Новый Мир ( № 1 2007) - Новый Мир Новый Мир

11 Это тоже — из “Пруссизма…”.

12 Это имя уже упоминалось нами выше. Артур Мёллер ван ден Брук — один из ведущих немецких специалистов по Достоевскому, ключевая фигура

13 В подобной оценке консервативных революционеров фактически солидаризуются столь различные по своему подходу к проблеме исследователи, как К. Свасьян (указ. соч., стр. 109) и Л. Люкс (см. его книгу “Третий Рим? Третий Рейх? Третий путь? Исторические очерки о России, Германии и Западе”. М., 2002, стр. 99, 156 — 157, 283).

Статья вторая

Россия в проекте, или Философия испуга

“Политическое православие”. “Новые правые”, сборник статей которых лежит передо мной на столе1, любят яркие, парадоксальные заголовки. “Реставрация будущего”, “Проект „Россия””... Такой спектр призван возбудить недоумение, вопросы. Разве бывает политическое православие? Разве Россия — проект, а не страна? И заводится спор, возбуждается полемика: авторы — опытные мастера политической рекламы.

Впрочем, некоторые парадоксы разъясняются просто. В четырехсотстраничном сборнике мы ничего не найдем о сегодняшних внутренних реалиях страны — чего писать, когда все и так ясно. Но иногда — мельком, к слову — авторы нам примеры этой самой ясности все-таки дают. С каких, какой свежести оригиналов списывают они картинки не ведающей о национальном самоопределении, уныло плетущейся к кассе за зарплатой толпы? Впрочем, чтбо кассы, чтбо зарплаты: вот что пишут “политические православные” по главной, так сказать, своей теме. “Если говорить о Москве, то большинство храмов сосредоточено в центре столицы, а по многомиллионным жилым окраинам — духовная пустыня. Жители окраин просто не охвачены церковной проповедью”. Когда читаешь такое, хочется протереть глаза. Житель моей окраины, Митино, охвачен церковной проповедью трех храмов, один из них — новый (строящиеся в счет не беру). Сильно же запылены ящики столов, из которых выдаются на-гора подобные откровения о сего­дняшней России2.

Однако всякие мелочи авторов не интересуют: сегодняшний день — “затяжная, заполненная однодневными фантомами пауза в ритме нашей цивилизации”, “зияющий цивилизационный провал”. Так какая же, в общем, разница, что там копошилось в провале пяток лет назад, что зашевелится десятком лет позже?

Российский путь не нуждается в корректировке — но в кардинальной смене. Строить заново! “приветствовать в революционном разрушении возможность нового созидания”! 3 — такова базовая, постоянно подчеркиваемая “новыми правыми” целевая установка. И их брезгливые отмашки от вчерашнего-сегодняшнего-завтрашнего бытия — хорошо рассчитанный, талантливый литературно-пропагандистский прием. Как если бы де Кюстин, проехавшись заново по России, вновь писал о селянах, дворне и кабаках. Что различать? все едино, и начинать здесь опять надо по новой.

Выскажем сразу, не мудря сюжетной закрутки ради, наше отношение к такому подходу: мы считаем его утопическим. Но и утопия, как сказал бы отец русского марксизма, бывает интересна. Сборник по-настоящему, в различных отношениях интересен. Статьи, независимо от идейного своего содержания, бывают серые или яркие, компетентные или нет. В этом большом сборнике есть всякие. В том числе — блестящие, доставляющие при чтении удовольствие; и таких немало. Выход подобного тома стал бы, вероятно, событием и в лучшие времена. Но тем опаснее представляются некоторые его идеи.

“Суверенитет”. “Россия”. “Европа”. “Изоляционизм”. Таковы названия первых четырех разделов книги. Вот ключевое слово уже и произнесено — на четвертом месте. Но большим разделам в сборнике предшествует вводный, вынесенный за пределы рубрикации текст.

“Смерть Последнего Человека”. Так озаглавлена эта статья-преамбула Станислава Белковского. “Ты спрашиваешь, откуда идут все эти люди, мой Фауст? Они идут с похорон Последнего Человека. Да-да, того самого, которого полюбил и в свой час привел к нам японский бог по имени Ф.”.

Перед нами многозначная игра символов; некоторые лежат на поверхности, но отнюдь не все. “Последний Человек” прямо указывает на свое происхождение, на ницшевского “Заратустру”. Дружелюбная беседа автора с “Фаустом” — отсылка, конечно же, к шпенглеровской терминологии; но одновременно и свойственное подчас “новым правым” заигрывание с немецко- антиамериканской “фаустовской культурой”. “Ф.” — не приходится гадать, Фукуяма. Но есть в тексте и более тонкий, скрытый слой. “Эдип” — так был озаглавлен один из самых пронзительных, сокровенных ницшевских набросков, в России он печатался, кажется, лишь один раз, около ста лет назад. “Я называю себя по­следним философом, потому что я — последний человек”. Так начинается этот диалог, который оказывается “разговором последнего философа с собственным голосом”...

Эдип и Фауст. И другие полупрозрачные аллюзии, нет нужды останавливаться на них. Для чего же весь этот “аппарат”, в чем суть статьи-вводки?

“Ты, кажется, спросил, был ли женат покойный? Да, на стосорокакило­граммовой американке, обер-тамаде Феминистской лиги. Нет, конечно, не пришла на похороны. Она уже три года лечится от наркотического ожирения в клинике доктора Киссинджера, в Сонной лощине, третья пещера направо. Что? Да нет, Господь с тобой!.. Она же послеконечная, а значит — самая совершенная женщина. Такие ничем подобным не интересуются”.

“Новые правые” считают себя наследниками немецких консервативных революционеров. В прошлой статье мы приводили некоторые антибритан­ские тексты последних — право, стоит сравнить.

В программном введении есть, однако, и положительный персонаж. “Я, кажется, знаю, Фауст, кто говорил с Последним за сорок восемь часов до смерти <...> То был молодой иранец с раскаленной черной бородой и визитной карточкой настоящего президента. И он сказал Последнему тогда: я готов здесь и сейчас умереть за Веру! Ты ничему не научишь меня, о Послед­ний Человек!  <...> Твое время вышло, а конец истории — он еще далеко впереди. Сказал так и вышел из клиники, лучезарно смеясь”.

“Настоящего” — это чтобы подчеркнуть, что тот, о котором говорилось выше, фальшивый. Выше же речь шла, как уже, несомненно, догадался читатель, о лидере Большого Шайтана — США.

“Пойдем, Фауст? Ты разобрал автомат и раздал его на игрушки? Гретхен обидится?  <...> Я так и думал. Я тоже стремился избежать этой игры <...> Я буду надеяться на нашу — чьей бы она ни оказалась (курсив мой. — В. С. )  — победу”.

Фауст с автоматом... Лихое упражнение Белковского, к счастью, не задает тональность сборника стилистически. Но зато во многом задает его существо. Теме американского империализма авторы верны неизменно, до последних своих страниц. Как и положено, враг выступает в двух ипостасях. Во-первых, он разлагается. Во-вторых, стремится всех покорить и загрызть. Традиционные планы “расплющенного пятна в левом верхнем углу карты” разоблачаются в сборнике выразительно и ярко.

“(1) Нет в мире ничего постоянного, кроме интересов США; (2) Америка непогрешима; (3) американский президент непогрешим; (4) мировое господство Америки — единственный путь к спасению человечества; (5) американская цель оправдывает любые средства”.

“Когда суверенитет вашей страны стремится подорвать другая, более могущественная держава, которая, размахивая ракетными боеголовками и валютными купюрами, намеревается насадить в вашей стране чуждый вам строй, даже не спросив мнения об этом у населения, да еще и прибрать к рукам в награду ваши природные ресурсы, при этом оправдывая свои бандит­ские действия…”

Что ж, может, все так и есть, а значит, и следует прямо называть вещи своими именами? Но бывает ли, чтобы многогранную действительность адекватно описывал пропагандистский плакат? Упорные попытки рисовать по черному черным всегда производят юмористический эффект.

Утрата позитивных ценностных ориентиров приводит к формированию “отрицательнобазисных” идеологических учений: в основе их лежат не какие-либо религиозные, национальные или корпоративные идеалы, а навязчивый, ежесекундно мучающий идеолога образ врага. “Любил ли он пролетариат, неизвестно. Но он горячо и искренне ненавидел его врагов”. Так написал о вожде мировой революции хорошо его знавший Виктор Чернов. “Политическое православие” пополнило внушительную череду “патриотических” отрицательнобазисных учений, чьи отцы основатели — профессор Фукуяма и президент Буш-младший. И для наших новых идеологов критерий политической истины — интересы и поведение США. А перемена знака, с “плюса” на “минус”, никого и на шаг не приближает к обсуждению реальных проблем собственной страны.