Новый Мир ( № 1 2007) - Новый Мир Новый Мир

“Естественные союзники России — те политико-теологические силы, которые не хотят финального раздела мира между США и Китаем:

старая Европа и Ватикан;

исламский мир;

Латинская Америка и Юго-Восточная Азия с неокатоличеством теологии освобождения”.

Редкие и сухие упоминания в сборнике об очевидной и нескрываемой китайской угрозе России в действительности можно пересчитать по пальцам: в сознании они не запечатлеваются, да, похоже, на это и не претендуют.

Россия обязана зажмуривать глаза на то, что некие из “естественных союзников” жаждут “финального раздела” (если не полного захвата) собственной ее территории. Френсис Фукуяма получил наконец достойных учеников — с единственным и неоспоримым политическим ориентиром.

Среди названных “субъектов мировой политики” особенно трогательно смотрится последний, латиноамериканский. Марксистские эксперименты братьев иезуитов, похоже, давно провалились, о них уже ничего не слыхать. Но когда они еще сотрясали Латинскую Америку — как, в каких видах и формах могла бы несоветская Россия взаимодействовать с тамошними революционерами, извлекать из их деятельности выгоду для себя? Разве что можно попрыгать от радости, когда какой-нибудь очередной кастро ущучивает мирового империалистического гегемона...

А вот статьи сборника о “тихом зеленом мире” улыбки не вызывают.

Таких статей две: “Ислам, который мы потеряли” Максима Брусиловского и “Тихий зеленый мир: глобальные перспективы евроислама” Вадима Нифонтова. Немало места исламу уделено и в других материалах сборника, в част­ности в завершающей его совместной программной декларации авторов. Общие идеи и выводы этих материалов наиболее ярко и выпукло сформулированы в статье Нифонтова.

“Ислам должен быть спущен с недосягаемых высот, на которых он сейчас находится в умах своих приверженцев. „Рыцари исламского просвещения” смогут легко внушить обучаемым, что религия и государство, религия и общественные институты не создают иерархии, а являются сущностями одного порядка. Более того, не существует единого метода толкования Корана, и в этом смысле „шариат”, исламские суды и т. п. — просто пережитки старины <...> Ислам должен будет лишиться конкретной политической составляющей в том отношении, что сам по себе он не будет определять формы общественных и государственных институтов. Таким образом, угроза возникновения „шариатских государств” будет снята — их просто признают устаревшими формами правления, которые ныне заменены на парламентскую демократию <...> Коран будет восприниматься не как <...> „прямая речь Бога” <...> а просто как пища для размышлений о жизни и основа для правильного поведения (в сущности, как важный и определяющий, но „литературный” источник)...”

Тут уже охота горячо вступиться за братьев мусульман. У нас, как мы увидим вскорости, православие не сегодня-завтра будет определять все, вплоть до производства компьютеров и полетов в космос. За что же, за какие грехи перед Аллахом бедным исламистам такой пресный, убого-политкорректный рай? Его описателя впору зачислить в почетные либералы, до сих пор такие картинки были предметом веры и восхищения исключительно последних. Не впервые левые и правые утописты сходятся в идиллических верованиях, не имеющих ни малейшего отношения к реальности (вспомним хоть их общую нежную любовь век назад к патриархальной русской деревенской общине).

Однако при всем этом упрекать “Стратегический журнал” в братании с исламизмом было бы несправедливо: в предыдущем его выпуске, не столь жестко подогнанном под заданную идеологическую схему, мы находим взвешенные и содержательные статьи по исламской тематике. Самая интересная из них, на сей раз под выразительным названием “Янычары всечеловечества”, и здесь принадлежит перу… Вадима Нифонтова. Видно, не нужно никакого тоталитаризма, чтоб Идеология проделывала с аналитиками и публицистами свои веселые шутки.

Тема исламского мира заслуживала бы, безусловно, специального рассмотрения; но в рамках настоящей статьи пора вернуться к магистральным сюжетам сборника. Сюжет такой, собственно, один, мы уже назвали его выше: существование США диктует нам не только внешнюю политику, но и всю внутреннюю жизнь. Как мощь заморской державы может продиктовать стране идеологию и психологию глубокого изоляционизма? При доказательстве таких тезисов, как всегда, не обойтись без рассуждений о загадочной русской душе.

Первые или никакие (“Мы русские! Какой восторг!”)

Мы, русские, можем быть только первыми и единственными; это наша основная черта, под знаком единственности сложились наши история, государственность, культура. Что же делать такому народу, если он не может, не в состоянии сегодня быть единственным и первым в “большом” мире? Ответ очевиден: лучше всего полностью изолироваться на своих — благо по-прежнему немалых — пространствах. Приоритеты четко соподчинены: идея русской государственности — “не идея лидерства, а идея одиночества”, — подчеркивает Михаил Ремизов. Но как это всегда и бывает, утопической идее сопутствуют идеи более земные, как бы амортизационные между реаль­ностью и грезой. А потому появляются планы “малого мира”, строительство которого, как мы уже видели (и мысль эта постоянно подчеркивается в сборнике), предполагается по принципу: крокодил, оскаливший зубы на моего врага, — мой верный союзник и друг. Преподносится все это разноуровнево по материалу, от истории последних десятилетий до теологических вершин. Мы рассмотрим статьи двух авторов — по нашему мнению, основополагающие. Начнем с более “приземленных” и наивных — как по материалу, так и по методу его рассмотрения — статей Бориса Межуева. Работе Михаила Ремизова, представляющейся нам наиболее интересной в сборнике, мы посвятим отдельную главу.

Б. Межуев пишет о “грандиозной альтернативе, которая стояла перед нашей страной и нашей властью в начале 1970-х. И которая нам сейчас, увы, кажется совсем не актуальной: мы просто подавлены чувством исторического поражения в 1990-е, чтобы размышлять еще о каких-то альтернативах несо­стоявшейся победе. И тем не менее размышлять непременно надо, поскольку <...> альтернатива в каких-то новых, превращенных формах сохраняет свою актуальность. Да, мы уже не мечтаем о лидерстве в „мировой революции” <...>” (Последнее у него — конечно, условная этикетка, но и демонстративный выбор этикетки о чем-то же говорит.)

“Альтернатива” по самому смыслу своему бывает не сама по себе, а чему-то, и потому понять мысли автора вне контекста не так уж легко. Но в атмосфере сборника совершенно ясно, о чем идет речь: авторы упоминают и разрабатывают на будущее “альтернативы” тягостному “внецивилизационному” прозябанию под пятбой путинской “Орды № st1:metricconverter productid="2”" 2” /st1:metricconverter (этот патетический образ варьируется и повторяется в сборнике многократно).

Вернемся, однако, к Межуеву. “С конца 1890-х идея „мировой революции”, — пишет он, — претерпевает еле заметное превращение: Россия начинает мало-помалу осознавать себя <…> лидером национально-освободительной борьбы колониальных народов <...> „Мы не арии, мы парии человечества, начальники париев, предводители вандалов, объединители униженных и оскорб­ленных <...> Выгоднее было бы соединиться с будущими Мамаями и Чингисами и вести их на Европу <...>”” Так для вящей убедительности своей нетрадиционной концепции цитирует Межуев “одного из интереснейших публицистов того времени, монархиста” Сергея Сыромятникова.

Перед нами традиционный для обсуждаемого типа мышления синтез экс­пансионизма и изоляционизма. Этот синтез ярко проявился еще в евразийстве; пример дает незаслуженно подзабытая сегодня программная статья Николая Трубецкого “Русская проблема”. По Трубецкому, “романо-германский Запад” мечтает превратить Россию в сырьевую колонию, все его предложения помощи — лишь маска экспансионистских планов. Но именно новое положение России — залог ее возможного будущего величия. Ибо колонизация Западом огромной страны с многовековым опытом национальной независимости “может явиться решительным толчком в деле эмансипации колониального мира от романо-германского гнета. Россия может сразу стать во главе этого всемирного движения”4. В “освобождении мира от романо-германских хищников”5 и состоит, по Трубецкому, “новая историческая миссия России”6.

Если опубликовать эти ценные мысли в “Стратегическом журнале” на правах свежих (с заменой, разумеется, романо-германских хищников разновидностью североамериканской), вряд ли многие читатели заметят мистификацию. “Мы должны привыкнуть к мысли, что романо-германский мир со своей культурой наш злейший враг”7. Лучше и сладостнее всего обернуться к врагу своею азиатской рожей — см. выше, об “исламских” материалах и статьях. А ежели обернуться слаббо— выходом становится гордая самоизоляция. Можно окопаться в какой-нибудь новой запсковской пустоши — от поганого мира подальше — и прозвать себя Третьим Римом. Тамерланов и Филофеев лики сермяжно-ордынского антизападничества резонно дополняют друг друга.