Память льда. Том 2 - Стивен Эриксон

– Мерзко и было, судя по всем рассказам. В любом случае, мужичьё бежало обратно в Капастан, и я сомневаюсь, что там их ждёт радушная встреча. Воистину печальная участь для этих несчастных ублюдков.

– А о ней все забыли, так?

Коллу сразу стало понятно, о ком речь.

– Проглотить такое, конечно, тяжело, но да, похоже на то.

– Пережила собственную полезность, и теперь её просто выбросили.

– Я всё равно верю, что эта история ещё не окончена, Мурильо.

– Мы – свидетели. Сидим тут, чтобы увидеть конец. Вот и всё, Колл. Уверения Круппа – пустое сотрясение воздуха. И мы с тобой – узники этих неблагоприятных обстоятельств. Настолько же, насколько и она сама, настолько же, насколько и эта двинутая рхиви, которая ходит сюда её причёсывать.

Колл медленно повернулся, пристально взглянул на своего старого друга.

– Что предлагаешь? – спросил он.

Пожав плечами, Мурильо проворчал:

– А что большинство узников делает – рано или поздно?

– Пытается сбежать.

– Ага.

Колл долго молчал, затем вздохнул.

– И как, по-твоему, это сделать? Просто бросишь её? В одиночестве, без помощи…

– Конечно, нет. Мы возьмём её с собой.

– Куда?

– Не знаю! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда.

– И как же далеко ей придётся сбежать, чтоб избавиться от кошмаров?

– Нам нужно только найти кого-то, кто захочет ей помочь, Колл. Кого-то, кто не судит о жизни, исходя из соображений целесообразности и возможной пользы.

– Мы посреди безлюдной равнины, Мурильо.

– Я знаю.

– А вот в Капастане…

Глаза Мурильо сузились.

– Все говорят, там одни развалины остались.

– Есть выжившие. В том числе – жрецы.

– Жрецы! – Мурильо фыркнул. – Эти корыстные прохиндеи, воры на доверии, обманщики легковерных, эти мошенники, которые…

– Мурильо, попадаются исключения…

– Что-то я пока ни одного не видел.

– Может, в этот раз увидишь. Я клоню к тому, что если сбежим – с ней, – то помощь найдём скорее в Капастане, чем здесь, посреди пустоши.

– Сольтан…

– В неделе пути или даже больше, если на этой повозке. Кроме того, этот город – сущее воплощение Худова паршивого пупка. Я бы даже мамашу Раллика Нома с её топором в Сольтан не повёз.

Мурильо вздохнул.

– Раллик Ном…

– Что с ним?

– Хотел бы я, чтобы он был здесь.

– Зачем это?

– Он мог бы убить кого-нибудь. Кого угодно. Этот человек обладает удивительной способностью всё упрощать.

– «Упрощать»! – Колл смешливо фыркнул. – Вот погоди, я расскажу ему об этом. Эй, Раллик, знаешь, ты не убийца, ты – просто человек, который упрощает.

– Ладно, всё одно спорить без толку, поскольку он исчез.

– Он не умер.

– Откуда знаешь?

– Просто знаю. Итак, Мурильо, ждём до Капастана?

– Ждём. А там последуем примеру Круппа и Серебряной Лисы. Ускользнём прочь. Исчезнем. Видит Худ, я сомневаюсь, что кто-нибудь заметит, и ещё больше сомневаюсь, что кого-то это озаботит.

Поколебавшись, Колл сказал:

– Мурильо, если мы найдём кого-то… кто сумеет помочь Мхиби… ну, это может дорого стоить.

Мурильо пожал плечами.

– Я влезал в долги и раньше.

– Я тоже. Просто, чтобы мы оба понимали: для нас это может значить полное разорение, а в итоге – она всё равно умрёт, но не так страшно.

– Что ж, достойный обмен.

Колл не стал ждать дополнительных подтверждений решимости друга. Слишком хорошо он знал Мурильо.

Да, это ведь всего лишь деньги, верно? Сколько бы ни пришлось потратить, это честный обмен, чтобы облегчить страдания старой женщины. Так или иначе. Потому что нам, по крайней мере, было не всё равно – даже если она никогда больше не проснётся и не узнает о том, что мы сделали. На самом деле так, наверное, даже лучше. Чище. Проще…

Вой отдавался эхом, будто звучал в огромной пещере. Эхо множилось, пока скорбный зов не превратился в хор. Хор бессчётных звериных голосов, уносящих прочь само ощущение времени так, что оставалось лишь вечное сейчас.

Голосов зимы.

Однако звучали они с юга, оттуда, куда тундра не могла добраться; где деревья уже были не низкорослыми, но возносились, тонкие и потрёпанные ветром, над головой, так что она могла пройти незримо, не выделяясь на фоне ландшафта.

Родичи ответили на этот вой. Звери, которые всё ещё шли по её следу, но потеряли его сейчас, когда она скрылась среди чёрных елей, болотистого грунта, жадно засасывающего следы её босых ног, грязно-чёрной воды, расходящейся мутными, жирными кругами, когда она переходила студёные водоёмы вброд. Огромные комары роились вокруг неё, каждый – вдвое больше тех, которых она знала по равнине Рхиви. Мошкара ползала в волосах, кусая за темя. Круглые пиявки, словно чёрные пятна, покрыли её руки и ноги.

В полуслепом бегстве она наткнулась на лопатовидный олений рог, застрявший в развилке меж двух деревьев на уровне глаз. Острие отростка оставило на её правой щеке царапину, из которой текла тонкая струйка крови.

Это смерть моя приближается. Зато придаёт мне сил. Я напиталась этим, последним мгновением, и теперь они не смогут поймать меня.

Не смогут поймать меня.

Пещера находилась прямо перед ней. Она не заметила входа, и не было в окружающем ландшафте ничего, что намекало бы на пещеры; но отдающийся эхом вой звучал всё ближе.

Зверь зовёт меня. Обещает смерть, надо думать, – и это даёт мне силу. Это – мой чарующий зов…

Тьма окутала её, и она поняла, что прибыла. Пещера была горнилом души, – души, потерявшейся внутри себя самой.

Воздух был влажен и холоден. Ни одна мошка не жужжала над головой, не садилась на кожу. Камень под ногами был сух.

Она ничего не видела, и вой стих.

Шагнув вперёд, она поняла, что двинулось лишь её сознание, оставив тело позади, потянулось, устремилось, чтобы найти этого скованного зверя.

– Кто?

Голос напугал её. Мужской голос, приглушённый, напряжённый от боли.

– Кто идёт?

Она не знала, что ответить, и просто произнесла первое, что пришло в голову:

– Это я.

– Я?

– Я… мать.

Смех мужчины прозвучал хрипло и грубо.

– Новая игра, значит? Ты бессловесна, Мать. И всегда была такой. Ты скулишь и всхлипываешь, предостерегающе ворчишь, издаешь тысячу бессвязных звуков, выражающих твои потребности – таков твой голос, и он мне хорошо знаком.

– Мать.

– Оставь меня. Я превыше насмешек. Я сковал себя собственной цепью, здесь, в моём разуме. Это место не для тебя. Наверно, обнаружив его, ты думаешь, что так сломишь мою последнюю линию обороны. Думаешь, что знаешь обо мне всё. Но у тебя нет силы здесь. Знаешь, я воображаю, будто вижу своё лицо, словно смотрюсь в зеркало. Но глаз не тот – не тот глаз смотрит на меня в ответ. Хуже того, он даже не человеческий. Я долго не мог этого понять, но теперь – понял. Ты и твои родичи играли с зимой. Омтоз Феллак. Но вы никогда не понимали её. Ни подлинной зимы, ни того, что зима не колдовство, но порождение холодной земли, истощившегося солнца, укороченных дней и удлинившихся ночей. Лицо, которое я видел пред собой, Провидец, это лицо зимы. Лицо волка. Лицо бога.

– Моё дитя знает волков, – сказала Мхиби.

– О да, он-то их знает.

– Не он. Она. У меня дочь…

– Нарушение правил ломает игру, Провидец. В щепки…

– Я не та, за кого ты меня принимаешь. Я… я всего лишь старая женщина. Женщина рхиви. И моя дочь хочет моей смерти. Но мне отказано в простом переходе на тот свет. Она послала за мной волков, чтоб разорвали мою душу. Они охотятся за мной в снах; но здесь я спаслась от них. Я пришла сюда, чтобы сбежать.

Мужчина рассмеялся вновь.

– Провидец создал эту мою темницу. И это я знаю наверняка. Ты – это соблазн безумия, голос незнакомца в моей голове. Я не поддамся. Знай ты мою настоящую мать, ты мог бы преуспеть, но насилие над моим сознанием всегда было неполным. Здесь находится бог, Провидец, – он пригнулся перед моими тайнами. Его клыки обнажены. Даже твоя дорогая мать, что держит меня так крепко, не смеет бросить ему вызов. А твой Омтоз Феллак… он бы встал против тебя у врат этого Пути давным-давно. Он бы изгнал тебя оттуда, яггут. Всех вас. Но он был потерян. Потерян. И знай, я помогаю ему. Я помогаю ему найти себя. Его осознание растёт, Провидец.

– Я не понимаю тебя, – ответила Мхиби, запинаясь от отчаяния, понемногу охватывавшего её. Это оказалось совсем не такое место, как она думала. Мхиби и вправду убежала в темницу другой личности, в обитель персонального безумия. – Я пришла сюда за смертью…

– Здесь ты её не найдёшь. Не в этих кожистых лапах.

– Я бегу от своей дочери…