Затея - Александр Зиновьев

Поясню популярно различие между стратегией и тактикой размышлений о жизни, а затем обрисую в общих чертах задачи первой. Допустим, вы — уборщица почтенного научно-исследовательского учреждения Академии Наук, и вам известно, что в Центральном Универмаге будут продавать шапки-ушанки из ондатры. Откуда известно? Во-первых, вы не новичок в этом деле, и, что и где «выкидывают», «выбрасывают», «подбрасывают» и «забрасывают», вы знаете наперечет. Во-вторых, вы еще вчера заняли очередь на эти шапки, то есть вписались в многосотенный список в нескольких местах под разными вымышленными фамилиями и трижды за ночь бегали проверяться. Зачем вам пять шапок? Не будем наивными: место в очереди без гарантии купить шапку стоит пятерку, очередь с гарантией — десятку, готовая шапка приносит чистыми двадцать рублей. Это очевидно младенцам, а вы — взрослые люди, а задаете такие глупые вопросы. Стыдитесь! Итак, возникает проблема: сматываться с работы за шапками или нет? Стратегия думания на этот счет говорит: тут и думать нечего! Конечно сматываться, и как можно быстрее! А вот как конкретно и под каким соусом смыться, это уже проблемы тактики реализации стратегического принципа. При этом вы стремитесь изловчиться так, чтобы и шапки были целы, и институтские начальники были сыты. Теперь допустим, что вы — нормальный бездарный старший научный сотрудник того же учреждения, которому слава научного открытия не только не светит, но даже не греет. И перед вами встает проблема: поддержать вновь назначенного директора, кретина и прохвоста, или нет? Что скажет по сему поводу стратегия размышления о жизни? Верно! Видите, вы сами и без моей помощи начинаете соображать. Тут и думать нечего, не говорит, а вопит стратегия. Конечно поддержать! А что шепчет тактика? И тут вы правы. Если стратегия — ваш первый полномочный министр, то тактика — всесильный тайный советник. Она шепчет: надо, брат, изловчиться так, чтобы ты при этом выглядел как принципиальный крупный ученый, озабоченный интересами дела. Или вы все тот же (и даже еще более побездарневший) старший научный сотрудник, впервые удостоенный чести быть избранным в партбюро учреждения. Это после того самого выступления тебя как коллеги, так и начальство оценили и решили избрать. Как себя вести? Опять же что скажет по сему поводу стратегия? Тут и думать нечего, держи себя так, как будто тебя вообще нет. Тактика же скажет: изловчись так, чтобы тебя сочли толковым работником, скромным, умным, надежным. Как? Не мне тебя учить! Два-три замечания в год. В самом начале, в самой середине и перед перевыборами. Коротко (старшие товарищи не любят начинающих трепачей, хотя сами любят трепаться), но совершенно невразумительно. Остальное время аккуратно ходи на заседания. Собирай взносы. Следи за исполнением. И результаты не замедлят сказаться. На следующий год ты пройдешь в партбюро первым по списку. Три-четыре голоса всего будет против. Естественно, мысль о том, что ты будешь секретарем, будет носиться в воздухе. И пусть носится. Тут и думать нечего… Ясно? Думаю, что примеров достаточно. Перейдем к обобщениям.

Стратегия размышлений о жизни трактует такого рода проблемы, которые можно обобщить понятием «тут и думать нечего», а тактика — «надо изловчиться так, чтобы». Стратегия, повторяю, есть наука о правилах размышления о проблемах типа «тут и думать нечего». Звучит несколько парадоксально, но что поделаешь, таков сам мир, в который мы появляемся из небытия, чтобы подтвердить лишний раз правоту доктрины, и из которого исчезаем в небытие, чтобы ее окончательно и бесповоротно отвергнуть. Первый фундаментальный принцип рассматриваемой стратегии звучит совершенно однозначно: не думай! Ибо не стоит. Так как все равно ничего не поделаешь. Поскольку это ничего не даст. Эти детали можно опустить, ибо они ясны уже из самой формулировки принципа. Второй принцип, относящийся к первому аналогично тому, как относится одна сторона основного вопроса марксистской философии к другой, звучит столь же категорично: если нельзя не думать, то думай так, чтобы всем без исключения было ясно, что не думаешь и думать не собираешься.

— Что со мной, где я?! — закричал Ученик, сбросив дырявую дерюжку с голого тела и опустив посиневшие ноги на холодный цементный пол.

— На том свете, молодой человек, — услышал он насмешливый голос обросшего седой щетиной существа на койке рядом. — В вытрезвителе, конечно, где и подобает быть порядочному человеку.

— Как я сюда попал? Что же теперь со мной будет?

— Ничего особенного. Напишут на работу. Сообщат в особую комиссию вашего района. Вызовут, оштрафуют, на первый раз (а вы, судя по всему, начинающий) предупредят. И все. Министром и партийным секретарем вы, конечно, уже не будете. Жаль, конечно, но что поделаешь. А потом… В общем, как сказано:

Запомни, друг, кто хоть однаждыПреступает сей порог,Тут будет непременно дважды,И… одним словом, знает каждый,Не хватит пальцев рук и ног.

Кто я такой? Я уже представился вам некоторое время назад. Что же, могу напомнить: Командированный. О себе можете не говорить, я помню все в деталях.

— Мы вчера здорово заложили, — говорил Ученик, когда они с Командированным незнакомыми переулочками двигались к Дусе. — Премию пропивали. А где мы, собственно говоря, находимся?

— В славном городе Вождянске, — сказал Командированный.

— Не может быть?! А как я сюда попал?! Мне же на работу надо!..

— Вы прибыли ночным самолетом. Требовали, чтобы вас доставили к самому товарищу Сусликову.

— Кто такой Сусликов? Я не знаю никакого Сусликова!..

— Я тоже не знаю, хотя тут весь народ только и говорит о нем. Что касается работы… Работа не волк, в лес не убежит. А если и убежит, туда ей и дорога. Как сказано все в том же «Евангелии»:

Я верю, день придет такой,Свобода снова возродится.Святое право не трудитьсяДобудем собственной рукой.

Далее идет описание структуры и деятельности секретных учреждений ОГБ, занятых разработкой средств борьбы с инакомыслием. Кризис советского общества начался с кризиса идеологической сферы и вообще психического состояния общества. Власти замечали это, но понять природу этого явления и выработать эффективные средства против него не сумели. Наоборот, они стали прибегать к таким средствам, которые лишь ускорили и углубили кризис. Персонажи книги вовлечены в эту деятельность. В частности, они заставляют пациентов рассказывать свои жизненные истории. Начальству это нужно для того, чтобы открыть какие-то закономерности инакомыслия. Автору же этой книги это нужно, чтобы описать различные аспекты советской жизни тех лет. При этом автор сосредоточивал внимание на таких явлениях советской жизни, которые, как правило, игнорировались в литературе или считались малозначащими. Эти явления (автор назвал их коммунальными) свойственны не только советскому обществу. Они универсальны. Но в условиях коммунистической социальной системы они проявили себя с особой силой.

Часть четвертая

ИСПОВЕДЬ ОДИНОКОГО МУЖЧИНЫ

Первый из них — ответственный работник аппарата не то ЦК, не то ОГБ, не то Совмина. В общем — аппарата. Однажды я спросил его сына, с которым был некоторое время близко знаком (конечно, не сейчас, когда он сам вылез в фигуры, а еще в аспирантские годы), чем все-таки занимается его папаша. Он посмотрел на меня в полной растерянности. Он — номенклатура, промычал он в ответ. Ответственный работник, короче — отраб. Ясно, сказал я, хотя лишь много времени спустя стал догадываться о том, что быть ответственным или номенклатурным работником само по себе есть профессия и работа.

Отраб, о котором идет речь, имел сначала хорошую квартиру недалеко от центра Москвы, затем отличную квартиру на Кутузовском проспекте, затем — превосходную в «Царском селе» (в Рублеве), наконец, — умопомрачительную квартиру опять близко к центру. И конечно, дачу. Сначала — несколько комнат в общем доме, но в закрытом районе. Наконец, целый двухэтажный дом в сверхзакрытом районе и на полном пансионе. И само собой разумеется — персональную машину. Сначала — серую «Ласточку» с особым номером. Потом — черную «Ласточку» с номером, с которым никакая милиция не имеет права остановить. Наконец, черную «Чайку», которая может ехать на красный свет и которую все машины и регулировщики должны пропускать без задержки. Правда, пока еще без охраны и без сопровождения.

Я говорил «наконец», поскольку по моим предположениям наш Отраб (или Нораб, но Отраб звучит лучше) достиг потолка, и ему впереди больше ничего не светит. Впереди его ждет небольшая ниша на Новодевичьем кладбище, где-нибудь в углу, между каким-нибудь народным артистом и никому не ведомым (за исключением разве что кассирш, выплачивавших ему гонорары) инженером человеческих душ и яростным поборником социалистического реализма. И небольшой некролог во второстепенной газете на третьей странице с подписью «Группа товарищей». Перед этим, разумеется, музыка, цветы и почетный караул в актовом зале закрытого учреждения. Но это — формальные пустяки (похороны согласно инструкции по такому-то разряду). После этого, разумеется, грандиозный банкет с обжорством и пьянством. Но это — чисто национальный колорит. Мы, русские, неиспорченный, как известно, народ. И веселимся главным образом на похоронах близких нам и дорогих людей. Хотя отрабы обычно к русскому народу имеют весьма сомнительное отношение (походите по кладбищам, почитайте фамилии!), они с остервенением хранят наши русские традиции.