пока Петру не настанет пора выходить на дежурство…

Поскольку все дружно валились с ног, после ужина Петр скомандовал отбой, однако ночь мужчины поделили между собой по часам: с одиннадцати до двух дежурил Сергей, потом заступал Петр, потом, уже под утро, следовало выйти Павлу, который нипочем не желал остаться в стороне, несмотря на свои приключения. С трудом удалось уговорить его отдохнуть до утра. А Ирине, которая порывалась сначала намекнуть, мол, следует дежурить по двое, пришлось благоразумно промолчать: разумеется, ее определили бы в напарницы к Павлу! Почему-то общественное мнение сосватало их накрепко, вплоть до того, что баба Оля, стеля постель своему постояльцу, бросила на кровать две подушки, скромно кося глазом на замершую в уголке Ирину. Ну и нравы в этих Вышних Осьмаках… Хозяйка не сомневалась, что девушка заночует здесь, в постели Павла!

Похоже, не сомневался в этом и сам Павел. Силы вернулись к нему подозрительно быстро, и сил этих оказалось много – так много, что Ирина, был момент, всерьез подумала пустить в ход ногти или закричать. Она видела, как Павел шалел от ее запаха, от близости ее тела, однако вместо того, чтобы радоваться и гордиться, испытывала только неловкость, даже стыд. Невыносимо было ощущать прикосновения этих жадных мужских рук, которые беспощадно тискали и ломали ее, гнули к постели, комкали одежду, норовя добраться до нагой плоти. Странные чувства пробуждали в ней поцелуи Павла! Даже в том смятении, в каком находилась Ирина, даже при всей ее убогонькой опытности, к которой так и липла частица НЕ, она не могла не понимать, что он знает, как обращаться с женщиной, как завести ее и возбудить. Были, были мгновения, когда Ирине хотелось одного: забыться в кольце его рук, сгореть в костре его губ… Но тотчас этот «рецидив одиночества» исчезал, оставался только страх перед распаленным, напряженным телом незнакомого мужчины, и чем дальше, тем отчетливее Ирина понимала: знакомства с ним ее тело не хочет и даже боится.