Божьим промыслом. Принцессы и замки - Борис Вячеславович Конофальский

— Да уж не учите, экселенц, мне самому ей на глаз попадать нет желания, — он делает паузу и добавляет: — Вот только не подумайте, что я опять у вас деньги выжиливаю, но накиньте ещё хоть десяток монет. Я возьму с собой одного из своих ребят, но думается мне, что неплохо будет и там, в Ланне, ещё кого-нибудь из местных нанять. Из тех, кто и город, и людишек тамошних знает. Для помощи. Ведь я-то и улицы его уже плохо помню.

Эта мысль показалась генералу вполне здравой.

— Хорошо. И давай уже завтра выезжайте.

— Экселенц… — Сыч молитвенно складывает руки. — Дозвольте послезавтра поехать. Завтра вечером к тёще приглашён.

Волков машет на него рукой: вот будешь ты всегда и во всём торговаться, хоть в деньгах, хоть во времени, лишь бы выгадать хоть немного с лишком.

Глава 25

Вся дорога к пирсам, да и всё вокруг перед причалами, забито телегами и большими возами. Их тут под сотню. Барон не может вспомнить, видел ли такое раньше. Он поворачивается к своему коннетаблю.

— День на убыль пошёл, они тут останутся ночевать, что ли?

— Грузиться будут, пока солнце не сядет, а потом ночевать тут останутся. — говорит Сыч и поясняет: — Весна, господин, зимой тут такого не было. Барж-то у причалов вон сколько, шесть штук под разгрузкой только, и вон ещё две очереди ждут.

— Много, — соглашается барон. Он, конечно, всему увиденному рад, но и тревога некоторая его не покидает. — А говорят, что разбойник на реке озорничает, купчишки плавать боятся.

Ламме только разводит руками: ну сами же видите.

Волков трогает коня и едет вниз по течению реки вдоль пирсов и, кажется, уже бесконечных складов. Везде суетятся люди, двери складов нараспашку, опять же телеги, ручные тачки, приказчики считают корзины и кули, важные купцы беседуют о чем-то чинно. Увидев его, все замирают, кланяются.

А жена спрашивала, зачем он шёлковый костюм надевает, зачем вороного жеребца стоимостью в сто двадцать талеров велел седлать. Вот для этого он всё это и делал, чтобы все эти напыщенные денежные мешки, что стоят в такую тёплую погоду в шубах и бархатных беретах у своих богатых амбаров, знали, кто перед ними, помнили, на чьей земле находятся, и понимали, чьей милостью кормятся.

Но не только для них надевал барон свой любимый костюм. Проехав вдоль пирсов и выехав из пыли, что поднимали лошади и телеги, он со своими людьми стал подниматься на пригорок к одному прекрасному дому, что возвышался над рекою в самом живописном месте здешнего берега. И всё понимающий Сыч тогда ему и говорит:

— Экселенц, видно, я вам более не надобен.

— Да, — соглашается генерал, — езжай. Но перед отъездом в Ланн зайди ко мне, ещё раз всё обговорим.

И когда Фриц Ламме со своим человеком уехал, он добрался до раскрытых ворот дома, перед которыми его увидал конюх и кучер госпожи Ланге Ганс. Он, едва успев поклониться въезжающему барону, тут же кинулся в дом, и не успел Волков вылезти из седла, как на пороге дома уже стояли две женщины. Мать и дочь. Стройная зеленоглазая женщина, безусловно красивая и подчёркнуто аккуратная во всём. И девочка, маленький белокурый ангел в белом платьице. Бригитт держала Анну Терезу за руку и говорила заметно подросшей дочери:

— Вот, Анна Тереза, ваш папенька приехал, — и уже обращаясь к Волкову, она добавляла: — Каждый день про вас спрашивала.

Не ответив ей ничего, генерал схватил ребёнка в охапку, поднял и крепко прижал к себе.

— Ой… Ай… Папенька! — кричала дочка.

— Что? — чуть отпустил ребёнка отец. — Что такое?

— У вас щёки колются! — смеялась девочка, трогая его щетину. — Вон у вас какие колючки.

А генерал снова прижимает дочку к себе, ему хочется прижать её сильнее, ещё сильнее, но он сдерживается, боясь причинить этому ангелу боль. Ему не хочется выпускать её из рук, но дочка начинает мило и ещё не очень хорошо лопотать что-то про своего котёнка, которого она сейчас хочет ему показать, и лишь после этого он нехотя отпускает её.

Теперь сама хозяйка дома. Генерал с удовольствием поцеловал бы её в губы… С удовольствием. Но тут же, у двери, стоят Хенрик и служанки госпожи Ланге, вышедшие встречать господина, поэтому он целует ей щёки и руки, а она шепчет ему:

— Я вас жду уже второй день! От окна не отхожу. Думала, что вы вчера приедете.

В её голосе ему кажутся слёзы, барон заглядывает ей в глаза — так и есть, и он снова целует её щёки. А потом она берёт его за руку и ведёт в дом, где усаживает за стол, который уже сервирован. Там снова обнимает его, прижимает к груди. Она прекрасно пахнет, чем-то цветочным, лёгким. Потом Бригитт садится рядом с ним, и он видит, насколько эта женщина хороша. И это при том, что всё у неё просто. И платье её домашнее, казалось бы, из простого, но добротного сукна, но так пошито, так сидит на ней, что кажется весьма нарядным, и виной тому белоснежные и дорогие кружева. И пятен никаких на нём нет, ни на рукавах, ни на подоле; вообще безукоризненная чистота была тем, что разительно отличало Бригитт от всех иных дам, не говоря уже про простых женщин. Одежда этой рыжей красавицы всегда имела вид как только что из стирки. В этом она была весьма щепетильна. Впрочем, таков был весь её дом. Всё её хозяйство.

Кроме красивого дома, Волков подарил ей в прокорм изрядный надел земли, хорошее пастбище и четырёх исправных, работящих мужиков. Бригитт ни в чём не нуждалась. Но деньги она не транжирила. Недорогая, но изящная посуда, явно от мастеров Ланна. Никакого тебе серебра и красного стекла. Но всё так умно и красиво, что о какой-то бедности или нужде никто бы, взглянув на этот дом, не подумал. Чистая скатерть из обычного, чуть обшитого холста, мебель добротная и крепкая, подсвечники из отличной бронзы. Ничего лишнего, но тут чувствуется и уют, и безусловный вкус хозяйки. Да и сама она… Причёска волосок к волоску, чистюля в кружевах. Красавица с засыпанным веснушками лицом. Ему снова хочется поцеловать её в губы, но служанки, не менее опрятные, чем хозяйка, уже носят на стол ужин, и