Лекарь - Юрий Корчевский

Однако аудиенции пришлось ждать долго: государь принимал шведского посланника, потом бояр. Никита промаялся во дворце часов шесть и уже хотел уйти, когда, наконец, позвали его.

— Добрый день, государь! Рад видеть тебя в добром здравии! — поклонился Никита.

— Здравствуй, Никита-лекарь! Не ожидал тебя так скоро увидеть. Чем порадуешь?

— В урочище Куртяево был, обследовал все целебные воды, о чём составил план, — Никита протянул молодому боярину бумагу, а уж тот с поклоном вручил её царю.

— Ну-ка, ну-ка — посмотрим… Это что за цифирки? — всмотрелся царь в составленный Никитой план.

— Каждый источник пронумерован мною, государь. По составу они разные, и напротив каждого — описание. Который из них посильнее, другой — послабее, и от каких болезней помогать должен. В каких лучше купель принимать, а из других — водицу пить.

— О как! Славно! Со всем тщанием отнёсся, серьёзно. За работу сию, государству нужную, благодарю.

В ответ на похвалу Никита поклонился.

— И тебя известить хочу, — продолжил царь, — указ я издал о создании в Москве Государева Аптекарского огорода. Повелел устроить на лугу, за Мясницкими воротами. А также соизволяю устроить подобный в Немецкой слободе и у Каменного моста на пустыре. Кроме того, травники на местах обязаны поставлять лечебные травы и коренья в столицу. Из Сибири — зверобой, солодовый корень — из Воронежа, черемицу из Коломны, чечуйную траву из Казани, можжевеловые ягоды — из Костромы, ну и так далее… Да не мне тебе рассказывать, где какие травы растут. А за неисполнение «ягодной повинности» — в поруб, в назидание. Народ сберегать надо.

Никита застыл в изумлении. Подобного указа от царя он не ожидал. Подсказал ему кто или сам решил? Вот ведь хитрован! И в тайне держал, словечком не обмолвился, хотя явно давно задумал. Такие указы в запале не издают.

— Ты чего молчишь, Никита?

— Действительно, новость. Указ полезный, без сомнения — к пользе народной.

— Мне твоё мнение ценно. Ведь были людишки, отговаривали.

— То небольшого ума люди, недальновидные. Вперёд смотреть надо. Эпидемии да войны жизни людские уносят. А ведь что самое ценное в любом государстве? Земля и люди. Тогда страна и сильна, и богата будет.

— По-государственному мыслишь! — поднял указательный палец царь. — Рад за тебя! — он смотрел на Никиту смотрел ласково, улыбался.

— Так ведь шаг-то разумный, и назрел давно.

— Вот что, Никита. Коли понимаешь важность дела сего, предлагаю тебе должность дьяка при сём приказе, — говоря это, царь впился взглядом в Никиту. Один раз Никита уже отказал государю быть придворным «дохтуром».

Дьяк — должность высокая, равная нынешнему министру. Такую каждому не предложат. Но должность — это, в первую очередь, организаторская работа и бумаги. А Никита жертвовать любимой медициной не хотел категорически. Потому раздумывал секунды. Он поклонился государю в пояс. Стоявшие вдоль стен бояре притихли.

— Спасибо великое за доверие, государь. Только ведь не травник я, хотя травами на службе пользуюсь постоянно. Моя работа иного рода. Прости, не большой я знаток трав. Тут иной человек потребен.

Среди бояр пронёсся вздох — то ли сожаления, то ли радости. Занять должность дьяка любой из них был бы готов, только знаний ни у кого не было.

Никита со страхом ожидал реакции царя на свой отказ — осерчать может, прогневаться. Царь же улыбнулся:

— Иного я не ожидал от тебя, Никита-лекарь, — видел тебя в работе. Руки твои и голову ценю. Целебные источники ты обследовал досконально, потому гневаться не буду. Иди с миром, а надобен будешь — призову.

Никита поклонился, попятился к двери, вышел и глубоко вздохнул. Стоявший у двери в коридоре стрелец спросил участливо:

— Что, влетело?

— Мимо пронесло, — улыбнулся Никита.

— Счастлив твой ангел, стало быть.

— Наверное.

А через два дня Никита с Любавой проснулись от трезвона колоколов. Не набат был, поднимающий тревогу, а именно весёлый трезвон. Звонили все церкви окрест.

— Сегодня что, праздник какой? — Никита спросонья не мог ничего понять.

— Да вроде нет, — Любава тоже ничего не понимала.

Через четверть часа перезвон смолк.

Никита умылся, позавтракал и пошёл на работу. Навстречу ему, уже покачиваясь и поддерживая друг друга, шли двое пьянчужек.

— Подай, барин, на опохмел в честь праздника.

— Да какой сегодня праздник? — искренне удивился Никита.

— У государя дочь ночью родилась. Звона не слыхал разве?

Никита дал пьянчужкам две копейки за добрую весть. Так вот почему перезвон! Понятно теперь. Царица Мария Ильинична Милославская 27 сентября благополучно разрешилась от бремени дочерью, наречённой Софьей.

Судьба царской дочери сложилась трудно. В 1671 году её мать, Мария Ильинична, умерла. Девочка росла смышлёной, умной. Видимо, от родителей ей передалась властность.

Обычно судьба русских царевен не была завидной. Жили они уединённо, на женской половине. В игрищах, как другие дети, не участвовали. Учителя у них были — учили языкам, словесности. Коли не подворачивался выгодный жених из других краёв, так и старились в ожидании, иногда принимая схиму и уходя в монастырь.

После смерти первой жены Алексей Михайлович женился во второй раз на Наталье Кирилловне Нарышкиной, и от брака сего родились сыновья Иван и Пётр — будущий великий реформатор и самодержец российский, поставивший Русь на дыбы. Софье же при поддержке стрельцов, старого дворянства и рода Милославских удалось несколько лет править единолично, потом быть регентшей при малолетних Иване и Петре. Но когда Пётр Алексеевич подрос, всё закончилось в монастыре. Борьба за власть была жёсткой и беспощадной, кланы Милославских и Нарышкиных враждовали. Но это случится много позже.

По случаю рождения царевны во всех церквях служили молебны, народ веселился и радовался, а царь закатил пир. Через Елагина был приглашён в Кремль и Никита.

Он надел лучшие свои одежды — на пир всё-таки шёл, не на службу.

У входа в Теремной дворец стояла стража и толпился народ. Пускали по спискам. Гость называл свою фамилию, а писарь вёл пальцем по бумаге, шевеля губами.

— Никита Савельев, — назвался Никита.

— Есть такой, проходи. Трапезная на первом этаже.

Поток гостей разделили. На втором этаже гуляли дворяне — князья да бояре, на первом — простолюдины — купцы, ювелиры. Никита был там же. Это в боевом походе князь мог разделить трапезу с простым воином, спать с ним под одним одеялом. То не зазорно, служба. А на приёме царском традиции свято соблюдались. Да ещё места за столом по знатности, по древности рода занимались.

В трапезной, где рассаживались неблагородных кровей гости, было попроще, споров о знатности и заслугах не возникало. Но купцы сами расселись рядком, остальные — кто как.

Угощение — что в одном, что в другом зале — было одинаковым, но подавалось на разной посуде. Если боярам да князьям — на золоте, то в трапезной на первом этаже — на серебре. И ложки были серебряные, только вилок не было. Впрочем, в зале для бояр их не было тоже. Но было отличие двух залов.

Когда внесли первые блюда, их сначала перед государем опробовал главный повар, потом — кравчий и стольник, и только потом блюда подали на стол. И зазвучали тосты: за государя, за царицу, за дочь-царевну — «многие лета».

Стольники руководили холопами — чтобы кубки были полны да блюда подносились новые.

Что Никиту поразило — так это частая перемена блюд. За пир — не меньше пятидесяти раз, как не больше. Если приносились говяжьи отварные языки с хреном, то их резали на куски, тут же расхватываемые гостями, А холопы уже несли запечённых гусей с гречневой кашей. Не успели их съесть — а уж на длинных подносах белорыбицу несут аршина в четыре длиной. И за каждой переменой блюд — тосты. Вино лилось рекой.

Шумно стало в трапезной, душно.

На Руси — у государя в том числе — считалось, что гость должен уйти с пира пьяным, едва помня себя, иначе он мог посчитать, что хозяин пожадничал.

Пили романею, мальвазию, рейнское. Водка не подавалась — считалась хмельным для кабаков, для вовсе уж простого люда.

В зале для дворян государь сам отрезал ножом куски мясного и со слугой отсылал тому знатному гостю, кого отметить хотел. То честь была особая. Гость, кому перепадал кусок с царского стола, вставал, принимая угощение, поднимал кубок и провозглашал тост за самодержца. Остальные вздыхали завистливо, поскольку выпадала такая милость не всем.

Пиры обычно длились долго — по шесть-восемь часов кряду. У Никиты от выпитого уже шумело в голове, хотя он не опустошал кубок до дна. Первые тосты за государя он выпил до дна, иначе — обида, поскольку выпив, гости переворачивали кубки, показывая, что ни капли на дне не оставили. Но и пить до дна каждый тост было невозможно.