Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова

иначе. Является ли это спасением: не стать тем, кем ты не хотел быть? Никогда не увидеть в зеркале человека из тех, которые тебе так претили? Не услышать похвалу окружающих за заслуги, которых ты не хотел добиваться? Тристан в точности знал (ее намерение все еще стояло за его правым плечом), что Ронсенваль, как бы ни любила Джорну, ни за что не хотела становиться ею. Но все женщины Мэб, как назло, словно перерождаются друг в друге. Она бы долго упиралась ногами и руками, пока череда ответственных решений не притащила живую Ронсенваль в кресло Старшей леди. Наравне с этим откровением в Тристане кровило и другое: он бы и сам ее разочаровал. Рукав, выражающий волю Ронсенваль, подтверждал догадки Тристана. Но теперь его любовь больше ничего не может почувствовать – ни сожалений, ни тоски, ни того огорчения, которое он наблюдал бы в ее глазах, если бы возвращался в Трините после войны и государственной службы. Внутри полого духа Тристана Ронсенваль заняла опустевшее место, где раньше хранилась совесть. Тристан остался рыцарем, которого с детства научили поступать верно. Но там, где обрывались инструкции, там, где заканчивался долг и простиралось не засеянное поле сомнений, только Ронсенваль возвращала Тристана в рамки человеческой морали. В пятнадцать лет ненавидишь таких людей, в каких превращаешься в тридцать. И Тристан знал, что дальше будет только хуже: седовласый старик в пальерской форме с сиреневой нарукавной повязкой будет совсем ему неприятен. А Ронсенваль навсегда шестнадцать, почти семнадцать – она осталась в том возрасте, когда лучше всего удается быть Рыцарями и Прекрасными дамами. А Тристану – тридцать, и он пишет инструкции о том, как смиряться с тем, что порою приходится убивать людей сотнями тысяч. Теперь‑то он много больше знает о смирении. Лучше бы, размышлял он, пятнадцать лет назад его сердце все же не выдержало и разорвалось подле куста ежевики в долине.

Он отскочил от окна, когда в дверь неожиданно постучали. Секретарь доложил:

– Сэр Трувер, лорд Эвонхилл прислал вам пакет. Он просит связаться с ним, когда вы ознакомитесь с содержимым.

Тристан благодарно кивнул и забрал забитый пачкой бумаг и потрепанный по краям конверт. Получателем значился он сам. Отправителем – сэр Петер Мерсигер.

Глава IV

Перевод с языка пламени

Хоть зорок ты, а бед своих не видишь —

Где обитаешь ты и с кем живешь.

Софокл, «Царь Эдип»

Когда Тристан прочел все, что написал для него сэр Мерсигер, то заболел. Зубастый серп очередного разочарования подкосил его и без того не самое здоровое тело, и рыцарь слег. Визит лорда Эвонхилла откладывался. Да и сам Тристан все не мог подготовиться к новым потрясениям, а только перечитывал текст, присланный наставником. Бесцельно смотрел в документы, подтверждающие его слова. Все в них прописывалось такой дурной истиной, что лучше бы сэр Мерсигер ему милосердно солгал. Но рыцари всегда говорят правду.

Все четыре дня своего больничного Тристан прокручивал в голове историю сэра Мерсигера. Ему написала женщина, которая представилась кормилицей Тристана. Точнее, написала не сама, ведь грамотой она совсем не владела, а почтальон по ее просьбе. В Пальер-де-Клев принесли почту, и сэр Мерсигер получил два конверта из Вале – от Оливье и от незнакомой рыцарю женщины. Конечно, сперва он принялся читать письмо друга. Тристан представил, как молодой Петер улыбался шуточкам Оливье Трувера по поводу возмущенной Розины и их новорожденного сына. И как потом эта улыбка стекает с его лица, когда он несколько раз вчитывается в смысл изложенного во втором письме. Как оголтело его глаза бегают от одного листа к другому, – Тристан так же сравнивал их, и письма в его руках спорили друг с другом, живы Труверы или мертвы. Неумолимо побеждало второе – от Клары. Так представилась в первой строке женщина, которой Тристан обязан жизнью, заботой и, конечно, молоком, ведь она его выкормила. Клара сообщала, что у нее совсем немного денег и теперь два ребенка на руках и что ждать решения сэра Мерсигера она может недолго, а после будет вынуждена отнести Тристана в приют. Петер приехал через день – первым же экипажем, который смог поймать на почтовой станции. Он расплатился с Кларой, забрал Тристана и сверток ткани – платье Розины, которое Клара забирала, чтобы заштопать подол.

Так, спустя два дня (обратно сэр Мерсигер отбыл на поезде) Тристан очутился в пансионате Пальер-де-Клев среди почтенных ветеранов Ордена, которые теперь нянчились с ним наперебой. И сэр Мерсигер позволил себе оплакать друзей: он снова уехал в Вале на похороны. Там пришел к сгоревшей усадьбе, в которой ничто и никто не уцелел. По словам местного жандарма, пожар вспыхнул по чистой случайности. В гостинице сэр Мерсигер развернул последнее письмо Оливье – он жаловался на промозглый холод в доме и заверял, что теперь‑то ему точно придет конец, ведь в тот день, наконец, к ним пожаловал трубочист, которого было не дозваться две недели. «И этот лодырь, представь, заявился нализавшимся до красных глаз! Хорошо хоть Розина с малышом ушла на прием к доктору. Так бы ей все это наблюдать пришлось. Я открыл окна проветрить, в гостиной стоял такой перегар – я чуть сам не окосел. Возился он четыре часа и еще четверть часа расшаркивался!» – сокрушался в послании Оливье. Сэр Мерсигер взялся выяснять, что там стряслось с их камином, от которого и перекинулся огонь. Трубочист, мужичок лет тридцати пяти, но выглядящий на все пятьдесят, оказался сыном слепого кровельщика. Завидев пальера, попытался дать деру, но тот его с легкостью догнал и заверил, что хочет всего‑то поговорить. Однако трубочист нигде, кроме кабака, говорить не хотел. За неприятной беседой выяснилось, что он вернулся с Последней войны в дом отца и теперь пытается работать по прежней профессии, которой научился, будучи мальчиком-подмастерьем. Прошлый трубочист, его учитель, уж почил от старости. Жаловался мужик на свою тяжелую судьбу, пока Мерсигер дознавался про камин в усадьбе Труверов. Но трубочист ни в какую не хотел о том вспоминать и подробностей не выдавал, да и во многих событиях своей биографии путался. Сэр Мерсигер почти списал его тупость на пропитые мозги, но зацепился за нестыковку в фронтовых событиях, которым сам был свидетелем и участником. Рыцарь увяз в Вале на месяц, проводя собственное расследование, ездил еще в пару городов и выяснил, что никакой пьяница не