Стальные посевы. Потерянный двор - Мария Гурова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Более того, мадам, я приглашаю вас ко двору Его Истинности Илии I, – вновь любезно склонил голову Тристан.
– Ох, – прищурилась Джорна. – Каждый раз, как Труверы заявляются в мою Долину, Трините лишается лучших девушек.
Шутка прозвучала обидно для Тристана. Его мать, Розина, впервые сбежала в цирк к Оливье сама, Ренару они с Илией и пальерами фактически спасли от въедливых нянек, но Ронсенваль хранилась их общей с Джорной трагедией, и старуха не преминула его уколоть. Тристан поменялся в лице и отвел взгляд. Где‑то там за едва колышущимся пологом шатра высился холм с ежевичным кустом. Он не принес к нему ничего, кроме себя. Да и что он мог принести? Цветы, что кладут на могилы? Разнотравье в изобилии окружало холм.
– Это только предложение, мадам. – Тристан исправил прежний торжественный тон на виноватый.
Джорна облизала губы и махнула веером, чтобы им обоим подали чай. Тристан принял сервизную пару с голубоватой жидкостью, от которой шел пар.
– Давай тогда обсудим его, – натянуто произнесла Джорна и, отряхнув чайную ложку, положила ее на блюдце. – Часовщик растет и скоро примется изучать свой дар, но я уже скажу, что мальчик бесспорно талантлив. Трините надежно укрыт от зла внешнего мира, а вскорости сокроется и от безжалостного времени. На случай беды тебе, – она пронзительно посмотрела на фиолетовую повязку на рукаве Тристана, – королю и его королеве – значимой части Потерянного двора – найдутся покои.
– О, меня удостоили приглашением в волшебный бункер? – язвительно спросил Тристан; ему совсем не нравились упаднические настроения фей.
– Только в пору крайней нужды, – отзеркалила Джорна.
– Я слышу, мадам, и прозвище наше добралось в вашу тишь? – не унимался он, жалея, что разговор их скатывается в препирательства.
– Полно тебе, Тристан, мои феи редко гуляют по миру, да и гостей мы не привечаем, но моя дорогая воспитанница пишет мне чаще, чем ты предполагаешь, – недвусмысленно призналась Джорна.
– Вот как?
– И делает верно: я зла не желаю и всегда буду на стороне Истинного короля, – без колебаний заявила она. – А что же до твоего предложения… Мы согласимся раскрыть себя, но не Трините, и те из фей, чьи ремесла и устремления смогут пригодиться Илии I, отправятся в Эскалот. Но есть условие.
– Не сомневался. – Тристан отхлебнул чай и ощутил вопреки его температуре прохладную свежесть заварки, осевшую мятным послевкусием на языке.
– Лига агнологов должна покинуть Эскалот.
– Легко, – пожал плечами Тристан. – Они уже это сделали.
– Только перенесли лаборатории, но все еще промышляют то тут, то там. В Эскалоте не должно остаться ни одного агнолога.
Покривив лицо, Тристан отметил:
– Кхм, мадам, это станет конфликтным заявлением.
– Вы уже по уши увязли во всех конфликтах, в которых могли.
– Великая война окончена, – по слогам напомнил Тристан.
Но на Джорну его увещевания не произвели никакого впечатления.
– И тем не менее я вижу по соседству нескольких пробудившихся Спящих героев, – парировала она.
– У Илии и Кургана нет взаимных притязаний. Они смогли договориться.
Старшая леди откинулась на спинку резного кресла и со скепсисом оглядела шатер, будто смотрела сквозь ткань и пространство – на многие земли дальше.
– Кто таков герой? – с учительской интонацией спросила его Джорна.
– Великий человек, который совершил много достойных дел, – ответил Тристан, тщательно выуживая слова, чтобы случайно не произнести то, что даст фее повод тянуть за нити.
Но хрипловатый смех Джорны перечеркнул все его ораторские старания.
– Ох, и правда что ли? Скажи еще, что Норманн II – герой?
Тристан только миг дал себе на раздумья, а потом сдался ее риторике.
– Нет, Норманн II – не герой, мадам.
– Вернемся к вопросу.
Тристан поджал губы от бессилия. Джорна – провидица, и если она втягивает его в разговор о войне, то стоит менять курс тяжелой промышленности уже сейчас. Рыцарь податливо ответил:
– Героем, мадам, называют того человека, который совершил военный подвиг.
– И что ему делать в мирной жизни?
– Жить, – просто бросил ей Тристан, уже разложив в руках воображаемый карточный веер из агиток.
Они весь Эскалот и сами себя пичкали ими многие годы, как пилюлями от «эха окопов», убеждали, что можно оставаться героем без войны.
– И как у тебя получается? – прямо спросила Джорна.
– Весьма паршиво, мадам, – честно ответил Тристан.
Она не улыбнулась его ироничному признанию.
– Но это не из-за отсутствия войны в моей жизни, – внезапно для себя добавил Тристан. – Вообще не по этой причине.
Тогда Джорна посмотрела на него в упор. Она, поколебавшись, скрестила пальцы и изрекла:
– Когда Рошан принес Ронсенваль, с ним пришла твоя кукла. Моя внучка была уже мертва, когда я вышла навстречу. И оба твоих рыцаря, которых ты оживил, молчали. Этого твоего звали… – Ее крутящийся вокруг воображаемой оси палец вытягивал из памяти образы.
– Ситцевый рыцарь, – подсказал Тристан.
– Да. Он служил тебе, а Рошан – моей Ронсенваль, – продолжала Джорна. – Я выпытывала у истукана, как это случилось, как умерла моя девочка. – Старческий голос едва слышно дрогнул. – Он молчал. И тогда твой, – она ткнула пальцем в Тристана, – заговорил. Сказал так: «Я взял с сэра Рошана слово рыцаря, что тот отныне примет обет молчания. Так и я сам ничего не скажу». Ничего, говорит, не скажу, чтобы господин мой никогда не услышал.
Ком старой пыли, поднявшийся из прошлого, забил гортань Тристана. Дышать стало так тяжело, что закружилась голова. Но Джорна не унималась:
– Это как же так умирала моя Ронсенваль, – она затряслась мелкой дрожью, почти незаметной в вихрях тканей и трав, но слез, собранных на ресницах, не уронила, – что кукла и истукан условились навеки смолкнуть, только бы не описывать ее смерть мне и тебе?!
Ее бродячий указательный палец тыкал то в грудь Тристана, то в ее собственную.
– Он поэтому ушел, – обессиленно прошептал Тристан. – Верный друг. Поэтому.
Осознав себя в шатре с Тристаном, Джорна по-новому осмотрелась и моргнула несколько раз, чтобы поволока их общего горя слетела.
– Как ты думаешь, почему Великий кесарь в самом начале напал именно на Пальер-де-Клев? – уже тверже спросила она.
Потому что такая пощечина Эскалоту стала самой болезненной. Обличить их аристократию в самоуверенности и хрупкости посреди буйства современного мира. Показать, как беспомощны рыцари в блестящих латах под бомбами, которые роняет на них небо.
– Мы не были готовы, в тот день в Пальере был весь Орден, высшее командование с семьями, первые люди государства, – произнес Тристан так, словно подобная стратегическая оплошность осталась его личной виной.
– Вполне
