Аромат рябины - Ольга Лазорева

День рождения мадам отпраздновала пышно. Вначале на работе, потом в узком кругу друзей в ресторане. Но по ее лицу я видел, что все поздравления, комплименты, пожелания оставляют ее равнодушной. Она хоть и улыбалась, но была холодна, как змея. К этому времени я уже настолько хорошо изучил ее, что, кажется, видел насквозь. И загадка исчезла, а вместе с ней и моя влюбленность.

После банкета в ресторане я отвез ее домой. Виолетта, перед тем как выйти из машины, внимательно на меня глянула и спросила:

— А ты, Степан, не хочешь меня поздравить?

Я удивился выражению ее лица, казалось, что она огорчена, но, не моргнув глазом, ответил:

— А я вас уже поздравил, когда сдал деньги на общий подарок. Но если вам угодно, то еще раз: с днем рождения, мадам!

Я склонился и поцеловал ее холодные пальцы. Виолетта дернула плечиком и сощурила полумесяцы глаз.

«А мадам злится, — понял я, — только неизвестно почему».

Я подхватил ворох букетов и сумки с подарками и направился к подъезду. Виолетта шла рядом. Я чувствовал облегчение, что этот напряженный день закончился. Мне хотелось побыстрее уехать. Ночью у матери был приступ, и я отвез ее в больницу. У нее желчный пузырь не в порядке. Я практически не спал. Поднявшись в квартиру, я сложил подарки на пол у двери, сверху устроил букеты и остановился в нетерпении, глядя, как Виолетта снимает пальто.

— Я могу уйти? — спросил я, видя, что она в задумчивости смотрит на букеты.

— Подожди, — немного капризно ответила она. — Может… — она замолчала и начала в упор глядеть почему-то на мои губы, — может, ты останешься сегодня со мной? — тихо закончила Виолетта, и я остолбенел.

Потом стянул куртку.

— Мне позвонить нужно, — пробормотал я, доставая сотовый.

— Девушке? — зло спросила она.

— Ночью мать отвез в больницу, — сухо ответил я и увидел, как ее лицо мгновенно просветлело.

Пока я разговаривал, Виолетта бесцеремонно прислушивалась, стоя рядом. Потом улыбнулась и сказала, что хочет выпить. Она пошла по коридору, я двинулся следом, оглядывая стены, увешанные картинами в золоченых вычурных рамах. Пол устилала ковровая дорожка с таким густым зеленым ворсом, что напоминала травяной газон. Виолетта шла плавно и, по своему обыкновению, бесшумно. Я испытывал двойственное чувство. Если честно, я хотел просто и без церемоний оттрахать ее, хотя никаких нежных чувств не осталось. Осталась чисто физическая тяга к этой миниатюрной кукольной плоти.

Виолетта остановилась посреди коридора, словно споткнулась. Потом повернулась ко мне и глубоко заглянула в глаза. Ни слова не говоря, она потянула меня за рукав и упала на спину. Не удержавшись, я грохнулся на колени и с изумлением смотрел на нее. Виолетта буквально извивалась на ковре. И тут до меня дошло, что ее терзает сильнейшее желание. Подол ее шелкового платья поднялся, волосы разметались по ковру, глаза были прикрыты, маленькие грудки выпирали, обтянутые тонким шелком платья, розовый язык без конца облизывал алые губы.

— Скорей, скорей, — шептала она, словно в припадке.

Но я оцепенел. Виолетта разительно напомнила мне испортившуюся заводную куклу. Словно механизм внутри нее сломался, и она хаотично дергала руками, ногами, извивалась телом. На миг я ощутил запах ее разгоряченного возбужденного тела, но даже это не разрушило видения дергающейся куклы. А ведь я вполне нормальный парень, вовсе не извращенец какой-нибудь, и секс с куклами меня не прельщает. Но Виолетта явно не осознавала, что происходит. Я холодно наблюдал за ней, понимая, что она, видимо, давно без мужчины и сейчас ее, что называется, приперло.

— Иди же ко мне, — простонала она изнемогая от желания.

Но я быстро встал. Виолетта открыла глаза и с изумлением посмотрела на меня. Потом тихо сказала:

— Не бесплатно. Заплачу.

— Пять истертых долларов? — расхохотался я.

Виолетта вздрогнула и села.

— А что, мало? — спросила она. — Когда-то я и такой сумме была рада! Что ты можешь понимать, мальчик, в жизни! Я в шестнадцать лет осталась одна-одинешенька, мои родные погибли в автокатастрофе, все! — Она всхлипнула, но мое сердце даже не дрогнуло. — И мать, и отец, и два братика. Вот и уехала сюда, думала, тут легче будет пробиться. Вначале на швейной фабрике простыни подрубала за гроши да угол снимала у злющей старухи в Мытищах. Потом познакомилась с богатым господином. Что ты понимаешь в этом?

Я молчал, не сводя с нее глаз. Виолетта приподняла побледневшее личико, я увидел черноту ее глаз, и мне они показались пустыми и мертвыми, как у трупа.

— Сколько их было, этих господ! Кто бы мог подумать, что миниатюрные азиатки пользуются таким спросом! — тихо и как-то удивленно проговорила она.

— От одного из них ты и родила ребенка? — не удержался я.

Виолетта вздрогнула всем телом, словно от удара.

— От людей ничего невозможно утаить, — сказала она, и ее лицо снова приобрело привычное непроницаемое выражение. — Да! А что? — с вызовом спросила она.

— И где он? — усмехнулся я. — Ведь сейчас ты не бедствуешь, так почему малыш должен расти в детском доме?

— Малыш? — расхохоталась она. — Парню сейчас уже шестнадцать, я знать ничего о нем не желаю! Я понятия не имею, кто его отец, у меня их тогда столько было! Да и какое тебе дело? — взвизгнула она. — Я устроила свою жизнь, я богата, я счастлива! И ты еще, щенок, поучать меня вздумал? Вон! — закричала она.

— Я раньше думал, что ты куколка, маленькая и очаровательная, — тихо проговорил я, — но сейчас вижу, что ты что-то среднего рода. Ты самое настоящее кукло. Не мадам Ло, а именно Кук Ло.

— Во-о-он! — завизжала она и вскочила на ноги.

Я глянул в ее расширившиеся глаза, повернулся и вышел из квартиры.

Уволился я на следующий день. Мадам даже не заставила отрабатывать положенные две недели и без звука подписала мое заявление. В декабре я благополучно сдал сессию, а после Нового года устроился водителем к одному большому и толстому начальнику. И очень доволен и зарплатой и отношением. Но иногда вспоминаю Кук Ло и уже ничего, кроме жалости, к этому несчастному существу не испытываю.

РЕПЕТИЦИЯ

Странная эпидемия поразила москвичей в конце 20… года. Заболевший внезапно останавливался, застывал с крайне странным выражением, зрачки до отказа расширялись, уголки губ неудержимо ползли вверх. Затем человек падал и лежал в состоянии, похожем на прострацию. Если в течение пяти минут его не выводили из этого состояния, то он умирал все с той же улыбкой. Заражение происходило неведомо как. В народе стали говорить, что стоит лишь посмотреть в глаза заболевшего, как у тебя самого мгновенно расширятся зрачки, губы помимо воли начнут улыбаться, и потом — все! — неизбежный конец. Поэтому многие перестали смотреть в глаза друг другу и при встрече отворачивались. Врачи тщетно пытались определить возбудителя этого странного заболевания. Кровь, лимфа, состояние внутренних органов умерших были в норме, и исследования ответа на эту загадку пока не давали. Через какое-то время ученые пришли к выводу, что эта болезнь, скорее, психического плана. Во время неизвестно отчего возникающего сдвига в психике происходит остановка сердца. И в то же время все прекрасно понимали, что заразиться психическим сдвигом друг от друга в принципе маловероятно. Пока пытались найти решение, эпидемия набирала силу. Люди умирали один за другим, причем только в Москве. В остальных городах не наблюдалось ничего подобного. И это было пугающе странно и необъяснимо.